Суть острова. Книга 2 - О'Санчес (Александр Чесноков) 5 стр.


— А чего им надо в конечном итоге?

— Ясно чего. Чтобы прогнулся перед ними и шестерил. И дань платил. Только мне нечем, да если бы и было чем — все одно не стал бы. Западло.

— Мать все детали знает? Про наркоту, братьев?

— Почти ничего не знает. Только то, что ей подруги напели и классная чего-то рассказала…

Парень не трус — и это уже хорошо. Тем хорошо, что есть для кого стараться, что он готов защищать свою честь и хотя бы в этом меня не подведет.

Ну, думаю, что-то нам квартальный поведает… разыскал я у нас в «Совиных» дебрях, через пятые руки, подводки к местному квартальному, чтобы не шиш с горы к нему нагрянул, а как бы не чужой, хотя и не близкий… Квартальный оказался, вопреки всем моим знаниям человеческого естества, малопьющим ирландцем, я не шучу: тяпнули по стохе и он крышечку завинтил.

— Не хочу, Рик. Хочешь — допивай, хочешь — забирай, а я за весь день устал как собака и завтра будет не легче. Спрашивай, что надо и выметайся. Извини брат, но вымотался, спать хочу.

Мужик золото! Без лишних выгибонов дал мне полную раскладку по интересующему меня делу — а знает он много. Вот это, я называю, талант в человеке и совесть! Такой квартальный — клад для населения. Но когда он такой — не место бы ему там, гораздо лучшей участи заслуживает. Надо будет запомнить, да при случае к нам сманить… Берет — но в самую меру, по малости: типа, чашку кофе пропустит в кафешке забесплатно… (это я уже позже узнал), мелкий ремонт по дому даровыми силами местной коммунальной фирмешки, пол отциклевать, горшок починить… И никогда деньгами, и никогда от гангстеров. Принципы у него. Малопьющий, любопытный, толковый… ну, я ему и пообещал, что с этой школой мы проблему уладим и тем самым чуть разгрузим его заботы. Ухмыльнулся он недоверчиво, но спорить не стал и даже поблагодарил авансом…

Оказия выпала в четверг. Оказия — это не чистая случайность, а совокупность ожидаемых факторов, которые отнюдь не каждый день совокупляются. Мне Чокко, парнишку, из школы встречать, а я уже приметил драндулет с открытым верхом — на улице начало апреля, но, на удивление, все еще по-летнему тепло. В моторе том сидит теплая компания в три жала, без девушек, один из них старший брат обидчика, Пако Перейра, начинающий марафетный барыга. Я, естественно, ничего этого не знаю, просто случайно прохожу мимо. Одет я буднично: джинсы, кроссовки, легкий свитер на голое тело, без ствола (нож, однако, под джинсами над лодыжкой прикреплен, на всякий случай).

Парни чего-то там регочут ублюдочными голосами меж собою, а я уже рядом. Дальше было как по нотам.

Вдруг чувак, который проходил мимо теплой компании, словно бы споткнулся, замер. Парни смотрят на окаменевшую спину, машинально, без особого интереса, а чувак медленно разворачивается и вытаращивает глаза. И смотрит прямо на Пако. Потом разевает рот и сипит:

— Э, ты это кому сказал?

Ребята в непонятках, Пак в свою очередь пытается вылупить пошире свои полуиндейские глазки и спрашивает:

— Это ты мне? — Чувак также не отвечает на поставленный вопрос, а повторяет свой и видно, что — да, к Паку обращается.

— Ты что сказал, гондон, ну-ка повтори, что ты про меня тут тявкнул?

Мужик явно псих, либо обкурок, но не местный, по обличью — не при делах и думает, что если перед ним парни на несколько лет помладше, то можно борзеть… Это он зря так… Пак не трус, но втроем махаться проще, и Пак с приглашающей улыбкой смотрит на друзей… Друзья видят, что в мужике ничего такого особенного нет и согласны ассистировать…

Вот тут-то самый тонкий момент и наступает…

Я ведь не собираюсь избивать всех троих, не потому что мне кого-то из них жалко, а просто из целесообразности: мне нужна победа в войне, а не в отдельной битве. Но раньше надобно аккуратно развязать эту самую войну, и чтобы она не на мне одном замыкалась, и чтобы сулила выгоды, по крайней мере, одной из сторон, то есть — нам, мне. Я бью этого Пака в челюсть — и он падает. Драться ребята, быть может, и умеют, но скрывают свои умения: второй типчик почти рядом, стоит столбом, вместо того, чтобы двигаться и нападать. Я его бью кулаком в живот, в скромной надежде, что правильно соразмерил силу удара… Я — молодец, ювелир и замечательный умница: парень остался на ногах, но только потому, что задницей уперся в дверцу мотора. Вот он стоит, такой, и мучительно пытается не обосраться и не согнуться пополам, но внешне — просто осторожничает и не рвется в бой. А третий — на самом деле испугался, он младший, лет шестнадцать ему. Тем же двоим — около двадцати.

Пако начинает вставать, я за шиворот помогаю ему принять вертикальное положение, отхожу на шаг и опять бью в рыло, прицельно. Потому, как клацнула челюсть и заныло в костяшках, я угадываю: как минимум один зуб я выбил. Это превосходно. Конечно, руки свои, не дядины, — их следовало бы обуть в перчатки или в бинты, но ради такого результата можно и потерпеть разок. Пак, Пако, опять валится, не забывая при этом громко мычать, я же озираю поле битвы. Соратники его смирно стоят в двух метрах от меня. Звонок прозвенел за минуту до начала моего движения вдоль мотора и на улице довольно много школьной детворы средних классов. Наблюдатели и будущие рассказчики.

Горько, стыдно мне браниться при детях, даже в винегретном районе, уши и щеки у моей совести пылают от смущения, но посторонним этого не видно, а интересы дела требуют:

— И заруби себе на носу, пидорус латини! Еще раз на меня хвост поднимешь — вырву вместе с кишками! А вас по-настоящему накажу. Прочь, шакалы. Прочь, я сказал, падлы!

Один пинок попадает под ребра лежащему Пако, другой — посильнее — по автомобильной фаре. Всегда надо знать, куда и как сунуть ногой, тогда и результаты будут требуемые: фару разбить, Пака взбодрить, этих двоих вывести из ступора. Так оно и получается. Который цел и невредим, втаскивает поднявшегося Пака на заднее сидение, другой восстановил дыхалку и уже на водительском месте, ключом терзает зажигание…

Как бы не вознамерились они поутюжить меня мотором… Но — нет: дают по газам — и сгинули… Струсили конкретно. Мне все же урок: надо предусматривать, обязательно держать в поле зрения и в пределах досягаемости какую-нибудь полосу препятствий для автомобильных колес.

Они уехали, а я неспешным шагом продвигаюсь к зданию школы, ко внутреннему двору, через внешний, здоровенный пришкольный двор. Хоть этим хороши новостройки, что пространства много; а в центральных районах Бабилона, даже у престижных лицеев пришкольные участки крохотные, размером с местную баскетбольную площадку. Но там действительно учат, и там безопасно.

— Чокко, привет, Чокко! Как дела, как оценки?

— Нормально. — Чокко в некоторой досаде, что за ним пришли, типа как гувернант к недееспособному… Погоди, дорогой Чокко, это еще до тебя вести с полей не дошли… А как дойдут — одна твоя досада сменится другою, не сказать чтобы более легкой… Хотя, в первый момент, приятной, видимо…

— Погоди, дорогой Чокко, подожди меня здесь минут десять-пятнадцать, ибо мне назначено у вашего директора. Я быстро.

Мне действительно назначено, совместными стараниями Карла, нашего юриста, Джека, квартального полицейского, и моими скромными, как координатора усилий тех двоих… Руководству «Совы» лучше бы пока не знать о моих инициативах, поскольку они любят только удачные авантюры, а на неудачные — гневаются.

Поговорили. Директор, зрелый, вполне сложившийся алкоголик, мечтает только об одном: дотянуть оставшиеся пять лет до пенсии и выйти на нее. Да, он слышал о целевом внебюджетном финансировании муниципальных школ, он не против такого распределения внутримуниципального благотворительного гранта, да, и он не против взаимовыгодного сотрудничества с нашим агентством. Чудно. О том, как я прогнал мелких гангстерят, я ему не стал докладывать, это и без меня случится.

А Чокко, судя по горящему взору, уже в курсах: пока он ждал меня внизу, в вестибюле, свидетели неравной битвы все ему рассказали. Теперь он смотрит на меня совсем иначе, нежели полчаса назад, но тревога закрадывается в его юную душу…

— Они теперь на злобе.

— Да ты что, правда?

— Точняк. У этого Пака еще братья есть и все они в банде «Два окна». Мы их колумбийцами зовем. Наркотой торгуют, ну я рассказывал.

— И что?

— Пожалуются, вот чего. Сначала брату, а там не знаю…

— Пожалуются… Что ж, таковы реалии, друг мой Чокко. Средняя школа испокон веку немыслима без второгодников, стукачей и дипломов о неполном среднем образовании… Узнаешь чего — держи меня в курсе. Да, еще, вникни в одну интеллектуальную тему и не бойся: до тех пор, пока они не разделаются со мной — тебя и пальцем никто не тронет. Врубился?

— Точно? А… вы как же?

— Точно. А я? Я очень не люблю, когда меня избивают и ставят на ножи. Прорвемся.

— Точно. А я? Я очень не люблю, когда меня избивают и ставят на ножи. Прорвемся.

И мы идем, себе, по двору, по улице, сопровождаемые взорами… Да… Прорвемся… Игру я затеял серьезную и мне тоже страшновато… Перед любым заданием, перед любой стычкой, даже если это обычная кулачная махаловка, мне становится не по себе, дрожат поджилочки… Когда все понеслось — тогда азарт, жажда крови и почти весело, а перед «экшеном» — всегда тоска на сердце. Не знаю как у других — а у меня с детства так. Я об этом никогда никому и ни гу-гу, только Шонне одной. Но она, по-моему, не очень-то мне верит в этом пункте.

Первая стычка случилась в четверг, и потом до вторника все шло тихо. Но уже в понедельник по небу низко-низко пролетели две ласточки…

Я, как обычно, приехал не в своем моторе, а на такси, которое оставил за два квартала от школы, и иду, такой, четко выработанным, заранее продуманным маршрутом. Стоят двое, газетный киоск подпирают. Может быть, они ухаживают за газетной торговкой? Но ей за семьдесят, а им на двоих полста, мне почти ровесники. Взглянули на меня, переглянулись, отделились от подпорки… Здоровые ребята. Мне таких отметелить — еще не трудно, но уже почетно. Однако, конфликта не получилось: осень потихонечку наступала и я утеплился, был в пиджаке. Вот расстегнул я пиджак, чтобы из брюк мелочь на газету достать, а у меня за поясом ствол торчит, совершенно случайно забыл за спину сунуть. Эти двое — шлеп, шлеп толстыми жопами обратно, в еще неостывшие стенки… Ошиблись, видимо.

— Парни, как тут к пятьсот пятьдесят первой школе проще пройти?

— Не знаем.

— Вон, два квартала прямо и налево.

— Спасибо, друзья, дай вам Бог долгого телесного здоровья.

Вечная, неистребимая гадость в мире — это торговцы марафетом. Хоть в ведре их топи, хоть стреляй без суда и следствия — новые и новые подрастают… Сами коматозят и других за деньги угощают… И в этом бизнесе им, уличным маркетологам, не нужно никого выслеживать, да на иглу специально подсаживать, как об этом в умных и желтых газетах пишут, этим никто и не занимается. А только каждый, кто распробовал, спешит поделиться своим счастьем с друзьями и товарищами: круто, улетно, приятно и недорого! На первых порах оно действительно приятно и недорого… Но, опять же, не потому недорого, что коварные торговцы новичка вовлекают низкой ценой, а потому, что наркота имеет свойство давать привычку а-ля Мидас: прежняя доза постепенно теряет силу кайфа и ее надо увеличивать… В случае, например, с героином, увеличение необходимой дозы доходит до пятидесятикратного. А то и выше. Но удорожание удовольствия произойдет не сразу, чуть попозже… Подсевший агитатор пока еще сохраняет пристойную внешность и уверенность в своих силах, как такому не поверить и самим не попробовать? Это потом уже «сирена» теряет человеческий облик и за дозу продаст себя самого и с себя все, кроме штанов, потому что они не раз уже обоссаны и обосраны, потеряли торговый вид… Но тем, кого он сагитировал, поздно показывать и его, и штаны, в виде наглядного пособия, потому что слушатели уже сами подсели крепко-накрепко, ломом не сковырнуть… И сами агитируют новобранцев. И торгуют, наваривая себе на дорогой раскумар.

Но у каждой медали есть своя оборотная сторона: мир этот гнилой, зыбкий, и любая конкретная шайка торговцев наркотиками — слаба, ибо состоит из наркоманов, подонков, трусов и иных дешевых личностей. Каждую по ветру развеять — невелика проблема. С явлением же справиться — извините, это не моя задача. Но и мне одному, без помощи «Совы», данную конкретную тему не поднять, все-таки — банда, это не один и не два трухлявых торчка.

Да я и с самого начала не собирался в одиночку геройствовать.

Итак, вторник. Я иду четким, изученным недругами маршрутом, и слегка мандражирую: вдруг они сразу возьмут быка за рога и не мстя, не тешась, — просто завалят меня из длинного ствола с большого расстояния… Вероятность этому весьма невелика, но все ж таки отлична от нуля и я беспокоюсь… Хотя, с другой стороны, квартальный наш предупредил, что в этот час никаких полицейских патрулей в округе не будет, за это хорошо заплачено. И его не будет, но по другим причинам. Бюрократического свойства. Тем не менее, он все же постарается побыстрее разделаться с управленческими крысами и хотя бы сегодня подстраховать. Но все дни он быть на стреме не в силах, дел — реально по горло. Мне хочется верить в его причины бюрократического свойства и я верю. Более того, я постарался убедить, что именно его присутствие сегодня было бы лишним. Все ништяк, господин старший лейтенант, все учтено. Все что обещано — сбудется. Удачи всем нам.

На том и поладили.

Так вот, раз полицейского патруля не будет, значит, немедленной заказной смерти тоже не должно бы быть, потому что подкупленные патрульные без колебаний превратятся, как минимум, в осведомителей следствия, а то и в свидетелей, если запахнет жареным… А вот показательная расправа с гражданином, не принадлежащим к лягавскому сословию, она может быть списана в обычную уличную хулиганку, которая ни на волос не способна ухудшить печальную статистику винегретного района. На его улицах каждый день и каждую ночь повреждается столько членов всяких-разных…

Иду я, минут за десять до звонка об окончании занятий, а там, возле баскетбольной площадки, уже два мотора меня дожидаются: один старый знакомый драндулет «Север» с подбитой фарой, другой, конечно же, Кадиллак. Но не тот, который я однажды видел на заправке, из-под двух избитых мною гангстеров, а другой, тоже гангстерский. (Кто и когда, кстати, ввел среди ганстерья кичливую моду на «кадиллаки» — наверное тайна, не ведомая даже Богу…) Набитый как пушерский бумажник, только вместо мелких купюр в нем — мордовороты, пять экземпляров. Я их сосчитал, когда они из мотора повылазили: четверо битюгов с битами и стволами и один невысокий чернявый, морда широкая и плоская, Перейра старший. Стволы — это чтобы мой ствол нейтрализовать на стадии извлечения из недр одежды, а биты, чтобы, понятное дело, меня ими избивать. У самого Перейры в руке пистолет-пулемет системы ПАСАМ (это я уже потом рассмотрел), довольно хреновенький, но кашляет настоящими пулями…

Все это, конечно, ни от кого не скрывается, все напоказ, чтобы смотрели и боялись, и восхищались, и думали, прежде чем…

Они направляются ко мне, зловещие негодяи, явно с нехорошими, а то и преступными намерениями, я же, напротив, замедляю шаг и даже останавливаюсь. Кровь в висках не шумит — ревет!.. Но я сдерживаюсь, я спокоен…

В это время, из-за угла, со скромным урчанием выезжает джип и деликатно тормозит как раз посередке между нами. Но не так, чтобы загородить обзор, а чуть сбоку. Из него выходят трое сотрудников «Совы», под руководством Джорджа Кохена, двое держат по пистолет-пулемету М-11 «шорт» с глушителем, а сам Джордж муляж автомата АК-47. Муляж исполнен мастерски, от настоящего не отличить. Почему именно муляж, спросите вы? Как же, как же… У нас выправлены все необходимые лицензии на хранение и ношение, однако, случись «тяжелая» стычка с «последствиями», по результатам ее любой прокурор и любой суд очень доходчиво объяснят подсудимым разницу между серьезной автоматической винтовкой и безобиднейшим пистолет-пулеметом, из которого простому неискушенному человеку даже при полном рожке и в людном месте не накрошить без тренировки более двух-трех покойников. В то время как…

— Ну-ка стоп! — Это Джордж. Нос у него перебит и этот дефект отдается в голос, когда ему доводится брать слово. У меня — и то от его резкого, несколько гнусавого голоса душа в пятки уходит, а гангстера в момент уморозились: стоят смирно и глаз от чужих стволов не отводят. — Выронили волыны, быстро. Повторять не буду.

Выронили, и сами, без дополнительной команды, руками к небу потянулись.

— Дубины то же самое…

Стук, стук — и обе дубинки пали на асфальт. Я еще подумал, помню, что дубинкам-то ничего не сделается, а железки-стрелялки и повредиться могут от неосторожного обращения. Кто мы такие, зачем мы здесь, почему с оружием? — Джордж даже и не подумал им представляться.

— Рик, твоя очередь. Разберись с ними. — Это Джордж мне бразды правления передает, как и условились. Самый темный момент миновал — гангстера не осмелились ввязываться в лай и перестрелку, хотя — нет, Перейра пасть разинул. Но голос негромкий, не провоцирующий.

— Вы чо, парни, вы хоть знаете, на кого тянете?

— На кого же? — Это я, такой вежливый, полюбопытствовал.

— «Два окна» — слыхали, может?

— Слыхали. — Это я опять отвечаю. — В основном там пидоры. — Запускаю вербальный пробный шар — но никто не шевелится, не реагирует аффектно на полученное оскорбление. Кроме Перейры, который также неподвижен, лицо безучастное, но языком чешет:

— Напрасно ты так сказал. — Это он мне.

Назад Дальше