Из дверей вышла служанка и ловко изловила одну из копавшихся в грязи кур.
— Ну-ка пойдем со мной. Лорд Коллинсворд желает завтракать только в твоей компании.
Она свернула курице шею и на ходу принялась ощипывать перья.
Тем временем рыцари с юга въехали в деревню и спешивались у конюшни. Видимо, они собирались передохнуть, узнать свежие новости и покормить коней.
Мальчик подвел лошадь Роланда, и тот дал ему мелкую монетку и вспрыгнул в седло. Лошадь хорошо отдохнула и была весела. Это была крупная молодая кобыла, рыжая с белыми бабками и белым пятном на лбу. Прохладное утро и предстоящая быстрая скачка ее только радовали. Роланд двинулся по дороге через поля, укрытые дымкой тумана, сквозь которую слабо просвечивало солнце.
В нос попал пепел, и Роланд чихнул. Где-то впереди на севере была армия Радж Ахтена — армия, в которой были Неодолимые, колдуны, великаны Фрот и страшные боевые псы.
Он невольно подумал, как несправедлива иногда бывает жизнь. Бедная курица на постоялом дворе за секунду до смерти и не догадывалась, что умрет сегодня.
Роланд ехал, поглощенный невеселыми мыслями, и вздрогнул от неожиданности, когда сзади вдруг послышался стук лошадиных копыт.
Он оглянулся, от души надеясь, что его догоняет не разбойник и не убийца. Сквозь густой туман ничего было не разглядеть.
Свернув в поле, он потянулся было за мечом, но в эгот момент сквозь туман проступила фигура огромного всадника.
Это был барон Полл.
— Вот мы и встретились! — вскричал толстый рыцарь, рискованно гарцуя на своем скакуне. Тот испуганно озирался, выкатив глаза и прижимая уши, словно опасался, что хозяин вот-вот даст ему хорошего пинка.
— Не поехал на юг? А как же твои драгоценности? — спросил Роланд.
— К черту драгоценности. Что до меня, то пусть их хоть слуги сопрут. А потом разбираются с моей мегерой! — проревел барон. — Ты был прав. Чем стать разжиревшим стариком, лучше умереть молодым, пока кровь в жилах горяча.
— Я этого не говорил, — возразил Роланд.
— Тьфу! Это сказали твои глаза, приятель. Роланд вложил меч в ножны.
— Что ж, коль глаза мои так красноречивы, пожалуй, дам-ка я отдых своему непослушному языку. И направил лошадь вперед, в туман.
Глава 3
Праздник Урожая
Миррима проснулась на рассвете со слезами на глазах. Смахнула и удивилась, что за странная меланхолия охватывает ее по утрам вот уже три дня. Даже самой себе она не смогла бы объяснить, почему во сне плакала.
Причин для этого не было. Наступал последний день Праздника Урожая, великого торжества — самый счастливый день в году.
И перемены, которые произошли в жизни Мирримы за последнее время, тоже нельзя было назвать неудачными. Ночевала она теперь не в лачуге под Баннисфером, а в собственной комнате в Королевской Башне замка Сильварреста. Ее муж довольно состоятельный рыцарь, и всего через три дня, проведенных в замке, она подружилась с молодой королевой Иом Ордин. Сестры и мать переехали вслед за ней в замок и живут теперь в башне Посвященных, где за ними хороший уход.
Если причины для чего-то и были, то только для радости. И все же Мирриму мучил страх, будто судьба уже занесла над ней карающую руку.
Из окна, от Башни Посвященных, доносилось пение Способствующих. Не одна тысяча человек явилась сюда на прошлой неделе, чтобы предложить королю силу, ум или жизнестойкость. Однако Габорн, Связанный Обетом, поклялся не принимать дары, если их отдают неохотно, и до сих пор не взял себе ни одного дара. При дворе стали бояться, что он и вовсе откажется от старого обычая, но другим принимать дары новый король не запретил.
Запас форсиблей в замке Сильварреста казался бесконечным, и Главный Способствующий вместе со своими учениками трудился денно и нощно целую неделю, однако в Башне Посвященных оставалось еще достаточно места, дабы восстановить уничтоженную армию королевства.
В дверь тихо постучали, и Миррима, повернув голову на атласных простынях, взглянула на окно эркера. Там за стеклами витража, на котором был изображен зеленый плющ и воркующие голубки на голубом фоне, едва брезжил рассвет. Она догадалась, что именно этот стук ее и разбудил.
— Кто там?
— Я, — ответил Боринсон.
Она отбросила простыню, вскочила, подбежала к двери и распахнула ее. Боринсон стоял на пороге, держа в руке фонарь, крохотный огонек которого затрепетал на сквозняке. В темноте он показался ей огромным. Он ухмылялся, словно хотел отпустить какую-то шутку. Голубые глаза его блестели, рыжая борода топорщилась.
— Тебе незачем стучать, — засмеялась Миррима. Они были женаты вот уже четыре дня, но три из них он провел на охоте. Больше всего Мирриму удивляло то, что до сих пор они так и не стали настоящими супругами.
Сэр Боринсон, казалось, был влюблен в нее без памяти, но в первую брачную ночь, когда она приготовилась отправиться вместе с ним в спальню, сказал только: «Никому еще не удавалось, милая, ночью наслаждаться женщиной и одновременно охотиться в Даннвуде».
Любовного опыта у Мирримы не было. И она не знала, должна ли она обидеться или нет. Она не понимала, почему он уезжает. Может быть, боевые раны вынуждают его воздержаться от схватки любовной. А может быть, Боринсон и не был влюблен и женился на ней только потому, что так велел Габорн.
И она обижалась и недоумевала три дня, и с нетерпением ждала его возвращения. И вот он вернулся.
— Я боялся, что ты еще спишь, — сказал он.
Шагнув через порог, он одарил ее коротким поцелуем, не выпустив из руки фонаря. Миррима забрала фонарь и поставила на сундук.
— Глупости, — сказала она. — Мы ведь муж и жена.
Она еще раз пылко поцеловала его и потянула в сторону постели. «Теперь-то уж, — подумала Миррима, — он останется».
Но тут же и пожалела. Он был испачкан донельзя, грязь покрыла кольчугу коркой. Постельное белье будет не отстирать.
— О, с этим придется подождать, — ухмыльнулся Боринсон. — Конечно, не очень долго. Только дай мне отмыться.
Она посмотрела ему в лицо. Печаль, владевшая ею еще столь недавно, рассеялась без следа.
— Тогда иди скорей.
— Потерпи немного, — хохотнул Боринсон. — Я хочу тебе кое-что показать.
— Ты убил для меня кабана к Празднику Урожая? — засмеялась она.
— Не кабана, — ответил он. — Это была необычная охота.
— Ах, мой лорд, нам, пожалуй, хватило бы на обед и кролика, — поддразнила она. — Но не меньше. Полевых мышей я не люблю с детства.
Боринсон загадочно улыбнулся.
— Идем. Поторопись.
Он подошел к гардеробу и достал оттуда простое голубое платье. Миррима сбросила ночную рубашку, надела платье и принялась зашнуровывать корсаж. Боринсон ждал, радуясь ее поспешности и любопытству. Она надела первые попавшиеся башмаки и через мгновение оказалась на лестнице, так что ему же пришлось еще догонять.
— Охота прошла неудачно, — сказал Боринсон, беря се под руку. — Мы потеряли людей.
Миррима вопросительно взглянула на мужа. В лесу все еще рыскали мохнатые черные нелюди и великаны Фрот. Радж Ахтен, неделю назад отступив на юг, оставил их здесь, потому что все они чересчур вымотались, чтобы отступать вместе с войском. Не с ними ли была схватка?
— Потеряли людей?
Он кивнул, не желая говорить больше.
Вскоре они выбрались на вымощенную булыжником улицу. Лица обжег рассветный холод, от дыхания изо рта вырывался пар. Боринсон с Мирримой прошли под опускной решеткой Королевских Ворот и стремительно зашагали по Торговой улице к городским воротам. Там возле рва, сразу за подъемным мостом, собралась огромная толпа.
Поля перед замком Сильварреста были усеяны яркими шатрами, словно паруса в море. На прошлой неделе посмотреть на Короля Земли Габорна Вал Ордина под стены замка пришли еще четыреста тысяч крестьян и знатных людей из Гередона и окрестных королевств. Бесконечные лабиринты шатров, палаток и загонов для лошадей и скота перекинулись на соседние холмы, на юг и на север.
Повсюду были видны лотки торговцев и целые торговые площади. Над толпой витал запах жареных колбасок, и поскольку день был праздничный, чуть не под каждым деревом сидели менестрели, пробуя и настраивая свои лютни и арфы.
Посреди дороги четверо крестьянских мальчишек играли на свирелях и лютнях до того плохо, что Миррима даже не поняла, играют ли они или кого-то дразнят, высмеивая плохую игру.
Боринсон растолкал крестьян, отогнал парочку мастифов, и Миррима увидела наконец то, на что глазела собравшаяся толпа.
Зрелище было мерзкое: на траве серой массой величиной с повозку лежала безглазая голова опустошителя. С затылка свисали сенсоры, похожие на мертвых червей, устрашающе блестели в солнечном свете ряды кристаллических зубов. Голова была вся в грязи, поскольку много миль ее тащили волоком. Но и под грязью можно было разглядеть на лбу руны, впечатавшиеся в жуткую плоть монстра, — руны силы, которые и сейчас еще горели тусклым огнем. Каждый ребенок в Рофехаване знал, что они означают.
Это был не простой опустошитель. Это был маг.
Сердце у Мирримы заколотилось так, словно готово было выпрыгнуть из груди. Перед глазами все поплыло, дыхание участилось, Миррима едва не упала в обморок. В разгоряченной толпе ей вдруг стало холодно. Мастифы обнюхивали голову опустошителя, взволнованно виляя обрубками хвостов.
— Маг-опустошитель? — тупо спросила Миррима. На протяжении шестнадцати веков в Гередоне это был первый случай, когда кто-то убил мага. Миррима, не отрывая глаз, как завороженная, смотрела на голову этой твари, которая легко могла бы перекусить пополам боевую лошадь. И человека.
Крестьяне хихикали, а дети тянулись к жуткому созданию, стараясь потрогать его.
— Мы настигли его в Даннвуде, в древних руинах даскинов, глубоко под землей. Вместе с ним была самка и детеныши, мы убили всех и передавили яйца.
— Сколько погибло людей? — ошеломленно спросила Миррима.
Боринсон ответил не сразу.
— Сорок один славный рыцарь, — сказал он после паузы. — Они хорошо сражались. Схватка была свирепой, — и он добавил как можно скромнее — Мага убил я.
Она разгневанно повернулась к нему.
— Что ты говоришь?
Удивленный такой реакцией, Боринсон ответил сквозь зубы:
— Признаться, это было нелегко. Он заставил меня потрудиться. Но уж мне-то не хотелось терять голову.
Теперь она все поняла — и почему плохо спала по ночам, и почему просыпалась по утрам в тоске. Миррима пришла в ужас. Собираясь выйти замуж по расчету, она влюбилась. А муж ее, похоже, предпочитал умереть, не успев разделить с ней ложе.
Она отвернулась и, ничего не видя от слез, расталкивая зевак, пошла сквозь толпу назад к воротам.
Боринсон поспешил следом и, настигнув ее уже возле подъемного моста, развернул к себе одной ручищей.
— Да скажи хоть, с чего ты так рассердилась?
Он сказал это так громко, что испугал рыбу в камышах. Какая-то крупная рыбина метнулась прочь, даже вода забурлила. Они стояли посреди дороги, и толпа обтекала их с обеих сторон, будто остров.
Она повернулась к нему лицом.
— Да, я уеду… через несколько дней, — сказал он. — Но не по своей же воле.
Боринсон убил короля Сильварреста, который отдал свой дар ума Радж Ахтену, Лорду Волку, и Миррима знала, как он страдает. Король был хорошим человеком и отдал дар не по доброй воле. Ничего нельзя было поделать, и в нынешней ужасной войне друг не имел права жалеть друга, брат не имел права жалеть брата.
Отдав дар ума Радж Ахтену, король Сильварреста сделался врагом; Боринсон был просто обязан лишить своего старого друга жизни.
Дочь короля Сильварресты Иом не хотела наказывать Боринсона, но и простить не могла. Она велела ему совершить Покаяние — отправиться в поход на острова за Инкаррой, дабы отыскать легендарного Дэйлана Молота, Сумму Всех Людей, и привести его в Гередон, чтобы тот помог им в сражении с Радж Ахтеном.
Все были уверены, что подобное путешествие было глупостью. Среди крестьян ходили слухи, будто Дэйлан Молот жив, но здравый смысл говорил, что никто не может прожить на свете шестнадцать веков. Боринсон не хотел бросать короля перед битвой, он сердился и думал, что пригодился бы и в другом деле, попроще. Но он был связан клятвой чести, и потому вопрос о походе был решен.
— Я не хочу идти, — сказал Боринсон. — Но я должен.
— До Инкарры долгий путь. Слишком долгий, если идти одному. Я могла бы пойти с тобой.
— Нет! — твердо ответил Боринсон. — Не можешь. Ты погибнешь.
— А ты? Почему ты решил, что дойдешь? — спросила Миррима, хотя и знала ответ заранее. Он был капитан Королевской Стражи, обладавший дарами силы, жизнестойкости и метаболизма. Если кто-то и мог благополучно пробраться через Инкарру, то только Боринсон. Поход через Инкарру был опасен — это была чужая страна, куда северянам вход был закрыт. Вместе с Мирримой Боринсон не прошел бы: у инкарранцев была белая, как слоновая кость, кожа и прямые волосы цвета серебра. И как бы они ни переоделись, в них сразу узнали бы чужеземцев.
Почти все инкарранцы были люди ночные и работали по ночам. Днем они, как правило, отдыхали под крышей в жилищах или в тени лесов. Вдвоем же избежать встречи с ними почти невозможно.
Если бы они попались, Боринсону пришлось бы драться в темноте. Рассчитывать пройти Инкарру и остаться в живых можно, только если передвигаться тайно, по ночам, со всей осторожностью, не вступая ни с кем в разговоры.
Он сказал:
— Я не могу тебя взять. Ты задержишь меня и погубишь нас обоих.
— Мне это не нравится, — сказала Миррима. — Не нравится сама мысль, что ты пойдешь один.
Прямо на них двигался разносчик с тележкой, и Миррима отодвинулась с дороги, потянув за собой Боринсона.
— Один не один, но уж ты-то всяко ничем не поможешь.
Миррима покачала головой. По щеке ее покатилась слеза.
— Я рассказывала тебе о своем отце, — сказала она. Отец ее был довольно богатым купцом, и его, по всей видимости, ограбили и убили, после чего лавку вместе с телом сожгли, чтобы скрыть следы преступления. — Иногда я думаю, что могла бы его спасти. Отца убили вовсе не потому, что он был самый богатый купец в Баннисфере или, наоборот, самый беззащитный. Просто в ту ночь он был один. Может быть, если бы я была с ним…
— Если бы ты была с ним, вы могли бы погибнуть оба, — сказал Боринсон.
— Может быть, — прошептала она. — Но порой я думаю, что лучше было мне тоже погибнуть, чем жить теперь с мыслью, что я могла помочь.
Боринсон сурово посмотрел на нее.
— Я восхищаюсь твоей преданностью и надеюсь тоже ее заслужить. Но в моей жизни самым страшным стал день, когда я узнал, что ты поехала в Лонгмот, чтобы сражаться рядом со мной. Я хочу, чтобы ты спала со мной рядом, но не воевала, пусть даже у тебя и сердце воина.
Он нежно ее поцеловал. Глаза их встретились. Миррима взяла мужа за руку, вложив в этот жест всю свою мольбу.
— Если я не поеду, — сказала она, — я не буду знать покоя, пока ты не вернешься.
Боринсон улыбнулся, прижался лбом к ее лбу и поцеловал в нос.
— Так и договоримся. Мы оба не будет знать покоя, пока я не вернусь.
Он так и стоял, обнимая Мирриму, когда мимо них к замку прошла толпа крестьян.
За спиной она услышала мужские голоса.
— Избрал эту шлюху Бонни Клидс, вот чего он сделал, полчаса не прошло! И зачем Королю Земли избирать таких, как она?
— Он же говорит, что избирает тех, кто любит своих мужиков, — сказал второй, — а я в жизни не видел такой, кто любил бы их больше.
Миррима почувствовала, как напрягся Боринсон. Он терпеть не мог непочтительных замечаний в адрес короля, но на этот раз связываться не стал.
Тут Миррима услышала крик и всплеск во рву, будто что-то бросили в воду, но не обратила внимания, пока Боринсон, отстранившись, не повернулся в ту сторону.
Она заинтересовалась, что привлекло его взгляд. Ярдах в ста выше по течению у рва стояли четверо юношей и смотрели на воду Стояли они на невысоком пригорке под огромной ивой
Миррима заметила мельком, что взошло солнце и небо очистилось. Только над темной водой еще клубился утренний туман. Она увидела, как на поверхности воды мелькнула громадная рыбина и лениво поплыла кругами Мальчишка бросил в нее острогу, но рыбина проворно метнулась прочь и снова ушла в глубину.
— Эй, — сердито крикнул Боринсон. — Что это вы, парни, делаете»?
Один из юношей, худощавый, с треугольным лицом, с соломой в волосах, сказал
— Ловим осетра к празднику. Нынче утром в ров заплыли несколько здоровенных.
Он еще не договорил, когда огромная рыбина, шести или восьми футов длиной, вновь вынырнула и закружила на поверхности, словно выводя какой-то странный рисунок. Поблизости в камышах зашуршал неосторожный утенок, но она не обратила внимания. Хотя вряд ли кормилась одними мухами. Второй парнишка вскинул острогу.
— Остановись, именем короля! — приказал Боринсон. Миррима невольно улыбнулась, услышав, как он командует.
Мальчишка взглянул на Боринсона, как на сумасшедшего.
— Но ведь рыба-то какая, здесь таких в жизни не было, — сказал он.
— Ступай доложи королю. Немедленно! — приказал Боринсон. — И чародею Биннесману. Скажи, что срочно во рву очень странная рыба.
Мальчик жадно смотрел на осетра, прилаживая острогу к плечу
— Немедленно! — прорычал Боринсон — Не то, клянусь, прибью на месте.
Парнишка перевел взгляд с осетра на Боринсона и обратно, потом бросил острогу наземь и побежал в замок.
К тому времени, как Габорн, рука об руку со своей молодой женой, вместе с чародеем Биннесманом добрались до рва, на берегах его собралась большая толпа крестьян Крестьяне злились, но не решались нарушить приказ рыцаря держаться подальше от громадных осетров, которые плавали всего в двадцати футах от берега Кое-кто ворчал, что, дескать, такая рыба «хороша только для королевского брюха, а не для нашего».