Все свои обязанности я оставляла на дочерей и на партнера по бизнесу Райана – просто я не хотела думать ни о чем, кроме Пути. Мое высшее «Я» знало, что все будет хорошо, но я все еще нервничала.
Неожиданно я испугалась, что они не справятся в мое отсутствие. Я ничего им не сказала, конечно, но понимала, что в основном мое чувство безопасности возникло из-за того, что я была за все в ответе.
– Я что, совсем ужасный перестраховщик? – спросила я дочерей, пока делала пюре.
Они обе засмеялись:
– Может, совсем немного, особенно если речь идет об обязанностях.
– Вот еще одно просветление от Камино – а я даже не вышла.
– Ни о чем не переживай, мама. Мы все сделаем, можешь нам поверить, – убеждали они меня. – Мы правда очень рады, что ты делаешь это для себя.
– И я тоже.
Я знала, что они правда так думали. Я была так несчастна на протяжении двух последних лет, что они от меня уже устали. Я пыталась переживать шторма, которые иногда сама же и создавала, но между смертями в моей семье и смертью моего брака я переполнилась горем и страданием. Каждый день был как вызов, и только мои дочери меня спасали.
Я понимала, что у них было свое горе, горе детей разведенных родителей. Нам всем нужен был этот перерыв, чтобы справиться с эмоциями. Я уже устала от того, что приносила в их жизни несчастья, и хоть мы были очень близки во время всех семейных кошмаров, нам все равно нужно было время и место, чтобы самим справиться со своими проблемами.
Несмотря на наши с Патриком постоянные прения, мы были очень привязаны к девочкам. Наш развод был причиной того, что девочки злились и страдали. И я, конечно, не винила их. Я винила себя, ну и, конечно, Патрика.
Я решила дать девочкам отдохнуть. Я была так сильно виновата во всем, что боялась, что не смогу уйти. Это значило, что я теряю контроль.
Я была готова и ничего не хотела, кроме как передать ответственность другим (на время) и уйти на отдых. Все казалось слишком сложным. На меня давил не рюкзак (и не два рюкзака). На меня давила ответственность за очень многие вещи, и я не могла брать это с собой на Камино. Это была моя жизнь и мои бесконечные обязанности – и мне надо было разгрузиться.
Я хотела пройти по Камино больше, чем чего бы то ни было еще, чтобы освободиться от вины, злости и стыда, которые я прятала глубоко в сердце. Я молила о прощении за всю эту вину и отрицание. И за то, что не смогла сильнее любить Патрика и простить его, хоть и знала, что я все сделала верно.
Я верила своей системе божественной поддержки и знала, что всегда получу высшую защиту и поддержку. Не верила я только людям, кроме Райана и своих дочерей. Но даже несмотря на то, что я верила им всем сердцем, я не хотела просить от них больше, чем нужно.
Я молилась Богу, готовясь ко сну. Надеюсь, что это будет начало новой жизни. Той, которая позволит мне расслабиться и получить поддержку. С самого раннего возраста я верила, что просить о чем-либо – эгоистично и грешно. Давать – лучше, чем получать. Это что-то духовное. Я должна была стать дающим и не жаловаться и быть хорошей католичкой.
Единственное место, куда я могла обратиться за помощью, – это небеса, и даже их я старалась часто не беспокоить. Я могла попросить своих духов-наставников помочь мне, и они всегда помогали. Но просить людей о помощи я не умела. Это было навязчиво и неправильно.
Все это привело к краху моих отношений, особенно отношений с мужем. Из-за этого я поверила в то, что ни в чем не нуждаюсь, но это было неправдой, и вот поэтому я была такой нервной – особенно с Патриком. Я давала и давала, как меня научили, а свои нужды зарывала все глубже и глубже.
Я даже не обращала внимания на то, что я делаю, пока не наступал момент «последней соломинки», и тогда я взрывалась – а с момента смерти отца это происходило все чаще и чаще. Его смерть открыла ящик Пандоры, в котором всю жизнь я хранила подавленные желания. И теперь они не хотели быть подавленными.
«Мне кажется, что мне всегда было надо больше, чем я готова признать», – подумала я, размышляя над огромной кучей вещей для похода. Неудивительно, что я была так несчастна. У меня есть нужда, и меня это бесит.
Вот что было для меня важным, вот что я хотела изменить, или успокоить, или пережить, или вылечить на Камино. Мне было очень надо. Я была так зла на огромное количество людей и так много раз разрывала отношения из-за ответственности, что не могла себя переносить.
До тех пор пока я не приведу эту часть себя в порядок, я никогда не буду счастлива ни в жизни, ни в отношениях. «Вот это я знаю наверняка, Опра», – произнесла я, укладываясь на кровати.
Из Чикаго в Париж
Оказавшись на рейсе Чикаго – Париж, я почувствовала облегчение, наконец-то я была в пути. А ведь я столько сил потратила, колеблясь между предвкушением и страхом перед опытом, что было хорошо наконец-то оказаться в дороге.
«Была не была!» Когда самолет повернул на взлетную полосу, я глубоко выдохнула, возможно, впервые за многие дни. «Ну вот и все, – сказала я себе, – надеюсь, я знаю, что делаю». Едва мы приземлились в Париже, как я схватила оба рюкзака и направилась в Хилтон, чтобы отдохнуть денек и переждать десинхроноз.
Проснулась рано и приготовилась к отлету в Биарриц. Ого. Я никак не могла поверить, что я была так близка к отправной точке. Рейс был в час дня, поэтому у меня еще оставалось время, чтобы не спеша позавтракать перед отлетом. Я вытащила маленькую сумочку, в которой была вся информация о Камино, чтобы взглянуть на свои заметки еще раз. Для пешего похода через всю страну там было не так уж и много. У меня были названия хостелов, где я должна была останавливаться в конце каждого дня, больше не было ничего. Ни адреса, ни телефонного номера. Только названия городов и хостелов.
«Наверное, в этом и заключается паломничество», – подумала я и втиснула сумочку обратно в рюкзак. Нужно было просто положиться на веру и следовать по указателям, обозначающим Путь, – мне рассказали про желтые стрелки и попадающиеся время от времени знаменитые ракушки святого Иакова. Я выглянула из окна гостиничного номера. Небо было практически черным от туч, из которых в сопровождении громовых раскатов извергался дождь. Я засмеялась, отвернувшись. Ну конечно, небеса встревожены. Они чувствуют то же, что и я.
Проверила температуру с приложения в айфоне – всего восемь градусов – холодновато для начала мая. Я была так рада, что в последний момент перед выходом из дома захватила ветровку. Посмотрев прогноз погоды на несколько дней вперед и убедившись, что с погодой все будет так же или еще хуже, я поняла, что она мне очень пригодится. Заново упаковала свой большой рюкзак, который я опустошила прошлой ночью, чтобы в последний раз убедиться, что я взяла все, что нужно, и пошла на завтрак.
Голова была немного тяжелая. Я была голодна, страдала от смены часовых поясов, возбуждена и немного испугана, спрашивая себя, готова ли я завтра начать свой путь. Я знаю, что осуществляю все, что задумала, поэтому мой страх не был серьезным. Я просто думала о том, на что будет похоже мое путешествие. И справлюсь ли я с ним физически. Со здоровьем и силой у меня все было в порядке, но я не назвала бы себя спортивной. Я ходила пешком, танцевала, занималась йогой, время от времени ходила в спортзал и там тягала вес. В последний год, правда – нет, из-за операции на коленке. Все это я учла, когда задумывалась об идее пройти пешком через всю страну. «Ладно, посмотрим», – бормотала я под нос, попивая латте.
Я нервничала. Хоть во мне и живет дух приключений и я люблю окунаться с головой в неизведанное, но я никогда не делала этого одна, по крайней мере ничего подобного с двадцатилетнего возраста. И в прошлый раз, как и сейчас, случай занес меня во Францию.
В то время мои родители много и шумно выясняли отношения, и, как и сейчас, моя семья была на грани распада.
В попытке поддержать одновременно и мать и отца, я оказалась в самом эпицентре их крайне эмоциональных разборок, и в результате поплатилась своими нервами. На мой взгляд, они были не в себе, и мне нужно было оказаться как можно дальше от них. Вдобавок я резко порвала со своим молодым человеком, с которым мы прожили вместе почти восемнадцать месяцев – первые серьезные отношения, а все из-за его постоянно возрастающей тяги к алкоголю и наркотикам. Мне нужен был весь мир. Ему – косяк. И хоть я и знала, что расставание было необходимо, из-за того, что он был опустошен – расставание ошарашило его, я чувствовала себя виноватой. Тогда же я бросила колледж, и мне было стыдно. Я училась по стипендии и была неплохим студентом, поэтому никто не ждал, что я брошу учебу. Ни от кого обычно не ждут, что он бросит учебу. И все-таки я поступила именно так, никому не рассказав об этом и ни с кем не посоветовавшись.
Я бежала из дома. Пыталась начать новую жизнь стюардессой, но вскоре выяснилось, что я совсем не подхожу для подобной работы. Я чувствовала одиночество и разлад со своим духом, грандиозный обман – каждый раз, когда я надевала униформу, чтобы выйти на работу. Работа в авиакомпании была похожа на службу в армии. Мне сказали, что первые шесть месяцев я на испытательном сроке, и любое неверное движение автоматически приводило к увольнению.
Я бежала из дома. Пыталась начать новую жизнь стюардессой, но вскоре выяснилось, что я совсем не подхожу для подобной работы. Я чувствовала одиночество и разлад со своим духом, грандиозный обман – каждый раз, когда я надевала униформу, чтобы выйти на работу. Работа в авиакомпании была похожа на службу в армии. Мне сказали, что первые шесть месяцев я на испытательном сроке, и любое неверное движение автоматически приводило к увольнению.
Будучи доброй католичкой, я боялась смерти. Нет необходимости говорить, что я не была одной из тех беззаботных, диких натур, обожающих ходить на вечеринки, сношаться с кем ни попадя и всю ночь накачиваться алкоголем и кокаином – как мои коллеги-стюарды. Я не была «крутой» в этом понимании. Я была скромной и серьезной, невероятно чувствительной и глубоко духовной, поэтому все это подноготное безумие, происходившее в гостиницах странных городов между вылетами, травмировало меня и заставляло тревожиться сильнее, чем когда-либо. В этом мире я ощущала себя гадким утенком, рыбой, выброшенной на берег, брошенной на балу девушкой.
Все было перевернутым вверх дном, я была оторванной от этой реальности, не было домашнего комфорта, в душе царило смятение, негде было получить порцию тепла, хотя бы какую-то передышку. Меня часто посещали мысли о переезде во Францию. С детства меня тянуло туда. Несмотря на то что мой отец и был французом и вырос в Штатах во франкоговорящей атмосфере, он никогда не говорил по-французски, ни разу даже не упоминал о Франции. Поэтому мое увлечение Францией, и особенно южной ее частью, не имело никакого отношения к нему. Оно исходило откуда-то из глубины моего сознания, я не понимала откуда.
Однажды, когда мы сидели в комнате отдыха для персонала в аэропорту Кливленда, в разговоре с коллегой я мимоходом упомянула о своей мечте оказаться на юге Франции. Если я когда-то там окажусь, он посоветовал мне город Экс-ан-Прованс и написал мне адрес места, где можно было остановиться. И, как и с паломничеством, в ту же минуту, как он передал мне бумажку с адресом, я окончательно решила отправиться туда. Месяц спустя, ничего не спланировав и даже не подготовившись, я взяла на работе годовой отпуск и была такова.
Как только я добралась до Экса, все встало на свои места, и довольно скоро я сняла комнату на третьем этаже старинного домика, в которой была армейская кровать, маленькая раковина, столик с лампой без абажура, в коридоре же была общая ванная. Обстановка была проще некуда, но как человек, выросший вместе с шестерыми братьями и сестрами, у которого в спальне не было двери, затем съехавшийся с молодым человеком, а затем живший в доме, битком набитом бортпроводниками всех сортов, я почувствовала облегчение, оказавшись наедине с собой.
Обустроившись, я решила найти себе какое-то занятие. В городе я нашла языковую школу, где могла бы изучать французский несколько часов в день, и быстро записалась туда. В остальном же я просто бродила по предместью и городу в попытке почувствовать себя лучше. В основном безрезультатно.
Мне удалось физически дистанцироваться от своей семьи, но эмоциональная боль преследовала меня все время, что я там жила. Я совершенно не представляла, что делать, оказавшись в одиночестве, как справиться с эмоциями, и в итоге все закончилось тем, что мне было одиноко и страшно. Кроме того, денег у меня было в обрез, поэтому я жила, питаясь лежалыми багетами и сыром. После трех месяцев такой жизни я очень сильно заболела.
За два дня до Рождества хозяйка комнаты пришла пригласить выпить чего-нибудь вместе со всеми и нашла меня лежащей на полу – в лихорадке и бреду, страдающей одновременно от болей в спине и животе.
Смутно помню ее, склонившуюся надо мной и запаниковавшую. Она положила мне на лицо холодный компресс, потом я пришла в себя уже в больнице – меня везли в операционную с прорвавшимся аппендицитом и серьезной почечной инфекцией.
Я уверена, что именно мой ангел-хранитель послал ту женщину ко мне в комнату, потому что за все три месяца она ни разу не заходила ко мне. Я вообще редко ее видела, а когда мы встречались, то я избегала разговоров с ней – она была по-французски элегантна, холодна и пугала меня этим. И я была так благодарна ей за то, что она сделала.
После операции я провела следующие девятнадцать дней в больнице, приходя в себя, и это время было ничуть не веселее обычных дней.
И все-таки сейчас я понимаю, насколько хорошо, что все это произошло со мной. Все кончилось тем, что меня нянчили и днем и ночью, а мне это было так нужно! Медсестры, сочувствуя мне, были очень добры и оставались со мной немного дольше, чем положено, чтобы убедить меня, что все будет хорошо. Как же я была им за это благодарна!
Учителя из языковой школы тоже приходили навестить меня, некоторые даже по нескольку раз, и меня это несказанно радовало и трогало. На Рождество и Новый год они даже принесли мне конфет и фиников, заверив меня, что они не испортятся до моего выздоровления.
Даже хозяйка моей квартиры приходила ко мне почти каждый день. Она была гораздо мягче, чем обычно, и относилась ко мне с такой трепетной заботой, что я не могла поверить, что это тот же самый человек, которого я старалась избегать. Эти незнакомцы день за днем дарили мне столько любви и тепла, что беспокойство в моей душе начало исчезать.
Пока я выздоравливала, я была в палате с девяностолетней женщиной, сломавшей ногу. У нее была какая-то форма старческого слабоумия, из-за которой она часами говорила без умолку. Но говорила она не со мной. Она разговаривала с небесами.
Слушая ее безостановочную болтовню, я начала понимать французский. Она говорила с ангелами, умершими близкими, людьми из прошлого (с теми, по кому она скучала, и немного с теми, кто ей не нравился) и какими-то размытыми персонажами. Это было довольно занятно, и в итоге она стала одним из лучших моих учителей французского.
К тому моменту, как я выписалась, я знала язык на таком уровне, чтобы пройти тестирование в Парижском университете, где я и закончила впоследствии свое обучение.
Сидя за завтраком, я думала о том, что целый пласт моей прошлой жизни пронесся в моем сознании, как если бы это все было вчера, хоть я и не вспоминала об этом годами.
Очевидно, я была призвана на Камино, чтобы разобраться со своим давним прошлым. Я копалась в своих старых эмоциональных ранах, даже в тех, о которых давным-давно забыла.
Поедая маленькие кусочки сыра, я думала о том, что некоторые из моих травм могут быть даже старше меня.
Я посмотрела на часы – пора было выходить. Отхлебнув последний глоток кофе и дожевав круассан с шоколадом, я направилась к стойке регистрации, а потом – к автобусу до терминала. Полчаса спустя я прошла регистрацию на рейс, и в руках у меня был посадочный билет до Биаррица.
Целый поток смешанных эмоций захлестнул меня. В какой-то степени я была как ребенок, которого отправляют в летний лагерь. Но в то же время я ощущала себя арестантом, которого только что выпустили из тюрьмы под названием «Жизнь». Вдобавок мне казалось, что я иду по направлению к чему-то, что давно было у меня в душе, – своеобразное возвращение домой, или возврат к тому, что началось давным-давно и должно быть завершено.
Пока мой разум находился в такой свистопляске, душа была на седьмом небе. Я чувствовала поддержку своих ангелов, проводников и духов предков – они подбадривали меня. В душе я знала: что бы ни подвигло меня на это паломничество, из этого выйдет что-то прекрасное – для меня, для моих детей, для моих родных, для всех грядущих поколений моей семьи. Усевшись в кресло для сорокапятиминутного полета, я сказала себе вслух: «Да начнется мое приключение».
На старт, внимание…
Аэропорт в Биаррице был крошечным, и вмиг оба моих рюкзака оказались на багажной ленте. Я положила их на тележку и покатила к выходу, где поймала такси до Сен-Жан-Пье-де-Пор, в сорока пяти минутах от аэропорта, где и должно было начаться мое паломничество.
Меня поразило, как холодно было на улице.
– Вот это холод, – сказала я водителю по-французски, подрагивая, пока он укладывал мои рюкзаки в багажник.
Он сразу же согласился со мной и разразился тирадой о том, как отвратительна была погода, не останавливаясь до самого конца пути. Повернув на очередном изгибе шоссе, мы въехали в очаровательный, как будто из Средневековья, город, раскинувшийся близ горной цепи. Он притормозил.
– Это Сен-Жан, – сказал он, обернувшись, чтобы показать мне. – В каком отеле вы остановитесь?
Я достала маршрутный лист и назвала отель «Центральный». Водитель смотрел налево и направо и снова налево, пытаясь найти его. Я тоже искала его взглядом.
Город был небольшим, поэтому мы прокатились по нему еще раз, продолжая поиски. Наконец, он предложил мне забрать вещи и просто поспрашивать у прохожих – так было бы проще найти его, а ему нужно было ехать назад.