Обидно, что дочка с зятем не балуют приездами, но они жители городские, им не до деревенских красот. Да и все-таки триста верст от Питера, без машины лишний раз и не вырвешься. Хорошо, хоть переговоры заказывают. Дочь заканчивала институт, зять торговал в какой-то фирме бытовой техникой.
Купив порошка и несколько лампочек про запас, Тамара Михайловна прибежала на станцию и прыгнула в уходящий автобус, шедший через ее деревню в Новгород. В пути прикинула, куда денет хлам, сваленный на мансарде. Прошлой зимой под тяжестью снега рухнула крыша в сарае. Восстанавливать ее Тамара Михайловна не стала, разобрала сарай окончательно, а утварь перенесла в пустующую мансарду. Теперь придется искать другое место. Хотелось создать человеку нормальные условия, чтобы не сбежал на второй день.
Автобус весело катил по лесной дороге. Прямо за великолепными соснами сверкала голубая Мста, петляя по полям, словно брошенная гигантская ленточка. На песчаных берегах нежились отпускники и местные жители. «Да, правильно Надежда говорит, пансионатов здесь бы понастроить. Красота какая. Лучше всякой Турции».
Вернувшись в деревню, она замочила белье и полезла на мансарду — готовить «гостиничный номер».
* * *Дмитрий Павлович приехал, как и обещал, через день. Ближе к вечеру, на потертых «Жигулях» темно-зеленого цвета. На вид ему было около пятидесяти, хотя волосы почти не тронула седина. Выглядел он поджаро, вероятно, физкультура играла в его жизни непоследнюю роль. Соответствовал и стиль одежды. Недешевый спортивный костюм и кроссовки. Тамара Михайловна отметила, что у дочери есть вкус, и абы кого она к ней в женихи не присылает. Если, конечно, это жених.
Она встретила гостя у калитки, они поздоровались и познакомились. Даже по первым репликам хозяйка поняла, что Дмитрий Павлович человек интеллигентный, причем эта интеллигентность врожденная, а не напускная. Он поинтересовался, куда можно поставить «Жигули», чтобы не загораживать дорогу. Тамара Михайловна сняла с забора провору и указала на небольшой участок, поросший травой. Загнав туда машину, гость раскрыл багажник и принялся переносить сумки с вещами на крыльцо. Когда он возвращался с последним пакетом, у крыльца, словно подберезовик, вырос улыбающийся местный алкоголик Гена по прозвищу Карабас. Когда-то, до полной алкоголизации, он трудился в колхозе пастухом и, погоняя стадо хлыстом, действительно напоминал Карабаса-Барабаса с его плеткой. Плюс борода, шляпа и высокие сапоги. Только вместо кукол овцы да коровы. С тех пор прозвище приросло намертво. Сейчас, когда от стада остались только рогатые черепа, раскиданные по полям, хлыст был давно пропит, а борода покрылась сединой, ветеран зарабатывал на стакан случайной халтурой да продажей лесных даров проезжающим по трассе горожанам. Но в основном бездельничал, предпочитая материть правительство и канючить у земляков выпивку. Характер у него был не злобный, деревенские его любили и иногда угощали. В том числе и Тамара Михайловна, жалевшая бобыля, который не имел ни семьи, ни детей.
— С приездом, — хитро прищурив глаза, поприветствовал Дмитрия Павловича Карабас, — гостям всегда рады.
— Спасибо, — улыбнулся хирург и протянул руку, — Дмитрий.
— Гена, — экс-пастух несильно, словно боясь напугать гостя, ответил на рукопожатие.
— Очень приятно.
— Однако причитается, — без лишних церемоний зарядил Гена. — За приезд… Чтоб отдыхалось хорошо.
— Конечно, — немного растерялся гость, — мне только надо вещи распаковать.
Тамара Михайловна не дала ситуации зайти далеко. Она схватила Карабаса за бессменный ватник, украшенный значком «Готов к труду и обороне» второй степени, и потащила в избу.
— Дмитрий Павлович, не обращайте внимания, я разберусь. Располагайтесь.
— Ничего, ничего.
В избе она набросилась на Карабаса:
— Ты что, хоть полчаса подождать не можешь?! Человек только с дороги!
— Так за приезд и полагается. По русскому обычаю, — по-прежнему улыбаясь двузубым ртом, простодушно ответил Гена, — приехал в гости — будь любезен.
— Откуда ты знаешь, что он в гости?
— Так все уже знают. Дачник к тебе. Дочка сосватала.
О приезде Дмитрия Павловича знала только телефонистка Надя. Тамара Михайловна в очередной раз убедилась, что местные жители вполне могут обходиться без газет, радио и даже телефонной связи.
— Никого она мне не сватала, — проворчала женщина, снимая с полки бутыль с мутной сливянкой собственного изготовления, — просто отпуск у человека. Захотелось от города отдохнуть.
— Кто ж против?
— На, пей, — Тамара Михайловна, протянула Карабасу стакан со сливянкой, — и чтоб сегодня больше не появлялся. Не до тебя.
— Благодарствую, — Гена, крякнув, опустошил стакан и так же быстро испарился, как и возник.
Хозяйка пригласила гостя в избу. Дмитрий Павлович поставил у порога сумки и нагнулся, чтобы снять кроссовки.
— Ничего, можно и так, — засуетилась Тамара Михайловна, — у меня и тапочек-то нет.
— Зачем же грязь заносить? А бахилы я захватил. Ой, бога ради простите — тапочки.
Он распаковал одну из своих сумок и достал пару полосатых домашних шлепанцев.
Тамара Михайловна показала ему избу и повела на мансарду, превращенную за вчерашний день во вполне пристойные апартаменты. Пришлось даже собрать старую пружинную кровать, на которой когда-то спала мама. Все-таки кровать гораздо удобней раскладушки.
— Осторожно, не ударьтесь, — указала она на поперечину между скатами крыши, — вы высокий, можно зацепиться.
— Что вы, не беспокойтесь.
Дмитрий Павлович, улыбаясь, оглядел свое будущее пристанище.
— Прекрасно, прекрасно… А аромат какой… Здесь сеновал был?
— Да, — соврала Тамара Михайловна. Не говорить же, что здесь хранились гнилые доски и баки для навоза.
Хирург выглянул в единственное окно и растаял от блаженства.
— Бог мой, какой вид! Какой вид! Да я тут не одну книгу напишу!
— Нравится?
— Замечательно!
Вид действительно радовал душу. Окно выходило на небольшую березовую рощицу, вдоль которой петляла песчаная дорога, слева от рощицы начиналось усеянное белыми валунами дикое поле, плавно переходившее в берег реки, засаженный высоким кустарником. За рекой просматривались крыши домов соседней деревни. Дальше, до горизонта, простирался величественный сосновый бор, подпирающий серебристые облака. Русская сказка. Казалось, что из рощицы сейчас выйдут Иван-царевич, Василиса, Маша с медведями, выкатится Колобок с остальными и устроят хоровод. Но вместо Колобка по дороге прокатился Карабас и нарушил гармонию.
— Ну где б я такое в городе нашел?! И погода превосходная. Чем не Сочи? Бархатный сезон!
— Говорят, грибы уже пошли, — показала на рощицу Тамара Михайловна, — здесь и подосиновики есть, и боровики. Я сама еще не ходила, дел много, все не выбраться никак.
На самом деле она еще с детства боялась ходить в этот лес. Когда ей было лет семь, один из деревенских мужиков пропал там без вести, отправившись за грибами. Мать утверждала, что он встретил болотного призрака. Лет сто назад местный помещик насильно хотел выдать свою дочь за престарелого купца, но накануне свадьбы молодая невеста сбежала в лес. И не вернулась. Крестьяне, отправившиеся на ее поиски, нашли лишь платок, зацепившийся за куст в самом непроходимом месте болот. Поговаривали, что невеста сама свела счеты с жизнью. Но Господь не принял ее душу, и с тех пор ее призрак бродит по лесу и заманивает заблудившихся в трясину. Вот мужик с ним и повстречался. Заблудился, встретил девушку и рванул за ней… Скорей всего, это было полной чепухой, дочка помещика и мужик банально утонули. Но, как правило, самые сильные впечатления человек получает в детстве, и в дальнейшем различные фобии преследуют его всю жизнь. И Тамара Михайловна до сих пор очень боялась всяких потусторонних товарищей — оборотней, леших, призраков. И даже в сопровождении кого-то старалась в лес не ходить. Мало ли, повстречаешь болотную невесту. Тем более, по слухам, она и сейчас заманивает народ в топи. Человек пять уже погубила. Не угомонится никак, красавица списанная.
— Дмитрий Павлович, а вы любите грибы собирать?
— Конечно! Как можно не любить лес и грибы? Завтра же схожу! У вас найдется корзинка?
— Вон, выбирайте, — кивнула она на висящие под потолком лукошки, — у меня, кстати, и удочка имеется. Если на рыбалку соберетесь.
— Да, Оля говорила, что у вас рыбные места. Непременно порыбачу.
Настроение Дмитрия Павловича улучшалось с каждой секундой.
— А работать, с вашего позволения, я, наверное, буду здесь, — он положил ладонь на небольшой столик, покрытый свежей скатертью и украшенный вазочкой с полевыми цветами.
— Да, я специально его сюда принесла. Оля сказала, вы пишете книгу.
— Вон, выбирайте, — кивнула она на висящие под потолком лукошки, — у меня, кстати, и удочка имеется. Если на рыбалку соберетесь.
— Да, Оля говорила, что у вас рыбные места. Непременно порыбачу.
Настроение Дмитрия Павловича улучшалось с каждой секундой.
— А работать, с вашего позволения, я, наверное, буду здесь, — он положил ладонь на небольшой столик, покрытый свежей скатертью и украшенный вазочкой с полевыми цветами.
— Да, я специально его сюда принесла. Оля сказала, вы пишете книгу.
— Да, пишу. Но скорее как любитель… До настоящего писателя мне еще далековато. Хотя уверен — такая обстановка придаст вдохновения.
Дмитрий Павлович поднял с пола принесенный чемоданчик, поставил на стол и откинул крышку. Пишущая машинка. Старенькая, с потертыми клавишами и подразбитым валиком.
— От отца осталась. Сейчас почти все на компьютерах работают, а я так, по старинке. Мне кажется, в ней есть какая-то теплота. Особая энергетика. Иногда я даже советуюсь с ней. И представьте, она мне подсказывает… И на работу настроиться помогает. В этом плане я консерватор.
— Я тоже старые вещи не люблю выбрасывать. В хозяйстве все может пригодиться.
— У нас с вами, наверное, родственные души, — гость посмотрел Тамаре Михайловне прямо в глаза, не прекращая улыбаться.
Взгляд его был каким-то уютным, именно такое сравнение пришло в голову хозяйке. Ей показалось, что Дмитрий Павлович ее старинный друг, вернувшийся после длительной разлуки. Она почувствовала себя с ним необычайно легко. Вероятно, гость обладал какими-то гипнотическими способностями.
— Пойдемте, я покажу вам свое хозяйство.
— С удовольствием.
Они вышли во двор, Тамара Михайловна провела его по участку, похвасталась цветами, парником и огородом. Дмитрий Павлович искренне восхищался и говорил хозяйке витиеватые комплименты.
— У вас и коза есть? — услышав блеяние, поинтересовался он.
— Есть. Зорька.
Они завернули за угол дома, к небольшой лужайке, на которой паслась пегая коза, привязанная к столбику. Дмитрий Павлович решительно направился к Зорьке.
— Осторожно, — предупредила Тамара Михайловна, — она бодливая.
— А мы с ней ласково.
Гость осторожно положил ладонь между рогов. Потом погладил травоядное животное по голове и потрепал по шее.
— Красавица, хорошая… Прелесть.
Зорька, обычно агрессивная на чужаков, на этот раз смирно стояла и не проявляла никакой агрессии. Дмитрий Павлович и правда обладал гипнотическими способностями. А может, просто был хорошим человеком. Говорят, животные сразу чувствуют это.
— Кроме меня, никто коз здесь не держит, — сказала Тамара Павловна, — а зря. Хлопот с ней немного, зато молоко свое. Вы любите козье молоко?
— Обожаю. Оно очень полезное.
— Я буду вам приносить по утрам. Хотите?
— Спасибо. — Еще немного потрепав козий загривок, гость вернулся на дорожку. — Тамара Михайловна, вы не стесняйтесь. Если что-то помочь по хозяйству, обращайтесь. Руки, как говорится, растут из того места.
— Да что вы… Отдыхайте. Я прекрасно справляюсь… А там у меня банька, — указала хозяйка на небольшой черный сруб, — старенькая, еще до войны построена, но очень жаркая.
— Люблю попариться. От души. Жаль, до речки далековато, а то б после парилки, да в холодную воду.
— Так у меня копанец есть. Вон, в кустах.
— Что, простите, есть?
— Копанец. Ну, пруд небольшой. Еще мать выкопала. Специально, чтоб после баньки макаться.
— Какое необычное слово. Копанец. Надо запомнить. Для книги. Я люблю такие народные слова. Если еще что-то знаете, буду рад.
— Да я сама-то городская, здесь только детство провела да вот после маминой смерти живу. Но можно с деревенскими поговорить. Наверняка что-нибудь знают.
— А деревня большая?
— Раньше большая была. Даже Суворов здесь имение держал. А сейчас дворов десять всего, да и то одни старики. Молодежь по городам разбежалась. Иногда дачники на лето приезжают.
— Печально, — наморщил лоб Дмитрий Павлович, — теряем традиции. Я читал, за один день в России исчезают две деревни.
— Куда исчезают?
— Совсем. Старики умирают, а молодежь в города бежит. Я, пока к вам ехал, столько домов заколоченных видел. Очень грустно.
— Ой! — спохватилась Тамара Михайловна. — Вы ж с дороги проголодались, наверное, а я вам тут экскурсии устраиваю!
— Ничего страшного, я бутербродов перехватил.
— У меня ж борщ свежий, специально сварила. Сейчас подогрею. Вы будете борщ?
— Не откажусь. Давайте так сделаем — я на речку прогуляюсь, а вы разогревайте.
— Хорошо. Минут через десять накрою. Если купаться захотите, лучше подальше пройти, там спуск к воде получше.
— Нет, я просто так пройдусь. Подышу.
Тамара Михайловна вернулась в избу, застелила на стол свежую скатерть, поставила на плиту борщ. Украдкой, словно стесняясь, посмотрела на себя в зеркало. Неодобрительно покачала головой, отыскала на трюмо завалявшуюся помаду. Подышав на нее, подкрасила губы. (Забыла, когда и пользовалась. А перед кем красоваться? Перед козой или Карабасом?) Быстро сняла платок, распустила волосы и, расчесав, заплела их в игривый хвостик. Поменяла платье на более веселое — белые ромашки на голубом фоне. Ну вот, совсем другое дело. Надо было сразу так сделать. По одежке встречают.
Вернувшись с прогулки, гость заметил перемены в облике хозяйки и еще раз уютно, по-домашнему, улыбнулся. Прежде чем сесть за стол, он достал из сумки две бутылки вина.
— Я, вообще-то, почти не пью, — похвастался Дмитрий Павлович, — это в подарок. Угощайтесь.
— Ой, да я тоже не любительница. Вот сливянки своей иногда выпью после баньки, и все. Может, хотите попробовать? Она не крепкая, градусов пятнадцать.
— Ну если не крепкая, то не откажусь. За знакомство.
Тамара Михайловна полезла за бутылью.
— Я по молодости, если честно, выпивал, — признался Дмитрий Павлович, — когда еще на «Скорой» работал. Иногда даже во время дежурства. Но после того, как больного по дороге в больницу потеряли, прекратил. И с тех пор держусь.
— Как это потеряли?
— Пьяного одного избитого ночью везли, а заднюю дверцу у машины плохо закрыли. На светофоре водитель резко газанул, носилки и выскочили. Они на колесиках. В больницу приехали, а больного нет. Представляете? Ни носилок, ни больного. Бросились назад. А он, как прикатил к обочине, так и лежит. Хорошо, пьяный, не понял ничего. А то б сколько шума было. С тех пор я на работе ни-ни, а потом и вовсе прекратил. Так, по большим праздникам, чисто символически.
Тамара Михайловна вспомнила своего отставника и вздохнула. У того каждый день — большой праздник.
Во время обеда гость немного рассказал о себе. Родом он из Мурманска, мать до сих пор живет там. Отец — в прошлом журналист, умер девять лет назад. После армии Дмитрий Павлович приехал в Ленинград, поступил в медицинский. Выучился на хирурга. Пару лет работал на «Скорой», женился, но неудачно, через год разошелся. Защитил кандидатскую, сменил несколько больниц, сейчас практикует в небольшой клинике, в центре Питера. Живет в однокомнатной квартире, в спальном районе. Смог получить жилплощадь благодаря влиятельным пациентам. До этого мыкался по общежитиям и съемным комнатушкам, но в Мурманск возвращаться не хотел. О том, что творится на личном фронте в настоящий момент, умолчал. А Тамара Михайловна сочла нужным не уточнять. По крайней мере пока.
— А книга?
— Книги, если так можно выразиться, мое хобби. Даже больше, чем хобби. Своеобразная смена обстановки, отдушина. Не у меня одного, кстати, такое увлечение. Булгаков, например, Чехов, если помните… Моэм, в конце концов. Психологи советуют периодически менять род деятельности. Например, с физического труда на творческий. И наоборот.
— А медицина настолько тяжелый физический труд?
— Еще какой. Порой приходится стоять у операционного стола по десять — двенадцать часов. В полном напряжении. Вы не представляете, что это такое. И если не разгружаться после этого, можно сойти с ума. Кто-то из моих коллег разгружается с помощью алкоголя, а я вот предпочитаю сочинительство. Небольшие эссе, рассказы, зарисовки. Все, что за день накопилось, выплескиваю на бумагу. Что не удалось сделать в жизни, удается в тексте. Это помогает лучше всяких антидепрессантов. Возможно, без этого я бы давно сломался, если можно так выразиться.
— А почему именно книги, а не музыка или еще что-нибудь?
— И рад бы музыку творить, но увы… Способностей нет. Ни слуха, ни голоса. А сочинительство — это мое. В принципе, говорят, любой человек при желании сумеет написать книгу.
— Как интересно. А ваши книжки выходили?
— К сожалению, нет, — с небольшим оттенком расстройства ответил Дмитрий Павлович, — во-первых, потребность в литературном творчестве возникла у меня не так давно, и написал я еще совсем немного, а во-вторых… Увы, рынок творческих услуг переполнен. Сейчас печатают, в основном, коммерческих авторов, а я себя к таковым не отношу. Да мне и не надо, чтобы меня печатали. Главное, самому получать удовлетворение. Вот вы, например, не для продажи делаете такую прекрасную сливянку?