— Княжна, ты не знаешь, чего просишь, — начал молодой монах, и княжна быстро его перебила:
— Разве женщина не может слышать твоей исповеди?
— Нет. Но я нахожусь в затруднительном положении и не знаю, как из него выйти. Представь, княжна, что настоятель одного монастыря оказал покровительство молодому послушнику, стал обращаться с ним как с сыном и поведал ему великую тайну, заключающуюся в том, что другое лицо, также покровительствующее этому послушнику, лицо, всеми уважаемое и любимое, обвиняется в серьезном нарушении религиозного долга. Что делать послушнику, кому оставаться верным, игумену или своей благородной покровительнице, находящейся в большой опасности?
— Я знаю, о ком ты говоришь, — отвечала спокойно княжна, — ты, Сергий, — молодой послушник, настоятель твоего монастыря — обвинитель, а я — обвиняемая.
Потом она продолжала тем же спокойным тоном:
— А преступление, в котором меня обвиняют, — ересь. Но я не понимаю, почему ты считаешь свое положение затруднительным. Ты можешь сказать обвиняемой все, что передал тебе обвинитель: ему не грозят ни тюрьма, ни пытка, ни лютые звери. Все это угрожает только той, которая протянула тебе руку помощи и поручилась за тебя перед главой нашей церкви.
— Довольно, довольно! — воскликнул Сергий, выходя из себя. — Я не могу слышать твоих упреков.
— Скажи мне, в чем же меня обвиняют? — спросила она, немного успокоившись.
Рука княжны, опиравшаяся на мраморное сиденье, дрожала.
— Я боюсь, княжна, что мои слова тебя опечалят, — сказал Сергий, опустив глаза.
— Ведь это не твои слова. Говори. Я слушаю, — промолвила княжна.
— Он осуждает тебя за то, что ты живешь здесь, в Терапии.
Княжна покраснела и потом мгновенно побледнела.
— Он говорит, что турки находятся слишком близко от твоего жилища и что незамужней женщине в твоем положении было бы лучше всего жить в каком-нибудь монастыре на островах или в Константинополе. При теперешних же обстоятельствах тебя можно упрекнуть в том, что ты предпочитаешь преступную свободу законному браку.
— Но, вероятно, он указал, на чем основана эта молва, ведь такой почтенный человек не станет без всякого основания оскорблять беззащитную женщину.
— Кроме этого, он ни о чем не говорил.
— А ты знаешь, откуда идет этот слух? — спросила княжна, пристально взглянув на Сергия.
— Да, — отвечал он, опуская голову.
— Как? — спросила Ирина, широко открывая глаза.
Он ничего не отвечал.
— Я вижу, что тебе тяжек этот разговор. Но ты сам его начал, и мы должны довести его до конца. Говори.
— Мой язык отказывается повторить сплетни, но если ты приказываешь, то я не могу не сказать, что злые люди могут подумать: княжна Ирина живет в Терапии потому, что сын султана Магомет ее любовник, и что ей удобнее видеться с ним там, поэтому Магомет и прибил к воротам дворца бирку, и теперь дворец находится под его покровительством.
— Кто посмеет сказать подобное!
— Игумен моей обители.
Княжну побледнела.
— Это слишком жестоко, — промолвила она, — что мне делать?
— Представить, что только сегодня ты заметила эту бляху, и приказать снять ее при всем народе.
Она пристально посмотрела на него, и на ее лбу между бровями показалась морщина, которой Сергий еще никогда не видел. В эту минуту невдалеке послышались громкий плеск воды, смех и рукоплескания.
— Посмотри, что случилось, — сказала княжна.
Довольный, что неприятный разговор прервался, он поспешил уйти и через несколько минут вернулся, приглашая княжну к бассейну.
Дело было в том, что цыган с медведем подошел к бассейну, где стояли Лаель и молодые девушки из свиты княжны. Медведь вырвался из рук цыгана и, бросившись в бассейн, стал плавать. Все попытки цыгана вернуть его к себе были тщетны, и зрители рукоплескали с громким хохотом, когда появилась княжна Ирина.
Она попросила цыгана не мешать бедному животному насладиться купаньем, и тот повиновался, так что медведь плавал на свободе, пока сам не захотел вернуться на сушу.
XII. Рассказ Лаели о своих двух отцах
— Пойдем, пойдем! Сейчас начнется гонка, — раздалось среди толпы, и вскоре сад опустел, а все гости Ирины поспешили на берег.
Она сама пошла туда же, но тихо, не торопясь, так как знала, что без нее гонка не начнется. За ней последовала свита, Сергий и Лаель оказались позади всех.
Сначала они шли молча, любуясь открывавшейся перед ними панорамой, но через несколько минут Сергий нарушил молчание.
— Я надеюсь, что тебе нравится праздник, — сказал он.
— Еще бы. Все здесь прекрасно, а княжна так добра, так мила. Если бы я была мужчиной, то влюбилась бы в нее по уши.
Она говорила добродушно, и Сергий не мог примириться с мыслью, чтоб такая наивная девушка могла быть обманщицей и называть своим отцом человека, который им вовсе не был.
— Отчего ты мне ничего не говоришь о своем отце, здоров ли он? — наконец решился спросить он.
— О котором ты говоришь? Один из моих отцов Уель — торговец, а другой — князь Индии. Ты, вероятно, говоришь о последнем. Он меня проводил до пристани и посадил в лодку — тогда он был совершенно здоров.
— Как два отца? Но ведь это невозможно!
Сергий молча посмотрел на нее, как бы говоря:
«Ты шутишь».
— Мы очень отстали, — сказала Лаель, — пойдем скорее, я могу говорить на ходу.
Они ускорили шаги, и по дороге Лаель рассказала ему, каким образом князь Индии сделался ее отцом.
— Ты видишь, — улыбнулась она, — что у меня действительно два отца, и, право, они оба так добры ко мне, так любят и так счастливы, что я не могу делать различия между ними.
— А скажи мне, кто такой князь Индии? — спросил Сергий.
— Я никогда не задавала ему этого вопроса, — растерялась девушка.
— Но ты знаешь что-нибудь о нем?
— Я знаю, что он был приятелем моего деда и прадеда.
— Разве он так стар?
— Об его летах я ничего не знаю. Но мне известно, что он очень ученый человек, говорит на всех языках и все ночи проводит на крыше своего дома.
— На крыше? — с удивлением повторил Сергий.
— Да, то есть все светлые ночи. Слуга выносит ему на крышу стул, стол, золотые часы, свиток бумаг, перо и чернила. Он всю ночь следит по небесной карте за течением звезд, отмечая на карте их положение в известный момент.
— Он астроном?
— Да, и астролог. Кроме того, он доктор, хотя лечит только бедных, химик, приготовляющий лекарства из растений, и математик. Наконец, он великий путешественник, и я полагаю, что нет места на свете, где бы он не бывал. С дальнего Востока он привез, например, своих слуг, из которых один африканский царь, а что всего страннее — все они немые и глухие.
— Это невозможно.
— Для него нет ничего невозможного.
— Но как он объясняется с ними?
— Движением губ.
— А они?
— Так же и, кроме того, жестами. Конечно, их обучил этому князь Индии. Особенно ловко объясняется на этом языке Нило.
— Тот черный гигант, который спас тебя от грека?
— Да. Это удивительный человек, он, в сущности, не слуга князя, а его товарищ. По рассказам князя, он был где-то в Африке царем и славился как храбрый воин и охотник на львов. Почему он последовал за князем, я не знаю.
— Скажи, говорила ли ты кому-нибудь о том, что у тебя два отца?
— Почему ты придаешь этому такую важность? — спросила она, глядя с удивлением на его лицо, которое действительно приняло серьезное выражение.
— Я хотел бы знать, многим ли известна эта история?
В сущности, его занимала мысль, откуда Демедий узнал, что князь Индии не настоящий ее отец.
— Я думаю, что всем — отвечала Лаель, — по крайней мере я не скрываю этого. Мой отец Уель хорошо знаком всем торговцам в Константинополе. Я слыхала не раз от него, что со времени прибытия князя Индии его дела пошли гораздо лучше. Он прежде торговал различным товаром, а теперь он продает только драгоценные камни. У него появились покупатели из Галаты, которые берут у него драгоценные камни для рынков Рима и Франции. Мой второй отец большой знаток в драгоценных камнях и часто дает добрые советы. Мой отец Уель, по всей вероятности, рассказывает о том, что князь Индии удочерил меня. Но, смотри, вся пристань полна народом. Поспешим скорей.
XIII. Превращение цыгана в гребца
На пристани было устроено особое место для княжны: четыре весла воткнули в расселины мраморных плит, привязали к ним наверху перпендикулярно четыре других весла и все покрыли парусом, так что образовался балдахин, под которым, сидя на стуле, княжна могла, защищенная от солнца, следить за гонкой.
Весь берег от пристани до города и с другой стороны на юг был занят толпами зрителей, которые размещались также на многочисленных судах.
Весь берег от пристани до города и с другой стороны на юг был занят толпами зрителей, которые размещались также на многочисленных судах.
Между Фанаром, последним северным пунктом на Черном море, и Галатой в Золотом Роге находилось до тридцати маленьких местечек и селений на европейском берегу Босфора. Каждое из них было переполнено рыбаками, для которых после сети всего важнее была лодка, а потому эти рыбаки достигли замечательного искусства в управлении ею. На каждой их лодке было пять гребцов, и эти гребцы считали самой большой славой победить в гонке своих соперников. Так как все греки, а особенно византийские, отличались страстью к азарту, то гонки были очень популярны на Босфоре, по этому случаю держались большие пари, а получившие приз пять гребцов оставались до следующей гонки общепризнанными первыми гребцами в Константинополе.
Желая придать особый блеск своему празднику рыбаков, княжна Ирина, естественно задумала окончить его гонкой, для участия в которой необходимо было быть греком и рыбаком.
Со времени оповещения об этой гонке и до того дня, на который она была назначена, все тридцать рыбачьих селений были переполнены приготовлявшимися к состязанию. Судя по разговорам и хвастовству, можно было подумать, что явится столько соискателей приза, что они не поместятся в бухте Терапии, но к моменту начала гонки выстроились только шесть лодок. Оспаривался приз — большой крест черного дерева с золоченым распятием, который предназначался для украшения лодки, одержавшей победу.
В три часа эти шесть лодок, каждая с пятью гребцами, спокойно колыхались перед балдахином княжны, и на корме каждой из них виднелся флаг с обозначением того местечка или селения, представителем которого она являлась. Флаги были разного цвета, так чтобы их можно было заметить издали: так Уенимихали выбрала для себя желтый цвет, Буюкдере — голубой, Терапия — белый, Стения — красный, Балту-Леман — зеленый и Бебек — белый и красный. У гребцов были белые рубашки, такие же шаровары, обнаженные ноги и руки, а куртка цвета флага.
Снаружи лодки были выкрашены в черную краску и блестели на солнце словно лакированные, а внутри у них не было ничего лишнего, чтобы не увеличить тяжести.
Гребцы казались спокойными и хладнокровными, но ясно было видно, что они, решились употребить все усилия, чтобы одержать победу.
Вдали у азиатского берега стояла галера, которая обозначала поворотную точку гонки. Гребцы должны были, достигнув этого пункта, обогнуть его и вернуться ко дворцу, сделав всего три мили.
Направо от балдахина княжны стояла высокая мачта, на которой поднимался белый флаг для оповещения, что началась гонка.
Все лодки выстроились в ряд справа налево, занимая места по жребию. На берегу и на воде воцарилась тишина. Еще минута, и лодки двинулись бы в путь, но неожиданно произошло событие, отсрочившее начало гонки.
Рука княжны уже взялась за веревку, которая была протянута к ее стулу от флага на мачте, чтобы дать сигнал, как вдруг показалась седьмая лодка с четырьмя гребцами в черной одежде, которые гребли изо всех сил и громко оглашали воздух криками. Княжна не подняла флага и с удивлением смотрела на новых состязателей.
Лодка с черным флагом на корме и черными гребцами быстро пристала к пристани, один из гребцов, выскочив на нее, преклонил колени и громко воскликнул:
— Помилуй, княжна, и задержи немного гонку.
Все четыре гребца были видные, здоровенные мужчины, но они не походили на греков, и зрители громко приветствовали их криком:
— Цыгане! Цыгане!..
Хотя в этом крике слышался презрительный сарказм, но в нем не было злобной ноты. Никто не мог допустить мысли, чтобы эти неведомые, чуждые люди могли представить серьезную опасность к завоеванию победы избранными греками, а потому их появление не возбудило в толпе ни малейшего негодования.
— Кто вы такие? — спросила княжна.
— Мы живем в Буюкдере.
— Вы рыбаки?
— Если судить по количеству рыб, которое мы наловили в прошедшем году, и по ценам, за которые мы их продали на рынке, то никто на обоих берегах Босфора, от Фанара до Принцевых островов, не может сравниться с нами.
Это хвастовство возбудило всеобщий взрыв смеха.
— Но вы не можете принять участия в гонке, — сказала княжна, — вы не греки.
— Нет, княжна, это зависит от того, с какой точки зрения ты посмотришь. Если ты будешь решать вопрос не по происхождению, а по рождению и по месту пребывания, то мы греки почище многих знатных особ при дворе его величества. Водой из потока, пробегающего через нашу долину, утоляли свою жажду наши отцы сто лет тому назад, как мы утоляем ее теперь.
— Хорошо сказано. Отвечай также на мой новый вопрос, и я допущу вас до участия в гонке. Что вы сделаете с призом, если одержите победу? Я слышала, что вы не христиане.
— Мы не христиане! — произнес гребец, впервые подняв голову. — Я мог бы сказать, что вопрос о религии не поставлен в число условий гонки, но я не крючкотвор, а рыбак, и потому скажу прямо: если мы одержим победу, то поставим свой приз в громадное дупло старинного гигантского платана, растущего в нашем селении, и превратим это дерево в храм, который не уступит святой Софии в глазах всех, кому природа дороже человеческого искусства.
— Хорошо. Не допустить вас к гонке после такого обещания, данного при всем народе, означало бы покрыть себя стыдом в глазах Пресвятой Девы. Но отчего вас четверо?
— Нас было пятеро, но один из нас заболел, и по его совету мы хотим вызвать из присутствующих еще одного желающего!
— Хорошо. Вызывайте, — кивнула княжна.
Цыган выпрямился во весь рост и громко воскликнул:
— Сто нумий за гребца!
Ответа не было.
— Если не за деньги, то ради благородной княжны, щедро угощавшей ваших жен и детей, кто-нибудь выходи!
— Я! — произнес кто-то в толпе, и из нее выдвинулся цыган со своим медведем. — Возьмите кто-нибудь моего приятеля и подержите, а я займу место в лодке.
Громкий смех был ответом на эти слова, но княжна спокойно спросила у четырех цыган, довольны ли они своим новым товарищем. Они посмотрели на него с сомнением, а один из них спросил:
— Ты гребец?
— Нет лучше меня на всем Босфоре, и я это докажу. Возьмите кто-нибудь медведя. Не бойтесь, его ворчанье так же безопасно, как гром без молнии.
Он бросил ремень в руки человеку, вызвавшемуся подержать медведя, и спрыгнул в лодку. В одно мгновение он скинул с себя верхнюю одежду, засучил рукава рубашки и так ловко схватил весла, что его товарищи сразу успокоились насчет его умения грести.
— Не бойтесь, — сказал он вполголоса, — я обладаю двумя качествами, которые обеспечат нам победу: умением и выдержкой. Княжна, — прибавил он, обращаясь к Ирине, — позволь мне сделать вызов желающим биться со мной об заклад.
Сергий заметил, что цыган, говоря с княжной, обнаруживал необыкновенно учтивый, почтительный тон.
— Слушайте меня все, — продолжал цыган, вставая в лодке после того, как Ирина разрешила ему говорить, — вот кошелек с сотней нумий. Кто хочет биться со мной об заклад, что наша лодка выиграет?
Никто не принял его вызова, и он тогда прибавил, обращаясь к своим товарищам:
— Все равно. Если никто не хочет биться со мной об заклад, то этот кошелек будет ваш в случае победы. Пусть мы не христиане, но мы покажем себя и осрамим Буюкдере, Терапию, Стению, Бебек, Балту-Леман и Уенимихали. Ну, теперь, княжна, позволь нам занять седьмое место слева.
Вскоре княжна дернула за веревку, флаг взвился на мачте, и лодки двинулись при громких рукоплесканиях толпы.
Очень недолго лодки держались рядом, а вскоре выстроились одна за другой длинной лентой, причем впереди виднелся красный флаг. Обитатели Стении подняли победный крик, болея за своих, а когда стало видно, что цыгане оказались позади всех, то отовсюду раздались насмешливые презрительные возгласы:
— Ишь, хвастался-то цыган!
— Лучше бы вам сидеть дома и пасти коз!
— Они плетутся как черепахи!
— Одно дело болтать, а другое грести!
— Ха! Ха! Ха!..
Все эти насмешки хотя и долетали до цыгана, но не лишали его хладнокровия. Чтобы доказать превосходство своей лодки, он с товарищами приналег на весла и быстро очутился впереди всех. Но оставаться в этом положении всю гонку стоило бы слишком большой траты сил и могло помешать окончательной победе, а потому он крикнул товарищам:
— Хорошо, ребята, приз и мой кошелек ваши! Ну, отдохните немного. Пусть вас перегонят, мы успеем взять свое.
Таким образом, снова цыгане пошли последними, и так они держались до самой галеры, означавшей поворотный пункт гонки. По правилам надо было обогнуть справа, так что прямая выгода была первым обогнуть ее, потому что первая лодка могла выбрать себе путь и описать наименьшую дугу. За четверть мили до галеры гребцы на всех лодках стали напрягать свои силы, чтобы прийти к галере первыми, и только одни цыгане, по указанию своего руководителя, держали левее, так что им приходилось сделать наибольшую дугу.