— Нет. Прости...
— Нет, я понимаю. Я всегда это понимал. У тебя есть твой собственный новый мир, и... у тебя есть он. Вы... вы... вместе... снова?
— Да. Он принял то, что случилось с Абби. Он сказал, что он бы сделал то же самое. Я не знаю — легче от этого или нет.
— Ты заслужила счастье.
— Я счастлива. Ты помнишь кое—что, о чем мы когда—то спрашивали друг друга. Не помню, кто задал вопрос первым, но...
"Возможно ли чтобы мужчина одинаково любил двух женщин?"
"Если возможно то, что женщина одинаково любит двух мужчин."
И может ли быть это вообще.
И...
— Мне пора.
— Знаю.
— Ты больше не увидишь меня.
— О, я думаю что увижу.
— Как?
— Во снах.
И...
Конечно она ушла, как и сказала. Он не мог плакать, и он не мог увидеть ее, но все равно он отвел взгляд, и не заметил, как она, исчезая, осторожно проводит ладонью по животу, а по ее светящемуся лицу скользит легкая улыбка.
* * *Его руки тряслись и он одевался медленно. Потребовалась вечность, чтобы застегнуть пуговицы на его мундире. Ему часто приходилось останавливаться и отдыхать, его дыхание сбивалось на хриплые одышливые всхлипы. Когда он закончил — он помедлил, глядя в зеркало и ужаснулся тому лицу, которое смотрело на него.
Лондо Моллари был стар. Нет, хуже того. Он был мертв. Он должен был быть мертв. Его смертная греза наступила и прошла, а он все еще был жив, пережив руки Г'Кара по какой—то случайности или насмешке судьбы, он должен был умереть. Они оба должны были умереть. Так ему грезилось.
Он понимал, что это должно было быть освобождением — знать, что он пережил то, что должно было стать его смертью, но он не чувствовал себя свободным. Пожалуй, это даже пугало. Когда он знал обстоятельства его смерти — он чувствовал себя почти бессмертным. Теперь же... теперь он болезненно осознал, насколько он был смертен.
Он мог бы стать последним. Это было даром его народа, грезы приносящие видения о том, когда они умрут, но этот дар уходил. Пророчиц сейчас совсем уже не стало. Телепатов было немного, и становилось все меньше. Кто—то, как его племянник Карн, Вир и прочие, никогда не видел смертной грезы. Как и Джорах, если уж на то пошло.
Он получил сообщение о смерти Карна в бою, и об отставке Джораха. Он не мог его винить и он его понимал. Казалось что все молодые умерли, и остались лишь старики, что озирались по сторонам погасшими глазами и спрашивали — куда же все ушли. Карн и приемыш Джораха, Линдисти... брак между ними, который когда—то обговорили они с Джорахом, много лет назад.
Он, наконец, отвернулся от зеркала, и он знал что должен сделать. Он откладывал это так долго, как мог, но больше это ждать не могло. Он обязан был нанести один, последний визит — его другу. Наверное, последнему другу, который у него остался.
Он шел нетвердыми, дрожащими шажками по коридорам его дворца, каждый уголок и каждый камень здесь был полон воспоминаний. Место, где умер Малачи, где он сражался с Картажьей, коридор, по которому он бежал после смерти Рифы, окно, в которое он смотрел на Теней и ворлонцев, сражавшихся в небесах, место, куда он убегал, когда был маленьким мальчиком, комната, где он узнал свой первый поцелуй...
Столько всего, что можно вспомнить и столько всего, что он предпочел бы забыть. И это все, что приносит тебе старость? Воспоминания — и ничего больше? Холод, озноб и великое множество сожалений?
Малачи. Он дал ему обещание, когда тот умирал. То обещание, как и множество других, осталось неисполненным.
Он шел дальше, опустив голову, молчаливый и хмурый, пока не пришел в сад, где сидел Г'Кар.
Нарн оправлялся от их схватки куда быстрее него; по крайней мере — в том, что касалось телесного здоровья. Нарны, как правило, были сильнее и выносливей центавриан, и сам Г'Кар был куда сильней и выносливее Лондо.
Но душа его была затуманена. Г'Кар редко заговаривал с окружающими, и почти не ел. Он выглядел сломленным, его глаз безучастно смотрели в никуда. С ним была девушка — его ученица, приемная дочь, или кем там она ему приходилась. Она была изящной — для нарнки, босонога, одета в белую с серым рясу, и несла шрамы от ее ранений со странным чувством гордости.
Позади них стоял одноглазый нарн, телохранитель Г'Кара. Та'Лон и сам был ужасно изуродован шрамами, а некоторые из тех шрамов были очень свежими. Никто не говорил что сталось с ним, когда безумие поглотило этот мир, но Лондо слышал слухи — про груды тел, про улицы, залитые кровью, про руки Та'Лона скрючившися как когти и про его безумный хохот. Даже во дворце слуги и дети со страхом рассказывали про одноглазого гиганта—нарна.
Впрочем, и у самого Г'Кара тоже был только один глаз.
Девушка заметила его и коротко улыбнулась. От этого ее лицо на миг стало прекрасным и совершенно детским. Она поднялась с каменной скамьи и коснулась руки Та'Лона. Они ушли вместе и молча.
Лондо подошел к его другу, к одному из самых старых его друзей. Тишина была полной и подавляющей, но он и не думал о том чтобы заговорить и нарушить ее.
Наконец, он протянул руку. Г'Кар поднял взгляд, и Лондо увидел в его единственном глазу смесь из жалости к себе, отвращения и ненависти к самому себе, которые наполняли пророка.
В конце концов, Г'Кар подался вперед и принял руку Лондо.
Лондо опустился на скамью и они вместе наслаждались покоем и тишиной сада.
* * *Все было холодным и серым. Словно он умер снова, и застрял в каком—то пустом промежутке между раем и адом.
Джон Шеридан огляделся вокруг. Но если он умер — то где же Деленн? Он не мог представить, чтобы любой из богов, милосердный он или нет, стал бы разлучать их после всего этого. После всего, что они вынесли и претерпели, могут ли они быть разлучены навечно?
Она верила в место где не падают тени. Он не очень много знал про религиозные верования минбарцев; а если он и знал раньше — он не мог вспомнить это сейчас, но ему эта идея нравилась. Проблема была лишь в том, что он не верил что такое место есть.
Некоторые хотели, чтобы он остался после битвы. Некоторые хотели даже, чтобы он руководил ими — в точности, как планировал Синовал. Но все же он ушел. С него было достаточно руководства, достаточно командования, достаточно войны. Если рядом с ним не было Деленн — какой во всем этом был толк?
Она всегда была сильней чем он. Она бы выдержала, если бы погиб он. Она бы сделала что—то стоящее. Она немного рассказала ему про госпиталь, который она основала. Эта тема явно была для нее болезненной, но все же — она что—то сделала.
А он не мог ничего, кроме как скитаться.
Неудивительно, что скитания привели его на Казоми—7, где началась большая часть всего этого. Тут был храм, посвященный Деленн, но тот вечно был забит народом, так что Шеридан направился дальше — так же, как и тот слепой, с которым он говорил примерно час назад. Здесь трудно было следить за ходом времени. Порой все проносилось перед ним, словно иллюзия. Порой все было совершенно ясным и резким.
Но тот последний миг он помнил. Он никогда не смог бы его забыть. Свет, жгучий слепящий и режущий, свет, который готов был разорвать его на части. Она, оттолкнувшая его прочь...
И затем — то, что было после. Он уходит, пренебрегая тем, что ворлонец может убить его. Желая, чтобы ворлонец убил его. Ворлонцы боготворят смерть — говорили ему. На какое—то время он был с ними согласен.
Вот только его смерть обошла. Он уже умирал прежде, был возвращен обратно, и теперь казалось так, словно ему придется жить вечно.
Он шел все дальше, а затем он остановился и огляделся по сторонам. У него было иррациональное ощущение, что кто—то следует за ним. Здесь никого и нигде не было видно, и он двинулся дальше. Он не знал куда направляется. Он хотел уйти подальше ото всех, а возле храма было столько народу, что он просто хотел быть... где—нибудь в другом месте.
С края кладбище казалось огромным, но на деле оно было просто размыто туманом, темными облаками. И запахом мертвых. Изнутри оно было небольшим, особенно если помнить о количестве тех, кто был погребен здесь.
И погребены тут были не только они, но и их мечты, их надежды и слезы их любимых. Как много вместилось в такое небольшое место.
Он вновь остановился. Он сейчас был почти на границе района, на самой окраине города. Перед ним не было почти ничего, кроме открытого пространства, дорог и...
И пустоты. На мили и мили окрест не было ничего. Он поднял голову и взглянул в пространство над ним. Там тоже не было ничего.
Он пошел вперед и понял, что пересек границу кладбища. Здесь не было ни знаков, ни оград, или чего—то подобного, но он знал это. У него было такое ощущение.
Он остановился, помедлил и посмотрел назад. Он сделал один шаг назад на кладбище, и вновь почувствовал как пересекает невидимую границу.
Он вздохнул.
Он вздохнул.
— Я знаю, что ты здесь. Вылезай, хватит прятаться.
Замерцало сияние и появился он, облаченный в черное и серебряное, алое и золотое. Он был не более материален чем призрак, и также, как призрак, он был прозрачен, но все же, когда Джон смотрел на него — ему казалось что внутри него он видит что—то иное. Не холодную сырую землю и кладбищенский туман — очертания и аура целого нового мира полного жизни, замыслов и будущего.
Он так заворожен был этой картиной, что почти не заметил слов.
— Да, Шеридан. — сказал Синовал. — Ты всегда слишком хорошо меня знал.
Глава 2.
Обо всех великих мужчинах и женщинах ходят легенды. У каждой расы и цивилизации есть свои собственные герои и легендарные фигуры которые обещали вернуться, когда их народ будет нуждаться в них. Легенды рассказывают о героических смертях, величественных деяниях и великих трагедиях. Детали разнятся, но в главном они схожи.
Некоторые приписывают это ворлонскому влиянию на развитие младших рас. Это возможно, но я думаю, что здесь кроется большее. У всех нас есть желание верить в героев, которые не умирают, в кого—то, кто вернется, чтобы спасти нас, если мы не сможем спасти себя сами. При ближайшему рассмотрению подобные мечты оказываются именно тем, что они и есть — ничем кроме бесплодных мечтаний. Но все равно — они утешительны и приятны.
Синовал был героем для очень немногих. Его не любили, ему не доверяли, и друзей у него было немного. Однако легенды уже прорастают, и многие уже не сплевывают при упоминании его имени, и не присматриваются к теням — не подслушивает ли он. Он не стал настоящим героем — пока что — но зерно этого уже брошено в почву.
Думаю, его бы это позабавило. Я хотела бы так думать.
Разумеется, ходят слухи, питаемые загадкой того, как именно он умер, или даже — умер ли он вообще. Известно что он увел часть его флота во вселенную Чужаков, известно что не вернулся никто из тех, кто ушел туда, и также известно, что с тех пор Чужаков не видели в этой вселенной.
Вариантов возможно множество. Синовал мертв, Чужаки здесь и скрываются. Синовал погиб, но при этом он уничтожил Чужаков, или же уничтожил для них возможность вернуться сюда. Он жив и оказался там в ловушке. Он убил повелителя Чужаков, занял его место и правит там как темный бог, ожидая возможности вернуться.
Слухов ходит множество, и я не знаю что думать. Я хотела бы думать, что я проницательна в том, что касается понимания сути людей, ибо Г'Кар хорошо учил меня. Я также видела очень много ужасающих вещей, и меня уже давно непросто напугать.
Но я никогда не могла понять Синовала, и он пугал меня. В его сердце зияла пустота и потому эмоции, которые ранят и радуют всех прочих из нас, не могли коснуться его. Эта черта могла привести его к величию или же сделать его непредставимым злом, и я чувствовала, что лишь по его прихоти он сражается на нашей стороне, а не на стороне врага.
Но я вновь уклоняюсь в сторону. Те, кому удавалось до сих пор терпеть мои сбивчивые записи, должны были уже заметить эту мою слабость. Я вернусь к изначальной теме и постараюсь придерживаться, ее насколько смогу.
Как я говорила — уже ходят легенды что Синовал вернется, когда он снова понадобится этой вселенной, но также ходят и слухи о том, что он уже вернулся. И их чересчур много. Минбарская женщина, живущая близ Йедора, заявляла что она носит его ребенка. Человек, владелец фрахтового судна, по имени Капитан Джек рассказывал, что он подвозил Синовала, и во время этого путешествия они говорили о человеческих спортивных и азартных играх.
Синовала видели и на дне общества, и в высших кругах, но есть одна история, услышанная мной, которую я считаю заслуживающей доверия более остальных, ибо я сама говорила с участвовавшей в том женщиной и ее дочерью, центром того, о чем говорилось. Мне разрешили рассказать эту историю, но их имена, с вашего позволения, я оставлю при себе.
Она была минбаркой, жившей в мире—колонии Таролин—2. Эта планета сильно пострадала во время войн, но не больше многих, и куда меньше некоторых. Она была замужем и недавно родила дочь.
Однажды ночью она проснулась от странного холода, исходившего непонятно откуда. Ее муж был в отлучке, так что она и ее ребенок был одни. Почти что в полной темноте она наощупь вошла в комнату где, спал ребенок.
Когда она вошла туда — она увидела там чужака. Он выглядел словно минбарец, но посреди его лба был светящийся третий глаз, и одет он был в алые и золотые одежды, что мерцали и время от времени становились черными с серебром. Он выглядел почти бесплотным. Но он держал ребенка на руках. Она не плакала, более того, она тихо ворковала.
Он повернулся к женщине, и она готова была требовать, чтобы он убрался, напасть на него, или угрожать ему мужем или друзьями, когда что—то удержало ее.
— Я не причиню ей зла. — проговорил чужак. — Я обязан ей всем, что я есть, и всем, чем я был. Если честно — я пришел передать ей подарок.
Когда она вырастет — скажи ей, чтобы она искала мужчину, который носит цепь от этого ожерелья. Она узнает его, когда увидит. Как и он — ее.
— И кем будет этот мужчина?
— Другой половиной ее души.
Затем он уложил ребенка обратно и просто исчез. Она бросилась к дочери, лишь для того чтобы найти ее в полном порядке, улыбающейся и сжимающей в маленьких руках подвеску от небольшого ожерелья. На ней были изображены молот и звезда. Она попыталась забрать подвеску, но девочка не хотела с ней расставаться.
Я видела ту подвеску, слушала историю, и я верю ей. Наверное, это мало что значит, но было кое—что еще.
Несколькими месяцами позже, на Казоми—7, была другая минбарская мать, с другим ребенком, на этот раз — сыном. Однажды утром она нашла у него в руках странный подарок — длинную цепь, оплетающую металлический цветок. Она оцарапала руку о цветок, когда попыталась взять его, но сам ребенок ничуть им не ранился.
Я надеюсь, эти двое найдут друг друга. Синовал любил говорить, что ничто не высечено на камне, а даже если и так — камни можно разбить. Но я хотела бы думать, что хотя бы некоторые вещи предопределены заранее.
И что любовь — одна из них.
Л'Нир с Нарна, "Новая эпоха миров."
* * *— Симпатичное место, не находишь?
Шеридан осмотрелся снова для верности. Он не знал что думать. Это место выглядело мертвым — тихим, мирным и серым. Здесь не было живого — только смерть и воспоминания о жизни.
— Как скажешь. — хмыкнул он.
— Похоже, ты не удивлен меня увидеть.
— Не удивлен.
Последовала пауза, в течение которой Синовал рассматривал его. Когда—то этот взгляд был пугающим и страшным, полным загадок и знаний, которых ему и близко не дано было постигнуть. Взгляд не изменился, хотя в нем и появился оттенок иронии и даже удовлетворенности.
Изменился сам Шеридан. Ему было все равно. Его больше не волновали ни Синовал, ни война — ничего.
Синовал не заговаривал. Он просто стоял здесь, сложив призрачные руки на призрачной груди и ждал. Свет и цвета клубились внутри него, и Шеридан был уверен, что смотрит сквозь окно. Внутри него кружилось пространство — огромное, новое и...
Живое.
— Ладно. — сплюнул он раздраженно. — Я спрашиваю.
— И что ты у меня спрашиваешь?
— Что бы ты там ни хотел у меня спросить. Говори, проваливай и оставь меня в покое..
— Если ты в самом деле хочешь остаться в одиночестве, Шеридан — я могу это устроить. У меня есть кое—какие дела в этой вселенной, которым надо было уделить внимание, прежде чем я уйду снова, и на этот раз окончательно. И прежде чем уйти, я хотел увидеть тебя.
— Да? И что случилось?
— Мы победили.
— Помнится, когда—то, во время войны, я послал моему командующему примерно такой же отчет о бое. Генерал Хэйг едва не отправил меня под трибунал. Можно чуть больше информации?
— С Чужаками покончено. Точнее, они мертвы, если подобные твари действительно могут умереть. Их вселенная снова живет. Миры, звезды, галактики — все. Старая жизнь возвращается, и появляется новая. Здесь не осталось врат, я позаботился об этом. Больше не будет лазеек между этой вселенной и моей. Мы будем жить порознь.
— Я думал, у Бестера, в ворлонских мирах, оставалось несколько врат.
— Оставалось. — ответил Синовал, подчеркнув прошедшее время. — Мое соглашение с телепатами передавало им во владение планеты. Про врата я ничего не говорил. Они слишком мощны и слишком опасны, и кто знает, что они могут призвать сюда. Во многих вселенных есть такие странные и древние твари, что никто из нас не может их и вообразить.