– Приходится…
– Опа-на… – воскликнул Кордебалет. – Двое боевиков идут навстречу мальчишке.
– Проверь, как встретятся, – попросил Сохно. – Как он себя поведет? Не дай его подстрелить. Страхуй, как меня.
Наушник донес до слуха два коротких хлопка. «Винторез» Кордебалета, выполняя просьбу Сохно, свое дело сделал.
– У Ювелира осталось только шесть человек.
– Как мальчик?
– Пытался убежать от них. Но сейчас вернулся за автоматом и гранатами. Возвращается.
– Толя, оружие забери.
– Понял, – согласился Сохно, но сам даже не поднял пистолет.
Мальчишка здоровьем, видимо, не отличался. Прибежал, основательно запыхавшись, и пытался что-то рассказать.
– Я по-вашему, сынок, не понимаю, – Сохно сразу взял в руки подсумок с гранатами, а второй автомат оставил в руках мальчишки. И одобрительно похлопал его по плечу. – А ты молодец, вернулся за оружием…
Но долго выказывать восторг было не в правилах подполковника. Жестом он послал мальчика вперед, и сам последовал за ним. Мальчик, кажется, прекрасно понял, что им предстоит, и крался неслышно, как и сам Сохно.
Кордебалет подсказал правильную позицию. Из-за поваленного ствола старой сосны, из-за мощного вывороченного вместе с землей корня, хорошо было видно уменьшившуюся в составе группу Хусея Ювелира. С места боевики не двигались, дожидаясь, видимо, тех, что стали жертвой «винтореза». И собрались в неглубокой ямке, считая, что укрылись от посторонних глаз.
– Как-то Обейда на это отреагирует? – скорее сам себя, чем кого-либо, спросил полковник Согрин. – В принципе он уже отреагировал. Уйдет в сторону, и все. Вмешиваться не будет.
– Шурик. – Сохно обратился к Кордебалету. – После меня начинай помогать. Пока я буду перезаряжать, они могут разбежаться.
– Сделаю. Но они тесно сидят. Можешь и всех накрыть.
Сохно забрал у мальчишки второй автомат и тоже зарядил «подствольник». Автомат под рукой оставил, зная, какую отдачу имеет гранатомет и куда единственный выстрел может отбросить мальчишку, предпочел сделать оба выстрела самостоятельно.
Два выстрела последовали один за другим.
Взрывы подняли много пыли, и сразу рассмотреть результат было трудно. Во втором автомате патроны были. Но Сохно отложил его в сторону, привычно приготовив оба своих пистолета, но не стрелял, предпочитая цель, которую он видит. А автомат сразу оказался в руках мальчишки. И, не дожидаясь, когда прояснится картина внизу, очереди стали рвать пыльный и дымный воздух…
– Отряд Хусея Ювелира благополучно прекратил свое существование, – доложил невидимому командованию Кордебалет.
А мальчишка все продолжал стрелять, хотя видно уже было, что из ямки никто не встает. Так много, видимо, ненависти накопилось у пацана.
3На свободной дороге Сережа Яблочкин гнал уже так, как позволяли обстоятельства и основательно разбитая лента шоссе. Но маленькая машина имела достаточно широкие шины, чтобы не слишком чувствовать каждую дорожную неровность, а сравнительно небольшое движение в этом направлении позволяло сокращать потерянное время.
– А куда, позволь спросить, мы все-таки так торопимся? – внезапно, словно проснувшись, и даже слегка зевая, поинтересовался полковник Студенцов.
– Скорость, товарищ полковник, не любите? – задал встречный вопрос майор Яблочкин. – Зря. Скорость – это жизнь.
Алексей Васильевич усмехнулся:
– Скорости я, честно говоря, не боюсь, когда сам за рулем. Другим просто не всегда доверяю. Но дело не в этом. Меня больше интересует план мероприятий по работе с Доктором Шинкуа. И не меньше…
– По правде говоря, плана никакого нет. Мы просто не успели составить план, и действовать должны, исходя из сложившихся обстоятельств. В первую очередь нам сейчас вместе с лечащим врачом необходимо выяснить, насколько память вернулась к Доктору Шину и что можно из него выкачать все по той же самой теме. Если что-то возможно, мы заберем его в одну из наших лабораторий, где его попытаются привести в соответствующее состояние, чтобы впоследствии привлечь к инженерным разработкам в закрытом институте. Есть еще варианты… Но это предстоит решить на месте.
– Какие варианты?
– Китаец работает на компьютере. Если мы сможем, мы подключим нашего специалиста в Москве, чтобы он через сеть просмотрел данные на его компьютере вместе с другим специалистом, понимающим что-то в генераторах неравномерной плазмы… Но в любом случае Шина следует брать в оборот и выкачивать из него все, что возможно.
– Ничего из него не выкачаешь, – спокойно и даже обреченно не согласился полковник. – Не тот человек Шинкуа, чтобы можно было из него что-то выкачать. Мне так кажется. Если к нему и вернулась память, он будет до определенного периода продолжать умело разыгрывать старую роль.
Яблочкин притормозил, затем переключил скорость и совсем остановился. Положив руки на руль, он повернулся к полковнику.
– Что вы имеете в виду, товарищ полковник?
Студенцов думал целую минуту, то ли соображая и формулируя еще не оформившуюся мысль, то ли вспоминая что-то, связанное с Доктором Шином. Наконец, ответил неторопливо и вдумчиво, сам не будучи уверенным в правоте своих слов:
– Я, будучи еще Гленом Расселом, знавал профессора Хуахина Шинкуа, этнического колумбийца, даже индейца одного из колумбийских племен, но при этом гражданина Америки, попавшего в Штаты вместе с родителями в раннем детстве. Английским языком доктор Шинкуа владел в совершенстве. Вы, может быть, не совсем понимаете сложившуюся в Америке систему менталитетов. Родители – колумбийцы. Они не могут жить вне колумбийской диаспоры. Они просто не смогли бы без нее прожить… Они и жили в ней… Естественно, представителя диаспоры все бытовые разговоры между собой ведут на испанском языке. Иногда «латиносы» на испанском говорят гораздо лучше, чем на английском. В большинстве случаев так и бывает. Иногда вообще не говорят по-английски, хотя это реже. Но, странное дело… Когда мы безуспешно вводили доктору Шинкуа антидот, пытаясь вернуть его в нормальное состояние, он разговаривал на испанском, по словам переводчика, совсем плохо. Не так, как разговаривают «латиносы»… И, скорее, на кастильском наречии…
– И что же?
Полковник Студенцов опять долго молчал, вспоминая.
– Однако потом случайно выяснилось, причем, когда Шинкуа был в беспамятном состоянии, что он свободно разговаривает и пишет по-китайски… Лучше, чем человек, проживший несколько лет в Китае или просто имевший много контактов с китайцами. А доктор Шинкуа, как говорили наши данные, с китайцами никогда не контактировал и китайскую культуру самостоятельно не изучал. Откуда знание языка? Почему именно китайского, к которому он не должен иметь отношения?
Сережа повел крутыми плечами:
– Я читал про человека, который после аварии, в которой едва выжил, стал вдруг говорить на древнеиндийском, на каком-то прасанскрите. И свободно читал каменные рукописи, то есть тексты с каменных плит, которые ученые за пару тысячелетий не смогли расшифровать.
– Эту историю и я слышал. Но я разведчик, как и вы, и потому мы обязаны доверять не эзотерическим толкованиям, а реальным фактам. Вот потому у меня и появилось подозрение, что Доктор Шинкуа, вернее, Доктор Шин, в действительности и является человеком по имени Шин. Он сам так представился, когда его однажды спросили. Долго думал, а потом представился… Кажется, что-то хотел добавить, поскольку у китайцев имена чаще всего многосложные, видимо, напрягал память, но вспомнить не сумел. Так его и стали звать…
– Это одна из задокументированных версий, и я с ней, товарищ полковник, тоже знаком. Но что она нам дает? Эту версию следует длительное время прорабатывать, и искать концы в Америке, а это сейчас не так просто.
– Вот я и думаю… Если к разведчику вернулась память или даже частичка памяти, он вспомнил, кто он есть… Что он будет делать в сложившейся не в его пользу ситуации? Соображай, Сережа, соображай…
– Я понял вас, товарищ полковник.
Яблочкин переключил передачу, отпустил сцепление и поехал, но, раздумывая над сказанным Алексеем Васильевичем, уже не так быстро. А подумать было над чем. И даже решение принимать при этом должно было бы более ответственное начальство, а не майор-исполнитель и даже не полковник, причастный к первичным, заграничным этапам операции.
– А я вот еще что не понял, – сказал полковник сердито. – Зачем я сейчас понадобился? Столько работы в огороде…
– Мы посчитали, товарищ полковник, что Доктор Шин может узнать вас и это побудит его к каким-то действиям. А мы должны эти действия проконтролировать и тогда уже принять решение по интенсивному выведению его из состояния амнезии или по лонгированию этого состояния до постоянного уровня…
– Мы уже столько раз пытались вывести его. Сразу же, как только сюда доставили, – вздохнул Алексей Васильевич. – Такая серьезная операция, и все насмарку из-за каких-то особенностей организма… У него организм антидот упорно нейтрализовывал.
– Мы уже столько раз пытались вывести его. Сразу же, как только сюда доставили, – вздохнул Алексей Васильевич. – Такая серьезная операция, и все насмарку из-за каких-то особенностей организма… У него организм антидот упорно нейтрализовывал.
– Я в курсе. Но сейчас есть новые препараты… Наука движется… В лаборатории хотят попробовать… Причем пробы эти какие-то такие…
– Какие?
– Они не хотят сделать из него прежнего, полноценного человека. Им это не нужно. Они его просто на какой-то период превратят в зомби.
– Час от часу не легче. Я, кстати, что-то слышал про аналогичные американские разработки…
– Есть разработки и у нас. Только мы с прессой общаемся ограниченно.
Долго ехали молча. Майор Яблочкин опять набрал скорость, он обгонял машину за машиной, стремясь добраться до Приволжского как можно быстрее.
– А если он все-таки настоящий китаец? – возвращаясь к разговору, спросил полковник.
– Давайте этот вопрос обсудим с генералом Вороновым. Он должен приехать вскоре после нас. Не нам, в конце концов, решать судьбу человека, даже если он китаец или колумбиец. Но мы все же ориентируемся на то, что доктор Шинкуа американец.
* * *На подъезде к Приволжскому, сразу после недавно построенного моста через Волгу, шли большие работы, тянули газопровод для снабжения газом районного центра. Здесь скопилось много различной строительной техники: бульдозеров, экскаваторов, трубоукладчиков, различных машин, предназначение которых понять было бы трудно, если бы не мощные буры, установленные под углом.
– Готовятся нитку через Волгу тянуть, – сказал Яблочкин.
– Пусть тянут, – милостиво разрешил полковник. – Не все же в одну Европу. Нас уже одними ценами на бензин заели. Как цены на нефть растут, наши кричат, что потому и бензин дорожает – мировой рынок. Как цены на нефть падают, бензин все равно дорожает. Когда это прекратится…
Неподалеку от трассы располагалась большая расчищенная площадка, где, очевидно, и должны были вскоре начаться работы. Там сейчас стоял вертолет, и никого рядом видно не было.
– А вертолет-то армейский, – заметил Яблочкин. – Стройбат, что ли, газопровод тянет?
– Сейчас стройбата не существует. Может, строители арендовали? Армии тоже жить на что-то надо.
На въезде в Приволжский майор увидел милицейскую машину, подрулил сразу к ней, опустил стекло и, не выходя из салона, спросил, как проехать к районному управлению ФСБ. Сидевший за рулем капитан путано объяснил. Яблочкин, кажется, все же понял, потому что проехал правильно. В самом управлении они застали только сидящую за компьютером девушку, которая сообщила, что «товарищ старший лейтенант и прилетевший из Москвы генерал поехали в психиатрическую лечебницу. Это на окраине города». И объяснила, как лучше всего проехать, чтобы ненароком не заблудиться.
В принципе заблудиться в Приволжском было трудно даже при самом большом желании из-за размеров городка. Яблочкин со Студенцовым поехали в лечебницу, но почти в самом центре полковник, глядя в окно, дважды хлопнул Сережу по слечу.
Яблочкин и сам уже заметил модульное здание из утепленного профнастила, и над зданием вывеску: «Автосервис, срочный ремонт, шиномонтаж „Доктор Шин“. И сразу свернул на подъездную площадку.
– Может, сначала с генералом поговорим? – спросил полковник.
– Сначала давление в шинах проверим. Правое колесо, кажется, подкачать надо.
Давление проверял мальчишка-слесарь. Чуть-чуть подкачал и взял за это десять рублей.
– Что здесь за дикие цены! – возмутился Яблочкин. – В Москве за это сотню сдирают.
Спрашивать про Доктора Шина они не стали. Но когда отъезжали, полковник повернул голову и увидел, как в окно прямо на него смотрит немолодой человек с азиатской внешностью. Пристально смотрит. Алексей Васильевич сам за короткое мгновение не успел рассмотреть человека. Но ему показалось, что он узнал профессора Хуахина Шинкуа. Но главный вопрос состоял в том, узнал ли профессор Шинкуа Глена Рассела.
ГЛАВА СЕДЬМАЯ
1Самолет сделал большой круг над Кадисским заливом и благополучно приземлился на натовской военной базе под городом Фару, хотя раньше собирался совершить посадку в Лиссабоне. Но в Лиссабоне при сильном ветре шла низкая гроза, и авиадиспетчеры, едва получив штормовое предупреждение, сразу отправили военный «Боинг» в Фару, чтобы не осложнять и без того напряженную обстановку в лиссабонском аэропорту и сам самолет не заставлять совершать лишние круги над страной. Пилоты такому изменению маршрута не воспротивились. Может, это и к лучшему. Здесь по крайней мере его обслужат американские специалисты, а не португальцы, как сообщил пассажирам второй пилот, вышедший с сообщением в салон. Но большинство пассажиров таким изменением остались недовольны, поскольку они летели именно в Лиссабон, и теперь им придется как-то добираться до столицы. Дальше, до Тбилиси, летели только полковник Доусон с Клер Такуа и майор-интендант с красномордым веснушчатым сержантом, сопровождающие грузы для нужд грузинской армии.
Пока самолет осматривали и заправляли, Доусон с Клер пообедали в армейском кафе, где кормили, можно было бы сказать, вполне сносно, если бы не обилие перца в каждом блюде. Но подобные особенности португальской кухни Клер, как наполовину грузинка, перенесла легко, а полковник, как истинный разведчик, вообще мог бы есть что угодно.
После обеда, в ожидании приглашения на посадку, остановились на окраине летного поля. Солнечная и жаркая Португалия показалась такой хмурой и пасмурной, словно «Боинг» по ошибке занес их на туманный Альбион. Клер отошла в сторону и долго разговаривала с кем-то по телефону. Как ни старался Доусон уловить хоть слово из разговора, но услышать ничего не сумел – сильный аэродромный ветер относил слова в противоположную от него сторону, а Клер предпочитала не говорить громко. И полковнику оставалось только издали любоваться ее фигурой и представлять человека, с которым женщина может разговаривать бесконечно долго, выдумывать слова, которые она может произносить, хотя движения губ Клер он не видел, потому что половину лица она закрывала рукой с трубкой.
Она бы и еще разговаривала, но подъехал старенький открытый джип с бортмехаником.
– Господин полковник, только вас ждем.
Доусон кивнул и сел в машину на заднее боковое сиденье, где уже устроились майор-интендант с сержантом и бортмеханик Клер же, убрав трубку в сумочку, села на переднее сиденье, где было более комфортно, если в военных джипах вообще можно говорить о комфортности. До самолета пришлось добираться через все большое летное поле, и, когда уже машина остановилась у трапа, ветер подул сильнее, и начал накрапывать мелкий дождь, предвещающий в скором времени значительное ухудшение погоды. С севера мощным, во весь горизонт фронтом шли грозовые тучи.
В салоне теперь никто уже не дожидался опоздавших, никто не ворчал, да и задержки, вызвавшей ворчание раньше, теперь не было. Самолет взлетел без проволочек, словно пилоты очень старались умчаться от грозы побыстрее и подальше. Дождевые капли блестели на волосах Клер, которая теперь уселась на свое прежнее место, чуть впереди полковника, и ему почему-то было приятно смотреть на ее волосы.
* * *Привычка человека, на протяжении многих лет не знающего, что такое нормированный рабочий день, сработала в полете стопроцентно. Когда сам не можешь предположить где, в каких условиях и сколько тебе будет отведено на сон, стараешься поспать впрок. Таким образом, весь перелет от Фару до Тбилиси полковник Доусон приятно продремал. И даже то, что его кресло не откидывалось, не помешало Доусону почти выспаться и не заставило его пересесть в другое кресло, хотя бы рядом с Клер. Однажды в Каире, еще в молодые годы, ему довелось спать стоя в толпе. Правда, со всех сторон его так подпирали, что упасть не давали. И ничего, выспался и тогда, благодаря своей неприхотливости. А пересаживаться к Клер полковник не пожелал по трем причинам. Во-первых, она сама дремала, и не хотелось ее беспокоить. Во-вторых, она могла бы подумать, что неудобство не откидывающегося кресла только повод для того, чтобы пересесть. В-третьих, полковник Доусон знал по опыту, что далеко не все люди, а особенно это касается женщин, выглядят во сне, когда они не контролируют себя, красиво. И он умышленно не хотел видеть Клер некрасивой. Просто с красивой, к тому же еще и умной женщиной работать приятнее, хотя и не всегда просто. Чаще всего непросто.
Полковник проснулся окончательно, когда сменился звук двигателей самолета. Переход на реверсное торможение означал заход на посадку. Не специалист в авиации, Доусон приблизительно знал периоды полета по своим собственным ощущениям. Не подвели его ощущения и в этот раз.
Садились они на гражданском аэродроме, поскольку военные аэродромы в Грузии не приспособлены для приема таких больших самолетов, как «Боинг-747». Посадка прошла без проблем, «Боинг» вырулил на стоянку, двигатели замолкли, и почти сразу же к борту подали трап. А следом за трапом подъехала и машина.