Блэйн опустил руку в карман пиджака, и его пальцы сомкнулись вокруг рукоятки револьвера, добытого в кухне Шарлин. Нет, револьвер не поможет, решил он, а только все усложнит. Он вынул руку из кармана и расслабленно опустил ее вдоль тела.
На лицах этой человеческой массы, которая переползала улицу, были написаны ярость и отвращение. Толпа не травила жертву под покровом ночи, а, как стая волков, окружала ее неторопливо, при свете дня. Впереди, на гребне волны человеческой ненависти, шла сморщенная ведьма, спустившая стаю движением пальца.
— Стой спокойно, — сказал Блэйн Гарриет, — Это наш единственный шанс.
Он понимал, что в любой момент ситуация может достичь критической точки. Толпа или не выдержит и отступит, или какое-то ничтожное происшествие, малейшее движение, слово, произнесенное вслух, заставят ее хлынуть вперед.
А если это случится, он будет стрелять. Не потому, что хочет, а потому, что у него не будет выбора.
А пока, перед тем как начать расправу, городок замер — сонный маленький городок с давно не крашенными, облупленными зданиями на залитой солнцем улице, где как попало росли чахлые деревья. В окнах верхних этажей виднелись лица, с удивлением глазеющие на дичь, забредшую к ним на улицу.
Толпа подошла еще ближе и окружила их, по-прежнему без слов и сохраняя осторожность; гул голосов стих, лица были неподвижны, как маски ненависти в древнем театре.
По тротуару звонко ударил чей-то каблук, потом еще и еще — ровный, бесстрастный звук уверенных шагов.
Шаги приблизились, и Блэйн краем глаза заметил высокого, костлявого, как скелет, мужчину, который вышагивал с таким видом, будто был на утренней прогулке.
Мужчина подошел к Блэйну, встал рядом с ним и повернулся лицом к толпе. Он не произнес ни слова, но толпа остановилась, замерев посреди улицы в жуткой тишине.
Из толпы вышел человек.
— Доброе утро, шериф.
Шериф не шевельнулся, не произнес ни слова в ответ.
— Они парапсихи, — сказал человек.
— Откуда известно? — спросил шериф.
— Старая Сара сказала.
Шериф посмотрел на каргу:
— Это так, Сара?
— Том сказал правду, — проскрипела старуха, — Вон тот парень, у него странный мозг. Он отражает.
— А женщина? — спросил шериф.
— А разве она не с ним?
— Мне стыдно за вас, — сказал шериф, как будто читая нотацию напроказившим детям, — Придется вас посадить, всех до одного.
— Но это же парапсихи! — раздался возмущенный крик. — Мы не пускаем сюда парапсихов, ты ведь знаешь.
— А теперь послушайте меня, — объявил шериф. — Расходитесь и займитесь каждый своим делом. А ими займусь я.
— Обоими? — спросил кто-то.
— Даже не знаю, — ответил шериф. — Похоже, что леди здесь ни при чем. Думаю, мы отправим ее из города, и этого будет достаточно. Вы вместе с этим парнем? — спросил он Гарриет.
— И я останусь с ним!
— Нет, — сказал Блэйн. (Знак молчания — палец, прижатый к губам.) Сказал быстро, надеясь, что никто не подслушает, потому что в этом городе даже простому телепату не дали бы пощады. Но предупредить надо.
— Это ваша машина на той стороне? — спросил шериф.
Гарриет вопросительно взглянула на Блэйна.
— Да, моя, — ответила она.
— Тогда послушайте меня, мисс. Идите к своей машине и выбирайтесь из этой заварухи. Ребята вас пропустят.
— Но я не собираюсь…
— Лучше не спорь, Гарриет, — сказал Блэйн.
Гарриет стояла в нерешительности, не зная, что делать.
— Езжай, — повторил Блэйн.
Она медленно с, шла с тротуара, затем обернулась.
— До встречи, — сказала она Блэйну.
Она с презрением оглядела шерифа.
— Казак! — бросила она.
Шериф не возражал. Слово это ему было незнакомо.
— Давайте, леди, езжайте, — сказал он, и в голосе его звучала чуть ли не доброта.
Толпа яростно загудела, но все же расступилась, чтобы пропустить ее. Дойдя до машины, она повернулась и помахала Блэйну рукой. Затем села за руль, включила зажигание. Заревев двигателем, автомобиль рванулся сквозь толпу. Ничего не видя от пыли, поднятой выхлопом сопел, спотыкаясь друг о друга, люди с воплями бросились в разные стороны, спеша освободить дорогу.
С невозмутимым спокойствием шериф наблюдал, как машина помчалась вниз по улице.
— Ты видел, шериф? — в ярости заорал один из пострадавших. — Почему ты ее не арестуешь?
— Это вам по заслугам, — сообщил шериф. — Сами все заварили. Только собрался провести день спокойно, как вы заставляете меня волноваться.
Незаметно было, что он волнуется.
Возбужденно споря и протестуя, толпа придвинулась к тротуару.
Как будто отгоняя цыплят, шериф замахал руками:
— Давайте-давайте отсюда! Порезвились, и хватит. А мне теперь пора работать. Пойду посажу этого парня за решетку.
Он повернулся к Блэйну:
— Идем со мной.
Они пошли вместе вниз по улице, к зданию суда.
— Ты что, не знал, куда едешь? — спросил шериф, — Этот город — сущий ад для парапсихов.
— Откуда я мог знать? — ответил Блэйн, — Объявления не было.
— Его сдуло два года назад, — пояснил шериф, — И ни у кого не хватило ума повесить обратно. Или сделать новое. Старое совсем обветшало. Буквы едва можно разобрать. Песчаные бури обивают краску.
— Что ты собираешься со мной делать?
— Думаю, ничего особенного, — ответил шериф. — Подержу немного, пока народ не поостынет. Для твоего же блага. А станет безопасней, выпущу.
Он минуту помолчал, обдумывая сложившуюся ситуацию.
— Нет, сейчас отпустить не могу, — объявил он, — Ребята пока еще начеку.
Подошли к зданию суда и поднялись по лестнице. Шериф отворил дверь.
— Вперед, — сказал он.
Они вошли в кабинет, и шериф закрыл дверь.
— А знаешь, — сказал Блэйн, — я не верю, что есть основания меня задерживать. Что, если я возьму и попробую просто выйти отсюда?
— Ничего не произойдет. Сразу, по крайней мере. Останавливать тебя я, конечно, не буду, хотя, может, и поспорю немного. Но из города ты не выйдешь. Не пройдет и пяти минут, как сцапают.
— Но я мог уехать на машине.
Шериф покачал головой:
— Я знаю этих людей, сынок. Я с ними вырос. Сам один из них. И знаю, как далеко могу с ними зайти и когда пора остановиться. Я мог отправить леди, но не обоих. Приходилось когда-нибудь видеть толпу в действии?
Блэйн отрицательно покачал головой.
— Это не самое приятное зрелище.
— А как же Сара? Она ведь тоже парапсих.
— Это другое дело, приятель. Она из хорошего рода. Сейчас плохие времена, но ее семейство живет здесь больше сотни лет. Город с ней просто смирился.
— И потом, удобно иметь собственного наводчика.
Шериф добродушно хмыкнул.
— От нашей Сары, — с провинциальной гордостью сообщил он, — мало что может укрыться. И дел у нее хватает: ей приходится следить за всеми, кто заезжает к нам в городок.
— И много вам попадается парапсихов?
— Средне, — ответил шериф. — Время от времени. Да, пожалуй, средне.
Шериф указал на письменный стол.
— Пойди выверни свои карманы. Так положено по закону. Я тебе напишу расписку.
Блэйн начал рыться в карманах. Бумажник, колода карт, платок, связка ключей, спички и, наконец, револьвер.
Он осторожно вынул его и положил вместе с остальными вещами.
— Он у тебя все время был с собой? — поинтересовался шериф.
Блэйн кивнул.
— И ты ни разу не потянулся за ним?
— Я был слишком напуган, чтобы за ним тянуться. Это было пострашнее, чем путешествовать к звездам…
Он понял, что проговорился.
— Почему ты не сказал мне, что ты из «Фишхука»?
— А какая разница? — Блэйн пожал плечами.
Шериф слегка присвистнул сквозь зубы.
Взяв револьвер, он переломил ствол. Медным блеском засверкали головки гильз.
Шериф открыл ящик стола и бросил туда оружие.
— Теперь, — с видимым облегчением произнес он, — у меня есть законный повод задержать тебя.
Он взял спичечный коробок и передал Блэйну.
— Если нужны сигареты, я принесу, — предложил шериф.
— Не стоит, — отказался Блэйн. — Иногда я ношу их с собой, но обычно я не курю. Они у меня кончаются раньше, чем сам соберусь закурить.
Шериф снял с гвоздя кольцо с ключами.
— Пошли, — сказал он.
Блэйн вышел за ним в коридор, который тянулся вдоль ряда тюремных камер.
Шериф открыл крайнюю, возле самого входа.
— Тебе на одного, — сказал он, — Последнего выпустил вчера вечером. Черномазый перешел границу и угодил за решетку. Вообразил, что он не хуже белых.
Блэйн вошел в камеру, шериф захлопнул дверь и запер на ключ.
— Если что-нибудь понадобится, — сказал шериф, демонстрируя искреннее гостеприимство, — крикни меня. Я тебе это достану.
Блэйн вошел в камеру, шериф захлопнул дверь и запер на ключ.
— Если что-нибудь понадобится, — сказал шериф, демонстрируя искреннее гостеприимство, — крикни меня. Я тебе это достану.
Глава 8
Он встал с узкой койки, прикрытой грязным одеялом, и подошел к окну. Улица была залита солнцем, на бульваре покачивались чахлые деревья. У тротуара рядом с убогими, жалкого вида конторами стояли полуразвалившиеся машины, некоторые настолько древние, что были оборудованы колесами, вращаемыми двигателем внутреннего сгорания. Сидящие на ступеньках магазинов мужчины жевали табак и сплевывали на асфальт, образуя липкие янтарные лужицы, похожие на старые пятна крови. Казалось, они просто бездельничают, лениво пожевывая и переговариваясь друг с другом, и не обращают внимания ни на здание суда, ни на что-либо другое.
Но Блэйн знал, что они следят за зданием. Они караулят его — человека с зеркалом в мозгу. Мозг, который, как сказала старая Сара шерифу, отражает.
Вот что заметил Кирби Рэнд, вот что выдало меня и заставило «Фишхук» броситься в погоню. А Рэнд, в таком случае, если не слухач, то по крайней мере наводчик. Хотя какая разница, подумал Блэйн. Будь он даже и слухач, все равно он не смог бы заглянуть в мозг, который отражает.
А это значит, понял Блэйн, что в мозгу у него что-то вроде маячка-мигалки, бросающегося в глаза каждому, кто может видеть. Он нигде теперь не будет в безопасности, никогда не сможет укрыться. Он таскает за собой колокол громкого боя, и его легко обнаружит любой слухач или наводчик, оказавшийся поблизости.
Но раньше он таким не был. В этом нет сомнения. Иначе кто-нибудь сказал бы об этом или это было бы в его психической карте.
— Эй, ты, — позвал он спрятавшегося у него в мозгу, — вылезай!
Тот завилял хвостом. Он заюлил, как довольный пес. Но остался на месте.
Блэйн отошел от окна и сел на край кровати.
Гарриет должна помочь ему. А может, шериф отпустит его раньше, как только все успокоится. Хотя шериф и не обязан его отпускать, ношение оружия — вполне достаточный повод для задержания.
— Дружище, — обратился он к своему жизнерадостному спутнику, — похоже, тебе придется опять поработать. Нам снова может понадобиться какой-нибудь финт.
Ведь существо в его разуме уже продемонстрировало один финт — финт со временем. Или обменом веществ? Неизвестно, то ли он двигался тогда быстрее, чем все остальные, то ли время замедлилось для всего остального, кроме него.
По улице, кашляя, протарахтел допотопный автомобиль. Где-то щебетали птицы. Да, попал в историю, признался себе Блэйн, серьезную историю.
Сидящие на ступеньках мужчины продолжали ждать, изо всех сил стараясь показать, что здание суда их нисколько не интересует. Все это начинало Блэйну нравиться все меньше и меньше.
Дверь в кабинете шерифа открылась и снова захлопнулась, послышались шаги. Голоса звучали неразборчиво, и Блэйн не стал прислушиваться. Чем может помочь, если он что-то подслушает? И вообще, может ли ему что-то помочь?
Неторопливой поступью, чеканя шаги, шериф пересек кабинет и вышел в коридор.
Блэйн поднял глаза и увидел его, стоящего перед камерой.
— Блэйн, — сказал шериф, — пришел отец, чтоб поговорить с тобой.
— Какой отец?
— Святой отец, язычник. Пастырь нашего прихода.
Глава 9
Войдя в камеру, священник замигал, стараясь привыкнуть к полумраку.
Блэйн встал.
— Я рад, что вы пришли, — сказал он, — К сожалению, самое большое, что я могу предложить, это присесть здесь на нарах.
— Ничего, — ответил священник, — Меня зовут отец Фланаган. Надеюсь, я не помешал?
— Ни в коей мере. Рад вас видеть.
Покряхтывая от натуги, отец Фланаган опустился на край койки. Это был пожилой тучный человек с добрым лицом и морщинистыми, скрюченными артритом руками.
— Садись, сын мой. Надеюсь, что не отвлек тебя. Сразу хочу предупредить, что я постоянно влезаю в чужие дела. Видимо, причина этому — моя паства, большинство из которой, независимо от возраста, большие дети. О чем бы ты хотел побеседовать со мной?
— О чем угодно, — ответил Блэйн, — кроме разве религии.
— Ты не веришь в Бога, сын мой?
— Не особенно, — ответил Блэйн, — Обычно размышления на эту тему приводят меня в замешательство.
Старик покачал головой:
— Наступили безбожные дни. Теперь стало много таких, как ты. Меня это беспокоит. И Святую Церковь-мать тоже.
Мы живем в тяжелые для духа времена. Люди больше предаются боязни зла, чем созерцанию добра. Ходят разговоры об оборотнях, злых духах и чертях, хотя все это еще сто лет назад казалось вздором.
Тяжеловесно развернувшись, он уселся боком, чтобы лучше видеть Блэйна.
— Шериф сказал мне, что ты из «Фишхука».
— Думаю, отрицать это бесполезно, — ответил Блэйн.
— Мне никогда еще не приходилось говорить с людьми из «Фишхука», — слегка запинаясь, как будто беседовал скорее с собой, чем с Блэйном, произнес старый священник, — До меня доходили только слухи, а истории о «Фишхуке», которые я слышал, поразительны и невероятны. Одно время тут жил торговец, его факторию потом сожгли — но я так и не побывал у него. Люди бы меня не поняли.
— Судя по тому, что произошло сегодня утром, я тоже думаю, что не поняли бы, — согласился Блэйн.
— Говорят, что у тебя паранормальные…
— Это называется «парапсих», — поправил его Блэйн. — Будем называть вещи своими именами.
— Ты и правда таков?
— Не понимаю, чем вызван ваш интерес, святой отец.
— Только познавательными соображениями, — ответил отец Фланаган, — уверяю, чисто познавательными. Кое-что из этого интересует лично меня. Ты можешь говорить со мной так же свободно, как на исповеди.
— Когда-то, — сказал Блэйн, — науку подозревали в том, что она скрытый враг всех религиозных догм. Сейчас повторяется то же самое.
— Потому что люди снова боятся, — произнес священник, — Они запирают двери на все запоры. Они не выходят по ночам. На воротах и крышах своих домов рисуют кабалистические знаки — заметь, вместо Святого креста — кабалистические знаки. Они шепотом говорят о таких вещах, о которых никто не вспоминал со времен средневековья. В глубине своих невежественных душ они трясутся от страха. От их древней веры мало что осталось. Конечно, они исполняют обряды, но по выражению лиц, по разговорам я вижу, что делается у них в душе. Они потеряли простое искусство верить.
— Нет, святой отец, просто они очень растерянные люди.
— Весь мир растерян, — сказал отец Фланаган.
И он прав, подумал Блэйн: весь мир в растерянности. Потому что лишился кумира и, несмотря на все старания, никак не может найти другого. Мир лишился якоря, на котором он держался против бурь необъяснимого и непонятного, и теперь его несет по океану, не описанному ни в одной лоции.
Одно время кумиром была наука. Она обладала логикой, смыслом, абсолютной точностью и охватывала все — от элементарных частиц до окраин Вселенной. Науке можно было доверять, потому что она прежде всего была обобщенной мудростью человечества.
А потом настал день, когда Человек со всей его пресловутой техникой и всемогущими машинами был вышвырнут с небес назад на Землю. В тот день божество науки утратило часть своего ослепительного блеска, и чуть ослабла вера в него.
Когда же Человек сумел достичь звезд без помощи каких-либо машин, культ механизмов окончательно рассыпался в прах. Наука, техника, машины все еще существовали, играли важную роль в повседневной жизни, однако им больше не поклонялись.
Человек лишился своего бога. Но Человек не может жить без идеалов и целей, ему надо поклоняться какому-то абстрактному герою. А тут образовался вакуум, невыносимая пустота.
В эту пустоту, несмотря на всю свою необычность, идеально вписалась паранормальная кинетика. Наконец-то появилось объяснение и оправдание всем полубезумным культам; наконец пришла надежда на конечное исполнение всех чаяний; наконец родилось нечто достаточно экзотичное или что можно было сделать достаточно экзотичным, чтобы удовлетворить человеческие эмоции во всей их глубине, — что никогда не было под силу простой машине.
Наконец-то человечество — слава тебе господи! — овладело магией.
Мир охватил колдовской бум.
Как обычно, маятник качнулся слишком далеко и теперь несся в обратную сторону, распространяя по земле ужас и панику.
И опять Человек потерял кумира, а взамен приобрел обновленные суеверия, которые, подобно вздымающейся волне, понесли его во мрак второго средневековья.
— Я много размышлял по этому поводу, — сказал отец Фланаган, — Мимо подобной темы не может пройти даже такой недостойный слуга Церкви, как я. Все, что касается души человеческой, интересует Церковь и Папу.