— Дак как же? По монбилизации подводной всю осень гоняли, тока щас ослобонили. Вот и возим потихоньку. Не убраны же поля.
— Ну, бог вам в помощь! — отнюдь не пролетарски попрощался с селянами красный командир, или краском, как привыкли сокращать наименования коммунисты. Что приводило иногда к курьезам — так заместителя командующего по морским делам могли именовать — «ЗамКомПоМорДе».
Краском поднял бинокль к глазам и внимательно осмотрел раскинувшееся в трех верстах село. Нет, все спокойно. Мальчишки глазеют на подходивших военных, мужики живо расходятся по домам, а за поскотиной мелькнули фигурки в наброшенных платках. Улыбка наползла на губы молодого командира — девки хоронятся, боятся, что изнасилуют. Вроде все спокойно в богатом и многолюдном сибирском селе, даже церквушка изрядная.
— Товарищ Рокоссовский! Пехота Саломатина подтягивается!
Командир кавдивизиона оглянулся — из-за опушки показалась длинная серая лента, чередуемая большими рыжими или белыми пятнами. То уставшие лошади еле тащили нагруженные сани. Ну что ж, надо поторапливаться, люди вымотались, не кормлены с ночи, да пять часов на морозе. В селе отогреются — от такой мысли у Рокоссовского застонало уставшее тело, он представил желанное тепло русской печи.
Больше суток длился этот суматошный марш, и первый раз без толку. От Покровского поляки отбили их бригаду бронепоездами, а за спиной белые в Ачинск вошли. И все торопливость начбрига Грязнова, в памяти услужливо зазвучали его страстные слова:
«Товарищи, скорее, скорее вперед, нагоняйте белогвардейцев. Иначе они могут легко оправится, и нам тогда несдобровать, так как мы слишком зарвались и малочисленны. Не давайте врагу опомниться от понесенного ими поражения. Не теряйте времени на чай, обед и ужин, вперед, вперед!»
Да и он сам часто говорил своим кавалеристам знакомую поговорку — недорубленный лес скоро вырастает — и всячески поторапливал бойцов. А те понукали заморенных лошадей, так что сейчас его эскадроны уже не ехали, а плелись шагом.
Но успели прийти вовремя, Красновское белые не заняли. Ночью бригада пошла сюда форсированным маршем, дав только пару часов на отдых в переселенческом поселке. Нужно было поторапливаться, но уже не вперед, а назад. Белые все же опамятовались, ударили по Ачинску, оторвав их от своих и нанеся поражение 89-й бригаде.
Весь перегон битком набит колчаковскими частями, которые сразу насели на одинокую бригаду — слева поляки, справа казаки. И Грязнов, по мнению Рокоссовского, принял правильное решение — отходить к дивизии, обойдя Ачинск с севера, через Красновское. Для вящей надежности лучше было бы идти еще дальше, через Бычковское. Но легко сказать, а проделать лишних десять верст пути для усталых бойцов было бы неимоверно трудно. Но успели, упредили — сейчас займут село, приготовятся к обороне на всякий случай и будут ждать два отставших полка с начбригом.
Лошадей не пришлось понукать — умные животные, предчувствуя сено, отдых и теплые попоны, сами прибавили шагу. Миновав поскотину, отряд бодро затрусил по пустынной улице, селяне попрятались по домам, бросив посреди дороги двое груженных соломой саней. Рокоссовский чуть усмехнулся — чего убегать-то, свои, чай, не тронем.
И оглянулся назад — пехота Саломатина, еле волоча ноги, двигалась вдоль копенок, не обращая внимания на работающих мужиков. Да и зачем останавливаться, если их уже опросили, а заветное тепло домов манило бойцов. Вперед, только вперед — замерзшие красноармейцы жаждали отдыха.
И в тот же миг копешки разметало по сторонам, будто пронесся вихрь. И ударила знакомая дробь, зачастила. Уши разом оглохли, но краском не мог отвести взгляд. Десяток замаскированных пулеметов скашивал уставших бойцов Саломатина быстрее, чем остро отточенная литовка высокую траву. Батальоны за секунды смешались, больше половины солдат попадало. Из-за опушки уже выезжали всадники, разворачивая сверкающую шашками лаву.
— Измена, това…
Звонкий крик на секунду заглушил выстрелы и оборвался. В тот же миг Рокоссовский почувствовал, что он падает, но тут же понял, что это валится его лошадь. Командир успел выпустить стремена и соскочить в сторону. И пронзительно осознал — погибла не только пехота, сейчас из пулеметов уничтожают его эскадроны самым страшным продольным огнем. Это умело подготовленная засада — из впереди стоящих саней очумело хлестали очередями прикрытые соломой «максимы».
Падали лошади, хрипло кричали избиваемые в упор бойцы — ужас объял его душу, хоть прошел он войну и видел много смертей. Но к удивлению, пули пока пролетали мимо, сзади раздавались стоны — свинец все же находил своих жертв.
Несколько бойцов кинулись в открытые ворота, стремясь укрыться за стеной дома. Это было разумно, на открытой улице положат всех, а там можно уцелеть и попытаться отстреляться. Командир рывком поднялся из-за конской туши и рванулся к дому. Он почти добежал до ворот, как тут раздались выстрелы, и его бойцы стали падать у качавшихся створок. А под вереей навстречу ему уже бежали вражеские солдаты со знакомыми синими погонами на плечах, грозно уставив штыки.
Рокоссовский попытался выхватить наган, хотя видел, что не успевает. Оставалось принять смерть, но граненый штык вильнул в сторону, зато в лицо устремился винтовочный приклад. И яркую вспышку в мозгу тут же поглотила липкая темнота…
Черемхово— Господа министры! Раз прения закончены, то я думаю, нам следует принять закон об Иркутском казачьем войске со всеми предложенными поправками. Раз никто не возражает, то данный закон будем считать принятым, — Вологодский обвел всех взглядом и повернулся к Гинсу.
— У меня есть возражения, Петр Васильевич.
Все повернулись к Арчегову в изумлении — командующий активнее всех пробивал этот закон и несколько минут назад выступал за его принятие резче кого-либо, даже войскового атамана Оглоблина, которого само положение обязывало. А тут такое неожиданное заявление.
— Возражение касается одного момента по наделению землей, вернее пункта, где говорится о дополнительном наделении землей в соответствии с законом об армии. Его надо убрать.
— Почему?! — Вологодский выразил общее удивление.
— Казаки получают увеличенные наделы за службу. Они поголовно выходят, за исключением священников и немощных. Спрашивается — за чей счет проводить увеличение, если не служивших просто нет и быть не может. Вроде благая поправка, а на самом деле она внесет смуту в казачьи станицы и вызовет склоки. Я требую отменить ее, а в закон внести поправку — по отношению к казачеству он не действует. Единственное, что можно сделать, — это закрепить за казачьими вдовами и сиротами право пользования полным земельным наделом до совершеннолетия детей. В проекте говорится о половинном наделении.
— А ведь верно?! — потрясенно заметил побледневший генерал Оглоблин. Он тут же побагровел и метнул ненавидящий взгляд на безмятежного Яковлева. Но этой секунды Арчегову хватило для понимания, откуда ветер дует. И он мысленно сделал зарубку.
— «Так вот ты какой, Павел Дмитриевич? Решил за старое взяться? Ну что ж, тогда ход за мною», — Константин удовлетворенно улыбнулся.
— Против поправки никто не возражает? — Вологодский подождал и обратился к Гинсу: — Поправка принята единогласно. Так же как и поправка о зачислении всех бурят по правобережью Ангары в особый национальный округ, а не в состав Иркутского казачьего войска. Оформляйте указ с учетом этих замечаний. А теперь, господа министры, прервемся на чай.
Арчегов встал и быстро вышел из салона. В купе оделся, прошел по коридору и спустился на перрон. Там происходил развод — рота десантников была построена ровными шеренгами. Курить на улице офицерам невместно, а потому полковник с удовольствием вдыхал морозный воздух. И не он был один такой — оба адмирала, военный министр Сычев и атаман Оглоблин решили сделать так же, и подошли к нему. Вот только обмен мнениями не состоялся, так как Оглоблин тихо обратился к Арчегову.
— Константин Иванович, вы не уделите мне пару минут? Прошу прощения, господа.
Они отошли чуть в сторону, и полковник вопросительно посмотрел на несколько смущенного атамана.
— Спасибо вам, Константин Иванович. Вы вовремя углядели, а я обмишулился. Это же какой ущерб был бы…
— Это так, вредительство какое-то, прямо слово.
— Не верьте Яковлеву, ваше превосходительство. Он будет пакостить, натура у него такая, гнилая!
— А я не верю! Просто сейчас и он должен сделать свое дело. А там посмотрим. И если надо, то примем меры.
— Если что, можете рассчитывать на меня и моих казаков…
— Спасибо, Прокопий Петрович, но я справлюсь своими силами. — В голосе Арчегова проскользнула стальная нотка, и атаман чуть кивнул, для него все стало окончательно ясным и обнадеживающим.
— Еще раз благодарствую, ваше превосходительство!
— Прокопий Петрович, прошу вас. Я тоже казак и обязан предусмотреть все. Это мой долг!
— Тогда можно говорить прямо, по-казачьи, как принято?
— Какие вопросы?! Конечно!
— Тебе правительство особняк выделило, но ты его отдал семье Каппеля и старому генералу Катанаеву с чадами и домочадцами. Благородство твое все оценили. Ты прости, но я говорю, что думаю. Да и в отцы тебе гожусь по возрасту. Невместно командующему армией в городе своего угла не иметь. Ты землею владеешь, полным казачьим паем?
— Откуда?! Я по армейской кавалерии пошел, потому надел мне не полагается. Служу за жалованье и пенсию.
— Вот то-то и оно. У тебя семья, казак растет. Жена красавица — а угла своего нет. Я про казенный особняк не говорю — он правительством снят на время, пока ты в должности командующего пребывать будешь. Вот война закончится, победим мы, сейчас в это верую! В тебя верю, ты один воз вытянешь. Но вопросы житейские есть. Ты где медовый месяц проводить будешь, как женке обещался? Ты ж из Сибири ни ногой, должность твоя надолго будет и не откажешься от нее, иначе делу ущерб придется терпеть.
Арчегов хмыкнул, вот тебе и таинство. Они с Ниной обвенчались в последний день декабря — правительство перешло на принятый в Европе григорианский стиль, но оставило в неизменности православные праздники и второй календарь, с ними связанный. Посаженным отцом был сам Вологодский, а дружками или свидетелями контр-адмирал Смирнов и Алевтина Михалева, ставшая за эти дни подружкой жены. Тайна тайной, но казачки тоже любят языком почесать, как все женщины, а в Михалево такой секрет не удержать, легче воду решетом таскать.
— Иркутских казаков мало, все про всех знают и ведают, — улыбнулся Оглоблин, правильно уловив суть размышлений Арчегова. — Потому станичники тебя уже своим считают и просят угол свой у них определить, отказом обиду казакам Спасским не чиня!
— То есть какую обиду я чиню? — искренне удивился Арчегов.
— Михалевцы, и казаки, и крестьяне из казаков, что с этого часа тоже казаками снова стали, тебя за своего уже считают. А раз ты на Тереке пая не имеешь, то здесь получить можешь — участки для офицеров у нас выделены еще два года назад. А сейчас стало намного проще — теперь вся землица войсковая в округе.
— Но я же на жалованье?!
— Так все мы на жалованье, но на обычный казачий пай в тридцать десятин имеем полное право. Ты казак, с тобою по закону все ясно. Ты тоже имеешь право на пай, если переведешься в наше войско. Согласие твое прошу, ведь до Терека далеко, и ты там не скоро появишься. Так ведь?
— Не скоро, — согласился Арчегов. Уезжать с родной земли на Кавказ он не желал категорически. И ведь прав атаман, надо ему определяться, якорь надежно бросать да закрепляться здесь на веки вечные.
— Согласие твое на перевод нужно. Я тут же приказ отдам по войску — прошения для родовых казаков здесь не требуется. И о том, что ты в распоряжении Сибирского правительства. Ты согласен, Константин Иванович?
— Хорошо, — произнес Арчегов, — атаман прав, надо поселяться, тем более законом это не воспрещено, ведь казаку из одного войска разрешено переходить в другое. А казачий офицер может служить и в не казачьих частях.
— Ну и славненько, — облегченно выдохнул Оглоблин. — В Михалево тебе надел нынче же отведут, а Осип Терентьевич его обрабатывать будет. И дом тебе там поставят — Нине Юрьевне и Ванятке в своем углу жить надобно. Да и приглядят за ними крепко, люди там все свои, казаки. И еще — поселок в Спасскую станицу входит, что в Иркутске. Казаки там все решили уже и с прошением вышли. Тебе на берегу Ушаковки полдесятины под усадьбу отведут — она сверх нормы по закону положена. Дом войско поможет поставить — у нас и срубы готовые есть, просушенные. Усадьба добрая выйдет — командующий армией ведь в ней проживать будет.
Арчегов немного растерялся — ну и станичники, все за спиной решили. Его обустроят, тем благодарность свою проявляя, и войску со станицей слава совсем не лишняя. Еще бы «спаситель Сибирской государственности от кровавых лап большевистских вандалов» — так выразились в одной из читинских газет, родом из иркутских казаков.
— А пока я тебе свой флигель отдам, он у меня пустует. Да и Нине Юрьевне будет, где остановиться, — она сейчас на виду, у всех во внимании, приглашения посылать будут, да и Петр Васильевич ее полного затворничества в Михалево не поддержит. Так ведь?
— Так, — вынужден был согласиться Константин. Вологодский принял отказ от особняка, но сделал настоятельные намеки, что невместно жене командующего от общественной жизни устраняться.
— Она у тебя о медовом месяце в горах мечтает, вроде как в Швейцарии. В Тунку съездите, недаром ее «нашей Швейцарией» именуют. Горы высокие, долина привольная, минеральные источники бьют. Курорт райский…
И тут Арчегов напрягся, но не от слов атамана. Из штабного вагона выскочил офицер связи, держа в руках белый листок. Однако депеша ни ему, ни Сычеву не полагалась. Пробежав мимо них, шифровальщик, с радостным до безумия лицом, юркнул в салон Вологодского. И через минуту из вагона выскочил сам премьер-министр, в сюртуке, с обнаженной головой, потрясая этим листком бумаги в руке.
— Господа! — громко закричал обычно сдержанный Вологодский. — Это телеграмма от его величества Михаила Александровича. Он принимает титул царя Сибирского со всеми правами и обязанностями. И выражает надежду на скорый подход частей Сибирской армии к Красноярску и разгрома большевиков объединенными усилиями. С последующим процветанием Сибири на благо Великой Российской державы! Ура, господа!
— Ура! Ура!! Ура!!! — Звенящий и грозный русский клич раскатился в морозном воздухе. Солдатский строй дрогнул, и через секунду все на перроне смешались в одну ликующую от счастья толпу. Радовались все — солдаты стали подбрасывать в воздух Вологодского, железнодорожники обнимались с генералами и адмиралами — все напоминали расшалившихся от нахлынувших эмоций детей. И было от чего — надежда на возрождение России еще ярче разгорелась в каждом честном сердце…
Чита— Тебе, Григорий Михайлович, следует сделать соответствующие выводы. — Атаман Семенов вслух дочитал последнюю строчку послания полковника Арчегова и отложил листок бумаги.
Последние дни атаман долго размышлял — события неслись галопом и менялись с калейдоскопической быстротой. Нет, он искренне приветствовал создание нового Сибирского государства — и рад был хоть что-то уберечь от наступающей волны красного нашествия. Но в то же время из властного хозяина Даурии он понемногу превращался в полностью подчиненное лицо с весьма ограниченными полномочиями. Да и на те уже покушались из Иркутска, урезая их все более, откусывая кусок за куском от его былой власти.
Григорий Михайлович встал и прошелся по жарко натопленной комнате. Мысли ворочались тяжелыми кирпичами, комок раздражения подкатывал к горлу. Его стали предавать даже близкие соратники, вначале тихо, а теперь и открыто встававшие на сторону Сибирского правительства. И ничего нельзя сделать — японцы уже четко обозначили свою позицию и отказали атаману в поддержке.
Три дня назад в Мысовую через Байкал пришла «Ангара», высадив десант. К вечеру подошли и все три его бывших «шпальных» бронепоезда, которые он сам когда-то передал под командование Арчегову. Вот только названия у них стали другими и без триколора российского.
Ситуация сразу прояснилась — Сибирская армия под бело-зеленым знаменем шла на восток целеустремленно, всерьез и надолго. Начали закреплять за собой территорию Забайкалья, его Забайкалья.
Отбросив от Мысовой партизан, сибирские бронепоезда пошли вслед уходящим американским частям, второго дня заняв Верхнеудинск. Сегодня днем атаман получил сообщение, что начальник гарнизона города подполковник Левицкий, бывший его «генерал», уже полностью на стороне правительства. Конная туземная бригада из монголов и бурят перешла вместе с ним, так же, как и казачий генерала Крымова дивизион, дислоцированный в Троицкосавске. И весьма симптоматично, что из них уже начали формирование двух новых Забайкальских конных полков по две казачьих сотни и по два уланских эскадрона из инородцев — монголов и бурят.
Воззвания Вологодского с призывами Арчегова нашли в западном Забайкалье живейший отклик. К этому был добавлен звенящий презренный металл и щедро раздаваемое добро из чешских эшелонов, что привлекло на их сторону не только казаков и бурят, но и значительную часть местных крестьян, особенно семейских.
Вроде как благое дело — унять партизанщину, отвлечь из ее рядов благожелательно настроенные элементы, обеспечить спокойствие и порядок. В Мысовой и самом Верхнеудинске начато формирование трех батальонов государственной стражи для охраны железной дороги. И стал совсем недалек тот час, атаман прекрасно понял всю подоплеку, когда эти батальоны будут двинуты уже на Читу, с двумя новыми казачьими полками.