– А как еще ее называют?
– О, множеством имен. Иногда ее называют Единственной, а иногда – Старейшей. Или, например, Лунный Мир, что по мнению некоторых авторитетов является упоминанием о гигантском спутнике. Другие утверждают, что это означает «Затерянный Мир», и что «Mooned» это вариация «Marooned», до-Галактического слова, означавшего «затерянный» или «покинутый»…
– Стоп, Яков! – мягко сказал Тревиз. – Вы так и будете продолжать с этими авторитетами и контравторитетами. Так говорите, эти легенды есть везде?
– Да, есть, мой дорогой друг. Достаточно изучить их, чтобы заметить человеческую привычку начинать с некоторого зерна правды, а затем накручивать на него слой за слоем фальши – как делает устрица рамфора, выращивая жемчужину вокруг песчинки. Я выбрал именно эту метафору, потому что…
– Яков, хватит! Скажите лучше, есть ли в этих компореллонских легендах что-нибудь, отличающее их от других?
– О! – Пилорат некоторое время тупо смотрел на Тревиза. – Отличающее? В них утверждается, что Земля относительно недалеко, и это необычно. На большинстве миров, где говорят о Земле под каким бы именем она не выступала, местонахождение ее указывают неопределенно – помещая где-нибудь бесконечно далеко.
– Как, например, на Сейшел нам сказали, что Гея находится в гиперпространстве.
Блисс рассмеялась, и Тревиз быстро взглянул на нее.
– Это правда. Именно так нам и сказали.
– Я не говорю, что не верю вам. Я просто развеселилась. Это именно то, в чем мы хотим убедить других. Мы хотим, чтобы нас оставили в покое, а где можно чувствовать себя в большей безопасности, чем в гиперпространстве? Даже если мы не там, то чувствуем себя не менее хорошо, если люди верят, что это наше местонахождение.
– Да, – сухо сказал Тревиз. – Точно так же есть что-то, заставляющее людей верить, что Земли не существует, что она очень далеко или покрыта радиоактивной коркой.
– Однако, – сказал Пилорат, – на Компореллоне верят, что она относительно близко к ним.
– И тем не менее они покрывают ее радиоактивной коркой. Так или иначе, но все люди считают Землю легендой или местом, к которому нельзя приблизиться.
– Это более-менее так, – сказал Пилорат.
– Многие на Сейшел, – продолжал Тревиз, – считали, что Гея близка, некоторые даже правильно указывали ее солнце, и все же все считали ее недостижимой. Возможно, имеются компореллонцы, которые утверждают, что Земля радиоактивна и мертва, но которые могут указать ее звезду. И мы отправимся туда. Именно так мы поступили в случае с Геей.
– Гея хотела принять вас, Тревиз, – сказала Блисс. – Вы были беспомощны в наших руках, но мы не желали причинять вам вред. Что, если Земля тоже могущественна, но не благосклонна?
– Я в любом случае должен попытаться достичь ее. Однако, это МОЕ дело. Как только я установлю Землю и лягу на курс к ней, вы сможете покинуть меня. Я высажу вас на ближайший мир Основания или доставлю обратно на Гею, если захотите, а потом полечу к Земле один.
– Мой дорогой друг, – огорченно сказал Пилорат, – не говорите так больше. Я и не думаю покидать вас.
– А я не собираюсь покидать Пила, – сказала Блисс, вытянув руку и коснувшись шеи Пилората.
– Что ж, хорошо. Скоро мы будем готовы к Прыжку на Компореллон, а затем, смею надеяться, к Земле.
Часть вторая.
Компореллон
III. У входной станции
9
Войдя в комнату, Блисс спросила:
– Тревиз говорил тебе, что мы в любой момент можем совершить Прыжок и войти в гиперпространство?
Пилорат, склонявшийся над своим обзорным диском, поднял голову и ответил:
– Да, он только что заглядывал и сказал: «В течение получаса».
– Мне не хочется думать об этом, Пил. Прыжок никогда не нравился мне – во время него чувствуешь, что тебя выворачивают наизнанку.
Пилорат выглядел слегка удивленным.
– Блисс, дорогая, я не думал о тебе, как о космическом путешественнике.
– Обычно я этого и не делаю, и не имела в виду, что это моя точка зрения, как части Геи. У нее самой нет возможности для регулярных космических путешествий. Я/мы/Гея не изучает космос, не занимается торговлей и не устраивает в нем пикники. Однако иногда появляется необходимость иметь кого-то на входных станциях…
– Как тогда, когда нам повезло встретиться.
– Да, Пил, – Блисс нежно улыбнулась ему. – Или, скажем, визиты на Сейшел и другие звездные системы… обычно тайные… Однако, тайные или нет, это всегда означает Прыжок и, конечно, когда любая часть Геи совершает его, это чувствует вся Гея.
– Это плохо, – сказал Пилорат.
– Могло бы быть и хуже. Огромная масса Геи не претерпевает Прыжка, поэтому эффект ослабляется. Однако, мне кажется, что я переношу его тяжелее, чем остальная Гея. Как я уже пыталась объяснить Тревизу, хотя вся Гея едина, индивидуальные ее части не идентичны. У нас есть отличия, и мое состоит в том, что по какой-то причине я особенно чувствительна к Прыжку.
– Подожди! – сказал Пилорат, внезапно вспомнив. – Тревиз как-то объяснял мне, что неприятные ощущения бывают только на обычных кораблях. В обычных кораблях человек, входя в гиперпространство, покидает галактическое гравитационное поле, а затем вновь входит в него, возвращаясь в обычное пространство. Именно это и вызывает неприятные ощущения. Но «Далекая Звезда» корабль гравитационный, он не зависит от гравитационного поля и на самом деле не покидает его. По этой причине мы не почувствуем ничего. Уверяю тебя, дорогая, я убедился в этом на собственном опыте.
– Великолепно! Мне нужно было поговорить об этом раньше, это избавило бы меня от многих опасений.
– Это имеет и другие преимущества, – сказал Пилорат, наслаждаясь необычной ролью объясняющего вопросы астронавтики. – Чтобы совершить Прыжок, обычный корабль должен удалиться от крупных масс, таких как звезды, на довольно большое расстояние через обычное пространство. Дело в том, что чем ближе к звезде, тем больше интенсивность гравитационного поля и сильнее ощущения от Прыжка. Кроме того, большая интенсивность поля осложняет решение уравнений, необходимых для управления Прыжком и выхода в нужной точке пространства.
– На гравитационном же корабле нет ощущений, связанных с Прыжком, и кроме того, корабль имеет компьютер гораздо более совершенный, чем компьютер обычного корабля, и этот компьютер может решать сложные уравнения с необычайной скоростью. В результате вместо полета в течение двух недель, чтобы достичь безопасного места для Прыжка, «Далекой Звезде» нужно лететь всего два или три дня. Так происходит потому, что мы не являемся объектом в гравитационном поле, и следовательно, не подвергаемся инерционным эффектам. Я не понимаю этого, но так говорил мне Тревиз, и значит, можно ускоряться гораздо более резко, чем на обычном корабле.
– Это хорошо, – сказала Блисс, – и к чести Трева, что он может управлять этим необычным кораблем.
Пилорат нахмурился.
– Пожалуйста, Блисс, говори «Тревиз».
– Я так и делаю, но в его отсутствии я слегка расслабляюсь.
– Постарайся не делать этого. Он так чувствителен.
– Но не к этому. Он чувствителен ко мне. Я ему не нравлюсь.
– Вовсе нет, – нетерпеливо сказал Пилорат. – Я говорил с ним на эту тему… Да, да, не хмурься. Дорогая, я был необыкновенно тактичен, и он заверил, что вовсе не не любит тебя. Он подозревает Гею и несчастлив от того, что сделал ее будущим человечества. Мы должны учитывать это. Постепенно он преодолеет это и придет к пониманию преимуществ Геи.
– Надеюсь, что ты прав, но дело тут не в Гее. Что бы он ни говорил тебе – а не забывай, что он любит тебя и не хотел бы причинять тебе вред – он не любит лично меня.
– Нет, Блисс, это невозможно.
– Нельзя заставить человека любить меня только потому, что любишь ты, Пил. Позволь, я объясню. Трев… да, да, Тревиз… думает, что я робот.
Обычно флегматичное лицо Пилората отразило его изумление.
– Он не может думать, что ты искусственное человеческое существо.
– А что в этом удивительного? Гея была заселена с помощью роботов – это известный факт.
– Роботы могли помогать, как это могут машины, но заселяли Гею люди, люди с Земли. Именно так думает Тревиз, я знаю это.
– Я уже говорила тебе и Тревизу, что в памяти Геи нет ничего о Земле. Однако в более древних воспоминаниях упоминаются роботы, даже спустя три тысячелетия после заселения, и занимаются они превращением Геи в обитаемый мир. Мы тем временем формировали Гею как планетарное сознание – это потребовало много времени, Пил, и в этом вторая причина того, почему наши ранние воспоминания неясны, возможно, не вопрос о Земле стер их, как думает Тревиз…
– Да, Блисс, – обеспокоенно сказал Пилорат, – но что с роботами?
– Да, Блисс, – обеспокоенно сказал Пилорат, – но что с роботами?
– Когда Гея была сформирована, роботы ушли. Мы не хотели Гею, включающую роботов, поскольку были и остались убеждены, что их длительное присутствие вредно для человеческого общества, будь оно по природе своей изолированным или планетарным. Не знаю, как мы пришли к такому выводу, но, возможно, он базируется на событиях раннего периода галактической истории, так что память Геи до них не доходит.
– Но если роботы ушли…
– Да, но если кто-то из них остался? Что если я одна из них?.. и мой возраст пятнадцать тысяч лет? Тревиз подозревает это.
Пилорат медленно покачал головой.
– Это не так.
– Ты уверен, что веришь в это?
– Конечно. Ты не робот.
– Откуда ты знаешь?
– Блисс, я ЗНАЮ. В тебе нет ничего искусственного. Если этого не знаю я, значит, не знает никто.
– А разве не может быть, что я сделана так ловко, что во всем, даже самом малом, неотличима от людей? Если это так, как ты можешь заметить отличия между мной и настоящими людьми?
– Не думаю, чтобы это было возможно, – сказал Пилорат.
– И все же, если это так, несмотря на твои мысли?
– Я просто не верю в это.
– Тогда представим себе гипотетический случай. Будь я таким неотличимым роботом, как бы ты к этому отнесся?
– Ну, я… я…
– Уточняю вопрос: как бы ты отнесся к занятиям любовью с роботом?
Пилорат вдруг щелкнул пальцами правой руки.
– Ты знаешь, есть легенды о женщинах, влюблявшихся в искусственных мужчин, и наоборот. Я всегда думал, что они имеют аллегорическое значение и никогда не предполагал, что в них может содержаться чистая правда… Конечно, Голан и я никогда не слышали слова «робот», пока не приземлились на Сейшел, но теперь, думая об этом, я прихожу к выводу, что эти искусственные мужчины и женщины должны были быть роботами. По-видимому, такие роботы существовали в раннее историческое время. Это значит, что легенды нуждаются в пересмотре…
Он погрузился в раздумья, а Блисс, подождав некоторое время, вдруг резко хлопнула в ладоши. Пилорат подскочил.
– Пил, дорогой, – сказала Блисс, – ты пользуешься свой мифографией, чтобы уйти от вопроса. Вопрос же таков: как бы ты отнесся к занятиям любовью с роботом?
Он смущенно взглянул на нее.
– С действительно неотличимым от человека роботом?
– Да.
– Мне кажется, что робот, которого нельзя отличить от человека, ЯВЛЯЕТСЯ человеком. Если бы ты была таким роботом, то для меня ты была бы человеком.
– Это именно то, что я хотела услышать от тебя, Пил.
Пилорат заколебался, затем сказал:
– Что ж, раз ты услышала то, что хотела, не желаешь ли теперь сказать мне, что являешься человеком, и мне ни к чему бороться с гипотетическими ситуациями?
– Нет, этого я сказать не хочу. Ты определил естественного человека, как объект, который имеет все свойства естественного человека. Если тебя удовлетворяет то, что я имею все эти свойства, значит, дискуссия закончена. У нас есть действующее определение и другого нам не нужно. Кроме того, откуда мне знать, что ТЫ не робот, который неотличим от человека?
– Потому что я говорю тебе об этом.
– Да, но будь ты таким роботом, тебя запрограммировали бы говорить, что ты человек, и даже заставили бы самого верить в это. Действующее определение – это все, что мы имеем и все, что МОЖЕМ иметь.
Она обняла Пилората за шею и поцеловала. Этот поцелуй становился все более страстным и продолжался, пока Пилорат не ухитрился приглушенно пробормотать:
– Мы же обещали Тревизу не смущать его, превращая путешествие в медовый месяц.
– Займемся другим делом и не будем думать об этом обещании.
Пилорат, колеблясь, ответил:
– Но я не могу поступить так. Я знаю, что тебя это должно раздражать, но я постоянно думаю и органически не расположен позволить эмоциям охватить себя. Это привычка, выработавшаяся за долгие годы и, вероятно, она весьма раздражает других. Я никогда не встречал женщин, которые рано или поздно не начинали возражать против этого. Моя первая жена… впрочем, полагаю, сейчас не время обсуждать это…
– Действительно, не время, но ничего страшного в этом нет. Ты тоже не мой первый любовник.
– О! – растерянно произнес Пилорат, а затем, видя улыбку Блисс, заметил: – Я имел в виду: конечно, нет. Я и не надеялся на это… Как бы то ни было, моей первой жене это не нравилось.
– А мне нравится. Я считаю твои бесконечные погружения в раздумья привлекательными.
– Я в это не верю, но у меня есть другая мысль. Робот или человек – это не существенно, с этим мы согласились. Однако, я изолянт, и ты знаешь это. Я не часть Геи и, когда мы близки, ты отдаешь часть эмоций за пределы Геи, особенно, когда позволяешь мне на какое-то время соединиться с ней. Эти чувства могут быть иными, чем те, которые ты могла бы испытать, если бы Гея любила Гею.
– Любовь к тебе, Пил – моя собственная радость, – сказала Блисс. – Я смотрю на это только так.
– Но дело не только в твоей любви ко мне. Ты же не просто ты. Что, если Гея сочтет это извращением?
– Я узнаю, если это произойдет, поскольку я – Гея. А поскольку я наслаждаюсь с тобой, то же самое испытывает и Гея. Когда мы занимаемся любовью, вся Гея испытывает те или иные чувства. Когда я говорю, что люблю тебя, это значит, что тебя любит Гея, хотя я только часть ее, которой назначена определенная роль. Я вижу, ты смущен?
– Как изолянт, я не совсем понял это.
– Всегда можно подобрать аналогию с телом изолянта. Когда ты свистишь мотив, все твое тело, ты – как организм, хочет свистеть его, но основная задача отводится твоим губам, языку и легким. Твой правый большой палец не делает при этом ничего.
– Он может выстукивать эту мелодию.
– Однако, это необязательно для акта свиста. Стук большого пальца это не само действие, а только реакция на него, и можешь быть уверен, все части Геи должны хорошо реагировать на мои чувства, как я реагирую на их.
– И, полагаю, никто при этом не испытывает смущения, – заметил Пилорат.
– Да, никто.
– Но это накладывает на меня странное ощущение ответственности. Пытаясь сделать счастливой тебя, я пытаюсь сделать счастливым каждый организм Геи.
– И даже каждый атом. Ты присоединяешься к чувству всеобщей радости, которое я ненадолго даю тебе ощутить. Полагаю, твой вклад слишком мал, чтобы его можно было измерить, но он есть, и знание об этом должно усиливать твою радость.
– Хочется верить, что Голан достаточно занят маневрированием в пространстве, чтобы постоянно находиться в пилотской рубке.
– Ты хочешь медового месяца?
– Да, хочу.
– Тогда возьми лист бумаги, напиши на нем: «Идет медовый месяц», и прикрепи снаружи к двери. Если он после этого захочет войти, это его дело.
Пилорат так и сделал, и они приятно провели время после того, как «Далекая Звезда» совершила Прыжок. Ни Пилорат, ни Блисс не заметили этого.
10
Прошло всего несколько месяцев с тех пор, как Пилорат встретил Тревиза и впервые покинул Терминус. До сих пор за более чем полвека (Стандартных Галактических) своей жизни он был накрепко привязан к планете.
По его собственному мнению, за эти месяцы он стал старым космическим волком. Он видел из космоса три планеты: Терминус, Сейшел и Гею, а сейчас на обзорном экране виднелась четвертая, правда с помощью управляемого компьютером телескопа. Этой четвертой планетой был Компореллон.
И вновь, уже в четвертый раз, он испытал смутное разочарование. Когда-то он считал, что глядя из космоса на обитаемый мир, должен видеть контуры его континентов, окруженных морями, или, если это был сухой мир, контуры озер, окруженных сушей.
Здесь не было ничего подобного.
Если планета была обитаема, она имела атмосферу и гидросферу. Если же на ней имелись воздух и вода, значит, были облака, которые закрывали обзор. В который уже раз смотрел Пилорат на белые круговороты с редкими пятнами бледно-голубого или коричневого цвета.
Он мрачно подумал, как можно определить мир, глядя на него, скажем, с 300.000 километров через обзорный экран? Как можно отличить один облачный круговорот от другого?
Блисс с интересом смотрела на Пилората.
– Что с тобой, Пил? Ты выглядишь несчастным.
– Я обнаружил, что все планеты выглядят из космоса похоже.
– И что с того, Яков? – спросил Тревиз. – То же самое происходит с береговой линией на Терминусе, когда она на горизонте, и вы не знаете, на что смотрите: на горную вершину или плоский островок характерной формы.
– Но что можно увидеть в массе кружащихся облаков? – с явным неудовольствием сказал Пилорат. – И даже если вы попытаетесь, то прежде чем успеете решить, окажитесь уже на ночной стороне.
– Смотрите внимательнее, Яков. Если вы изучите форму облаков, то увидите, что они образовывают некий узор и вращаются вокруг центра, который более-менее совпадает с одним из полюсов.