Вообще я спокойно отношусь к девушкам. Они у меня всегда были, и не могу сказать, чтобы я был эмоционально сильно вовлечен в эти отношения. Потом я встретил Ирину, и мы довольно быстро стали жить вместе и потом довольно быстро поженились, потому что нам обоим казалось, что мы идеальная пара. И сейчас тоже кажется. За четыре года я ни разу не изменил Ирине, в том смысле, что у меня не было ни одного романа, – командировочные двухчасовые гостиничные развлечения не в счет. Тогда возникает естественный вопрос – чего это я так возбудился. Ответ будет прост. Я увидел девушку своей мечты, хотя лет с семнадцати ни о каких необыкновенных девушках не мечтал. Я увидел девушку своих снов, хотя давно уже никакие девушки мне не снились. Я сидел, делал вид, что изучаю список фильмов на направлении из США в Европу, а на самом деле краем левого глаза изучал ее розовые чуть припухлые губы, повторяющие неслышные мне слова песни, скуластую щеку, длинные пряди волос. Я даже не хотел с ней заговаривать – боялся, что при первых словах исчезнет очарование. Ее правая рука – узкая ладонь, длинные пальцы, красивое дизайнерское кольцо на безымянном – была от меня в нескольких сантиметрах. Всего несколько сантиметров – и я мог до нее как будто случайно дотронуться. Мое сердце стучало так, как в седьмом классе, – когда я впервые пошел в кино с девочкой и весь фильм думал, взять или не взять ее за руку...
Посадка закончилась. Два места в среднем ряду так и остались свободными, правда, ненадолго. Буквально через минуту в них устроился стодвадцатикилограммовый толстяк, решив, таким образом, проблему размещения. Мужчина, сидевший до этого рядом с ним, вздохнул с облегчением. Спасибо тебе, толстяк. Теперь и в самом деле можно было вчитаться в список фильмов.
– Простите, – сказала вдруг девушка, сняв наушники и повернувшись ко мне. У нее были зеленые глаза. – Мне там из сумки наверху достать нужно...
– Конечно, – я вскочил быстрее, чем следовало.
Пенсионного возраста стюардесса стремительно направилась ко мне. “Oh, sorry, just one second”, – извинился я. Рядом с моей сумкой стояла дорожная сумка “Fendi”. Я достал ее и протянул девушке. Пенсионерка объявила, что самолет не начнет движение, пока все пассажиры не займут свои места и не пристегнут ремни. Я поставил сумку на место, занял такое важное для меня кресло и пристегнул ремень.
– Извините, – сказала девушка.
– За что?
– Ну вот, вас из-за меня чуть не наругали.
– Наругали? – спросил я удивленно.
– Ну да, – засмеялась она. Кажется, она все время или смеялась, или улыбалась. – Наругали – так у нас в деревне говорили.
Господи, Боже ты мой! Услышать от двадцатилетней блондинки в бизнес-классе “Delta Airlines” – «у нас в деревне». Скорее уже «у нас в Оксфорде» или «у нас в Гарварде». При том, что последнее вполне может оказаться враньем. Не знаю, каким образом эти мысли отобразились на моем лице, но улыбка ее исчезла, губы чуть приоткрылись, она поправила волосы, заполняя паузу... Сейчас еще раз улыбнется и наденет наушники...
– Очень странно слышать, – сказал я.
– Что странно? – вроде бы все же образовалось продолжение разговора.
– Ну не знаю... мне кажется, сейчас никто не хочет признаваться, что он из деревни... тем более, если можно не признаваться. Хотя какая, по сути, разница, кто откуда, – надеюсь, не слишком снисходительно прозвучало.
– А-а, вы об этом, – будто бы даже разочарованно сказала она, ожидая от меня чего-нибудь, может быть, более умного. – Да нет, я москвичка, просто в детстве лето всегда проводила у бабушки в деревне, вот и привыкла так говорить. Вы, кстати, не первый, кто удивляется.
– Это уж можно не сомневаться, что не первый, и не второй, и не третий. И далеко деревня?
– В Смоленской области. Но такая настоящая. С шоссе сворачиваете, и полчаса еще ехать.
– Бываете там сейчас?
– Конечно, – удивилась она. – Там же бабушка и дедушка. Я прилетаю когда в Москву, всегда стараюсь хотя бы на день туда. Летом на сеновале сплю, как в детстве.
Самолет тяжело разбежался и плавно взлетел. Настя украдкой от меня перекрестилась и что-то прошептала. Я просто закрыл глаза. Я всегда закрываю глаза, когда самолет взлетает или садится. Не то чтобы боюсь – просто привычка. Но сейчас нельзя было долго сидеть с закрытыми глазами. Я повернулся – Настя смотрела в иллюминатор на стремительно удаляющийся город.
– Вы часто здесь бываете? – спросил я.
– Третий раз.
– Нравится?
– Не знаю. Вообще здесь прикольно, модельеры хорошие, фотографы отличные, но работа – она везде работа. Вы ведь, наверное, так же думаете?
– Почему?
– Ну, в костюме, с ноутбуком. Галстук, наверное, в машине сняли, а переодеться времени не было. Хотите, догадаюсь почему?
– Почему?
– Из гостиницы выписываться надо было в двенадцать, а совещание или что там у вас позже закончилось. Угадала? – довольно спросила она.
– Стопроцентное попадание. – Девушка Настя все больше меня удивляла. Я бы даже сказал – интересовала.
– Настя, для своих...
– Скольких? – залилась она смехом.
– Думаю, двадцати.
– У-у, тоже почти угадали. Двадцати одного. Так что для своих...
– Я скажу так: вы очень проницательны.
– «Умны», конечно, прозвучало бы лучше. Ну понятно, боитесь пока: про блондинку нельзя сразу сказать, что умная. Были бы у меня черные волосы – точно сказали бы «умны».
– Давай на «ты», – предложил я, – тем более уже и напитки развозят. Так что можно по-настоящему – на брудершафт.
– Можно, только я один глоток.
– Хорошо. Красное, белое?
– Красное, пожалуйста, – и потом повторила на английском пенсионерке-стюардессе, решившей, по-видимому, взять над нами шефство: – И еще, пожалуйста, минеральной воды.
– Cabernet Sauvignon or Cotes du Rhone? – спросила пенсионерка.
– Одна кислятина, здесь хорошего не подадут, – я посмотрел на Настю, она пожала плечами. – ОК, let it be Cabernet.
Мы церемонно коснулись бокалами с красным вином.
– Целоваться не предлагаю, – попытался я пошутить.
– Предложи, – спокойно сказала она и снова залилась смехом, посмотрев на меня. Поставила свой бокал на разделяющий нас маленький столик, перегнулась в кресле и чуть дотронулась губами до моей щеки. – Теперь все по правилам.
Наверное, я глупо и радостно улыбался, наверное, хотел сказать что-то умное и смешное. Может, я хотел изобразить из себя взрослого опытного мужика на пятнадцать лет старше ее. И, наверное, в тот момент это было совершенно невозможно.
– Расслабься, пожалуйста, – сказала Настя. – Ведь смешно получилось?
– Да, – сказал я и все-таки не удержался: – Похоже, у тебя большой опыт.
– Что-что? – только что она улыбалась, и вот уже скользит куда-то взгляд мимо меня. – Ты сейчас можешь сказать шутку, о которой потом будешь жалеть, поэтому лучше ничего не говори, – и она снова надела наушники и повернулась к иллюминатору.
– Что будете на ужин? – проскрипела у моего кресла пенсионерка. Я дотронулся до Настиной руки, она повернулась, сняла наушники и сказала: «Пасту, пожалуйста». – «Мне тоже».
– Еще вина?
– Спасибо, нет.
– Спасибо, да.
Следующие полчаса я провел в невеселых размышлениях. Я действительно чуть было не обидел ее. Неужели так велика наша возрастная разница, что не могу легко и непринужденно общаться с этой милой веселой девушкой, которой наверняка пришлось за свою короткую жизнь наслушаться и насмотреться всякой дряни, но удалось сохранить искренность и непосредственность. Или она просто принадлежит к другому поколению, которое и в школу-то начало ходить, когда слово «секс» перестало быть запретным. Или просто разница между нею, такой, какая она есть, и мной, таким, какой я есть. Но такого вывода я точно принять не мог. Какой бы ни была она замечательной девушкой, а это, кстати, надо было еще доказать, но я-то будущий генеральный директор большой компании. И вообще, это все несправедливо.
Я встал с кресла, достал компьютер, повернул его так, чтобы Настя, даже если б и захотела, не смогла ничего увидеть. Воплощение плана потребовало немного времени, но букет цветов на экране получился чудесный. Внизу я написал большими буквами: «Больше никогда». После этого просто без разрешения поставил ноутбук ей на колени. Настя прикрыла лицо рукой, рассмотрела картинку, повернулась ко мне и сняла наушники: «Поверю один раз».
– Да, – сказал я, и мы помирились.
Не будет преувеличением сказать, что оставшиеся девять часов полета были самым увлекательным приключением в моей тридцатишестилетней жизни. Мы немного посмотрели кино, потом она сказала, что экран слишком маленький, а на малом экране кино смотреть нельзя, потом поели немного невкусной еды и много самого вкусного в небе мороженого.
– Как ты думаешь, если добавки попросить, эта тетка даст? – озабоченно спросила Настя, облизывая ложку. И я попросил, сказав нашей опекунше, что, если она даст нам еще порцию мороженого, мы обещаем остаток рейса не потреблять никакого алкоголя. И невиданное дело – стюардесса засмеялась. Может быть, она приняла мое предложение всерьез и решила, что заключила хорошую сделку. «Я дам вам две порции», – сказала она решительно. «О, спасибо, – пропела Настя, – это так мило с вашей стороны». Нет, плохо я думал о стюардессе, она просто симпатизировала нам, потому что после Настиных слов подмигнула мне: «И можете заказывать алкоголь, молодой человек».
– Как ты думаешь, если добавки попросить, эта тетка даст? – озабоченно спросила Настя, облизывая ложку. И я попросил, сказав нашей опекунше, что, если она даст нам еще порцию мороженого, мы обещаем остаток рейса не потреблять никакого алкоголя. И невиданное дело – стюардесса засмеялась. Может быть, она приняла мое предложение всерьез и решила, что заключила хорошую сделку. «Я дам вам две порции», – сказала она решительно. «О, спасибо, – пропела Настя, – это так мило с вашей стороны». Нет, плохо я думал о стюардессе, она просто симпатизировала нам, потому что после Настиных слов подмигнула мне: «И можете заказывать алкоголь, молодой человек».
– Не я один попал под твои чары, – повернулся я к Насте, соображая, с какого боку начать рушить цельную поверхность шоколадной подливки, усыпанной арахисом.
– А ты попал? – спросила она, не поднимая глаз. – Что-то слишком быстро.
Потом мы говорили. Нет, неправильно. Говорили мы и до этого, и потом, но сперва это было осторожное обнюхивание – свой, не свой, и, похоже, признали, что свой. Настя много расспрашивала меня о работе и рассказывала о своей. И из рассказа получалось, что она вполне востребованная модельным бизнесом девушка, у которой редко выдается в году свободная неделя. А я, чтобы не выглядеть в ее глазах совсем уже офисной крысой, старался вспоминать всякие смешные истории.
– То есть ты большой начальник – кабинет, приемная, машина, водитель?
– Нет, водителя нет, так что я не большой начальник. Да даже и не в водителе дело, просто там, где я работаю, нельзя стать большим начальником в твоем понимании.
– А какое мое понимание?
– Ну, я думаю, что министр для тебя большой начальник или президент «Газпрома».
– Нет, – она наморщила лоб, – не знаю, я не думала никогда. А ты хочешь быть большим начальником в своем понимании?
– Наверное. Да нет, точно знаю, что да.
– А зачем?
– Мне кажется, это то, что я умею делать лучше всего, – управлять.
– Людьми?
– Людьми, процессами, изменениями.
– Не понимаю, какими изменениями.
– Ну, это термин такой. Долго объяснять, я сейчас не хочу.
– Хорошо, а что ты еще умеешь делать хорошо? Не может быть, чтобы только управлять.
– Ну, я документы всякие хорошо пишу, презентации хорошо делаю...
– Презентации?
– Ну, это другие презентации.
– Смотри, получается, у тебя все другое, – задумавшись, сказала она, цепляя большим пальцем ноги в самолетном одноразовом носке сетчатый карман стоящего впереди кресла.
– Наверное, – сказал я. – Не удивительно. У меня одна работа, у тебя другая работа и другая жизнь.
– Значит, работа определяет жизнь?
– К сожалению, да.
– Но ведь люди любят, дружат, воспитывают детей независимо от работы. Или зависимо?
– Про «любят» не знаю. А все остальное боюсь, что зависимо.
– Я поняла, – ответила она, – но все равно ты должен что-то уметь делать хорошо помимо работы – плавать, машину водить, стрелять, целоваться... – Она снова засмеялась.
– Сексом заниматься, – продолжил я ее фразу.
– Ну, так что? – Она извернулась в разложенном кресле и лежала теперь лицом ко мне, положив голову на маленькую синюю подушку.
– Может быть, я еще не определился до конца, – попробовал я уйти от ответа.
– Да, ты просто не знаешь, потому что у тебя работа все время отнимает, некогда остановиться и подумать, – с грустью в глазах сказала мне эта хоть и высокого роста, но все равно еще маленькая девочка.
– Ты так уверенно говоришь. Ты что, уже сталкивалась с этим? – Так и хотелось добавить: «Иначе откуда это в твоей красивой головке?»
– Да, – сказала Настя и повернулась на спину и прикрыла открывшийся плоский живот футболкой, натянув ее на холмики грудей.
На этот раз она не обиделась. И еще оставалось несколько часов, и мы еще говорили, а потом она заснула на своей маленькой синей подушке, которая почти касалась моего плеча, и я подвинул свою подушку к ее, головы наши соприкоснулись, правой рукой я поправил плед и долго смотрел своими открытыми глазами в ее закрытые. Во сне она чуть шевелила губами, один раз улыбнулась, а может, и не один, потому что неожиданно для себя я тоже заснул, проспал не меньше часа и проснулся от дребезжащей суеты – развозимого завтрака. По московскому времени было одиннадцать часов, но по нью-йоркскому – три ночи, поэтому есть не очень хотелось.
– Попроси мне воды, пожалуйста, – сказала проснувшаяся Настя и зевнула. – Извини. Я тебе не мешала спать?
– В смысле, не храпела?
Она хмыкнула в ответ:
– Надо в туалет, что ли, сходить, пока все едят. Умыться, привести себя в порядок.
– Накраситься, – продолжил я.
– Думаешь, надо?
– Думаю, нет.
– Ну и не буду, – она достала из своей коричневой сумки косметичку. – Ну, я пошла?
Это означало, что мне надо встать и пропустить ее. Конечно, она знала, что я смотрел ей вслед так же, как и все остальные, включая толстяка с непрожеванным омлетом. И конечно, была уверена в произведенном эффекте. Потому перед тем, как скрыться за шторкой, отделяющей пассажирский салон, она повернулась и показала мне язык. И человек пять тотчас же обернулись и посмотрели на меня, и ничего не оставалось, как мужественно встретить эти взгляды, раз не успел спрятаться за страницами журнала или просмотром фильма. Кстати, о фильме – надо еще раз изучить список, потому что Ирина спросит, что я смотрел. Эта мысль была неприятна. То есть не мысль об Ирине, конечно, а о том, что придется врать – пусть даже в такой мелочи.
Когда объявили, что самолет снижается, я спросил Настю, встречает ли ее кто-нибудь. Чуда не произошло – ее встречали.
– Хочешь, я позвоню тебе, когда будет время?
– Позвонишь? – Она кивнула утвердительно. – Хочу.
На выходе мы расстались неожиданно быстро. Я совсем забыл, что и у нас существует такое понятие, как VIP-сопровождение. Из двух табличек с фамилиями, которые держала в руках девушка в униформе, одна предназначалась Насте, другая – немолодой паре с тремя сумками «Луи Виттон». Я даже не успел прочесть фамилию Насти. Она улыбнулась на прощание, будто бы даже виновато, и пошла за девушкой, помахав мне рукой: «Я сама тебе позвоню».
Может быть, оно и к лучшему. Сказка закончилась, и это была чудесная сказка. Что можно делать с такой девушкой за пределами самолетного салона, я представлял себе плохо. Хотя очень к месту вспомнились слова Андрея, которые тот вычитал где-то: «Если встретишь самую красивую и неприступную девушку, прежде всего подумай о том, что кто-нибудь когда-нибудь ее уже бросал. Хотя бы один раз».
Глава третья
Я полагал, что имел все основания не ехать сегодня на работу, тем более что была пятница. Андрей эти мои предположения подтвердил, сказал, что к середине недели ему нужна грамотная презентация о том, какие великие знания мы почерпнули в Америке. Все это было очень кстати и потому, что я почти не спал, а главное, потому, что нужно было время, чтобы отойти от своего небесного приключения, имевшего столь банальное завершение. В этот момент в такси я, наверное, даже хотел, чтобы Настя мне не позвонила. Что-то совсем невероятное должно случиться, чтобы такая девушка сама позвонила. Как бы ни завораживала эта девятичасовая иллюзия близости, но на высоте десять тысяч метров одни законы, а на земле другие: с VIP-проходом для нее и обычным таксистом для меня. Каждому свое. Какой бы нефтяной или банковский пузан ни встретил ее в VIP-зале, это уже не имело значения. Было лишь ощущение, что с каждым километром шоссе образ ее будет удаляться и останется в памяти просто чудесным произведением художника, которое видишь глазами, а запоминаешь сердцем. Пусть там и остается, в одном из маленьких ящичков, куда никому нет доступа.
Дома все было как обычно. По дороге я купил Ирине большой букет кустовых роз, поставил рядом с вазой пакет с сумкой – когда я доставал его с верхней багажной полки, Настя посмотрела с понимающей улыбкой, – разобрал чемодан и задвинул его в стенной шкаф. От перелета и недосыпа немного кружилась голова, я принял душ, лег на кровать с журналом, в котором рассказывалось об очередном банковском потрясении самой великой экономики мира, и, кажется, заснул.
Пробуждение было странным – в первые секунды я не сразу понял, где нахожусь, почему темно. Но Ирина дома – потому как, кроме нее, некому ходить в соседней комнате. Но почему она в соседней комнате, а не лежит рядом, ласково обнимая. Мы не виделись шесть дней, а для нас обоих это долгая разлука, после которой уже не тянуло, а просто бросало навстречу друг другу. «Ира, – позвал я громко, – Ирина». Ответом была тишина. Я зажег лампу на тумбочке около кровати, посмотрел на часы – семь вечера. Голова с трудом осваивалась с реальностью. «Ира, – еще раз позвал я громко, – ты здесь?» И босиком прошел в гостиную, объединенную с кухней.
Ирина сидела на диване спиной ко мне. Глупая мысль о девушке Насте мелькнула на мгновение – бред, этого не может быть.