От такого напора Карагодин вдавился в стул, интуитивно поняв, что речь идет не о его махинациях с ценами продуктов и с левыми пассажирами. Что-то такое страшное было в словах этого полковника, но что, он еще не понимал.
– Объясняю для тупых и разжиревших, – продолжал Гуров. – Меня интересует одна вещица, за которой тянутся трупы, как поплавки за рыбацкой сетью. Второй труп – это Свистун. Он подыхал в кювете на щебенке с проломленной головой в тот момент, когда ты вчера ночью барыши подсчитывал. А ты первый и последний, кто его живым видел!
– Я! Да вы что? Они же…
– В очень нехорошую историю ты попал, Батон, – прервал Карагодина Гуров. – Усвой следующее. Ты своим авторитетом и деспотизмом так запугал персонал вагона-ресторана, что нам очень долго пришлось убеждать людей, что ты там работать больше не будешь. Не будешь, потому что сядешь либо по мокрому делу, либо по мошенничеству. Второе тебе капитан Исаев обязательно обеспечит. Вот эти листочки – показания твоих бывших подчиненных. Теперь открой рот и начинай медленно, планомерно, по минутам рассказывать с того момента, как вы встретились с Липатовым и его дружком на платформе станции Новопетровское. Поехали!
– Я не знаю… как с размозженной головой?
– Ты что, вопроса не понял, идиот? – снова рявкнул Гуров. – Я сказал – с Новопетровского!
– Ну, они подошли, в окно постучали, я открыл дверь. Они попросились подскочить до Москвы.
– Еще подробнее! Кто они?
– Свистун, то есть Липатов, и Коля… Артист.
– Как часто они пользовались твоей добротой? Раз в неделю, раз в месяц?
– Было до этого… раза три. В августе.
– Даты!
– Точно не помню… мы по нечетным возвращаемся. Можно календарик попросить? Спасибо. Двадцать седьмого точно. А в начале месяца не очень помню.
– Дальше!
– Ну, я пустил. У меня посидели, выпили немного. Потом они в зал пошли… пообедать.
– Врешь! По вагонам они пошли! Играть с пассажирами! Что ты крутишь?
– Ну да, – Карагодин совсем сник и выглядел уже не как солидный дородный мужик, а как расплывшаяся на берегу медуза, чуть ли не слизью покрылся. – Ничего не было, поверьте! Я тут ни при чем. Ну, знал, что они садятся в карты пошерстить. Только они ночью постучали, ну, как обычно. Я пустил. А не доезжая стрелки, где поезд сбавляет скорость, они спрыгнули. Я им дверь открыл, они и спрыгнули. Я не знаю, что там дальше произошло, поверьте!
– Колю Артиста откуда знаешь?
– Так он же на Новопетровской живет.
Гуров коротко глянул на Исаева, и тот поспешно вышел.
– Сильно они пьяны были?
– В этот раз в них пиво только что не булькало.
Гуров поднял трубку телефона и позвонил в дежурную часть.
– Забирайте Карагодина, и в обезьянник. Исаев будет оформлять задержание.
– Я не виноват, не убивал я его! – с вытаращенными глазами затараторил Батон. – Может, сам сорвался? Вы Артиста спросите, он ведь с ним вместе сходил…
Исаев вернулся минут через двадцать и застал полковников сидевшими друг напротив друга за столом. Те задумчиво молчали.
– Проводников отпускай, – тихо сказал Гуров капитану. – Что с Артистом?
– Позвонили участковому в Новопетровское, говорит, что днем Артиста видел. К нему выехал дежурный опер. Если не сбежал, то к утру будет здесь.
– Теперь, капитан, это твое дело. Чем могли – помогли.
– Думаем мы, – добавил Крячко, – что Свистун навернулся случайно. Несчастный случай. Ну, да следственный эксперимент подтвердит. Как Артиста доставят, не сочти за труд, звякни. Есть у нас вопросик к нему: у кого они могли серьги золотые отыграть?
– Батона отработай по полной программе, – посоветовал Гуров капитану. – Наизнанку выверни все его махинации. Не посадят, так хоть ездить перестанет.
– Что-то не верится, господа полковники, – усаживаясь рядом, сказал Исаев, – что ваш преступник краденое, да еще на котором кровь, стал бы выставлять на карточный кон.
– А мы, дружок, и сами не хворые, – с ехидной улыбкой ответил Крячко. – Соображаем. Да и вор вора в картишки мухляжем не надует. За такие вещи на перо ставят.
– Да, ребята, – согласился Гуров, – новые дебри начинаются. Если не преступник проиграл Свистуну серьги, то как они к этому человеку попали? Свистун уже не расскажет, Батон, наверное, не знает. Будем ждать Артиста. А ведь правда артист! Как у них все срежиссировано… Садятся играть, дружок Свистуна проигрывает, «бежит за деньгами», а «клиент» выигрывает и выигрывает. По мелочи. Входит в азарт, ставки повышаются, а потом бух! И он без штанов.
– Привезут Артиста, ты, Исаев, первым делом подними на него дела. Фотку приличную достань, – посоветовал Крячко. – Нам его ой скольким людям на опознание предъявлять завтра. Ну, что, командир, закругляемся на сегодня?
– Да, – согласился Гуров и решительно встал из-за стола. – Пора и честь знать.
* * *– Молодцы, ребята, молодцы, – устало говорил Орлов. – Вы даже не представляете себе, как вовремя вышли на след похищенного. Очень был бы неприятный у меня разговор кое с кем. Так что на какое-то время я вас прикрыл, можете работать спокойно.
– Взаимовыручка, – не удержался Крячко от того, чтобы схохмить.
Генерал огрел Стаса тяжелым взглядом, но от комментариев воздержался.
– Темп не теряйте. Учтите, что времени у вас в запасе всего ничего. Грядут события, и очень приходится ложка к обеду. Тем более полная.
– Ты так упорно не веришь в простых преступников? – на всякий случай спросил Гуров Орлова.
– А ты веришь? То, что серьги оказались у постороннего человека после их похищения, еще ничего не значит. Точнее, значит, и очень много. Если бы целью было простое ограбление, то цацки эти всплыли бы не скоро и далеко от Москвы. Они через несколько дней всплыли!
– Залетные, – напомнил Крячко. – Залетные приехали, пошустрили, грабанули дом, сбыли похищенное и свалили на… в другой регион. А о том, что на цацках кровь, умолчали. Им бы побыстрее сбыть, бабки наличные получить.
– Редко, но бывает, – согласился Гуров. – Слишком это дело опасное – в чужом городе на такие операции решаться. Обычно это делают в привычной обстановке, а сбывают в другом регионе. Так безопаснее.
– Вот именно, что редко, – проворчал Орлов. – Если бы работала бригада залетных, то в течение нескольких дней «прозвучало» бы несколько квартир с одним почерком, а у нас одна. Как перст! Так что не мудрите и работайте по этому Артисту. Я вам гарантирую, что драгоценности Лукьяновой кто-то нашел в канализационном люке или мусорном баке. А убийство было совершено с другой целью, нежели ограбление. Всё, пока что вы молодцы. Работайте дальше.
– В данном случае молодцы не мы, а капитан Сузиков из МУРа, – развел руками Гуров. – Это направление разрабатывал он лично, а мы, немощные, шли по другому следу.
– Можете этому Сузикову передать мою личную благодарность. Раскроете это дело в срок – считайте, что он майор.
– Это тоже гарантируешь? – оживился Крячко.
– Петр, можно мы поедем? – попросил Гуров. – Двое суток на ногах. Хоть часа четыре поспать. И то с учетом, что в кабинете на диване.
– Марии звонил, муж? – вместо ответа спросил Орлов.
Гуров посмотрел на генерала с обреченным видом и молча кивнул. Сегодня у Маши в театре была премьера. Обычно Гурову всегда удавалось «расшибаться в лепешку», но на премьеру приехать. Или как минимум к окончанию с цветами, извинениями… и Стасом как группой поддержки. Без Стаса извинений не получалось, потому что Маша Крячко уважала и очень ему доверяла как напарнику мужа. Если Лева со Стасом, то с ним ничего не случится. И если Лева со Стасом, то они действительно занимались очень важным делом и им извинительно было не успеть к началу спектакля. Как будто у полковников Главного управления уголовного розыска МВД могли быть дела неважные…
Гуров, конечно, позвонил Маше минут через тридцать после окончания спектакля. Осадок был от этого звонка очень неприятный. Он слышал в трубке, что на том конце было шумно и весело. Значит, поздравления в самом разгаре и труппа готовится это дело отметить. Но голос жены был сух и сдержан. Это чувствовалось.
– От нас со Стасом привет и поздравления передал? – инквизиторским тоном снова спросил Орлов.
Гуров был жалок и уныл. Он так расстроился во время этого звонка, что не сообразил передать приветы и поздравления от друзей. И голова его за эти дни была настолько забита делом Лукьяновой, что думать о чем-то другом было сложно. Особенно в эти последние двое суток. Врать Гуров не стал. Он только виновато посмотрел на Петра и опустил глаза.
– Эх ты! – усмехнулся Орлов. – Хорошо, что я сам позвонил и поздравил. И за тебя, оболтуса, извинился перед ней. Такого наговорил, что на тебе с Крячко чуть ли не судьба страны сейчас держится. Кстати, очень она переживает. Все допытывалась – не опасно ли это и с тобой ли Стас.
– Что-то не верится, – пробурчал Гуров.
– Эх ты! – усмехнулся Орлов. – Хорошо, что я сам позвонил и поздравил. И за тебя, оболтуса, извинился перед ней. Такого наговорил, что на тебе с Крячко чуть ли не судьба страны сейчас держится. Кстати, очень она переживает. Все допытывалась – не опасно ли это и с тобой ли Стас.
– Что-то не верится, – пробурчал Гуров.
– Ясное дело! Кто же тебе скажет. Она марку держит… Ладно, отправляйтесь, сыскари, спать.
В кабинете, помимо дивана, имелась еще и дежурная раскладушка в шкафу. Не раз сыщикам приходилось коротать тут остатки ночей. И было одно правило: хоть и короткий сон, но он должен быть полноценным. А значит, должны быть чистые простыни, и спать нужно обязательно раздеваясь.
– Лева, а ведь ты боишься, что Маша тебя бросит, – сказал Крячко, раскладывая свою раскладушку. Как подчиненный, он полагал, что диван прерогатива начальства, то есть Гурова.
– Боюсь, – коротко ответил Гуров, расстилая простыню.
– Ну и дурак.
– Почему? – равнодушно спросил Гуров. – Как раз наоборот. Потому что умный. Я считаю, что наш с ней брак вообще из категории невероятного.
– Это почему же?
– Стас, ты вообще представляешь себе разницу между обычными людьми и актерской богемой? – грустно спросил Гуров, расстегивая рубашку. – Это ведь люди не просто с другой профессией, а с другим образом жизни. У них мировосприятие другое, на совершенно ином психоэмоциональном уровне. А я земной, земной до мозга костей. Цветок и камень.
– Лед и пламень, – поддакнул Крячко, с удовольствием укладываясь на свою раскладушку. – Сейчас ты еще брякнешь, что не понимаешь, за что она тебя полюбила. Двадцать с лишним лет я тебя знаю, Лева, и все не перестаю удивляться: как это может в тебе сочетаться природный рационализм и такая ранимая психика. Обычно на этой почве спиваются. Я тебе объясню, сыщик, то, до чего тебе с твоим убогим умом самому не дойти. Любит она тебя не за что-то. За что-то любить нельзя, за что-то как раз не любят.
– Любят вопреки…
– Не ерничай. Любят – это когда человеку с другим человеком комфортно. Не умом, не глазами! Они там, конечно, все в своей специфической среде. И женятся, и замуж друг за друга выходят по той же причине. Кстати, делают это по многу раз, если верить прессе. То с одним наскучило, то в другого влюбилась… А ты мужик, понимаешь? Настоящий мужик, за которым как за каменной стеной. Не эти ее коллеги с соплями и вздохами. И Маша это интуитивно почувствовала тогда и чувствует до сих пор. Это древняя как мир тяга женщины к крепкому плечу. И духовная близость у вас гораздо… ближе, извини за тавтологию, чем с любым из их актерского цеха…
– Ты чего разошелся, Стас? – спокойно поинтересовался Гуров, устраиваясь на диване и поправляя под головой подушку. – Я это все и без тебя знаю.
Крячко возмущенно привстал на раскладушке и некоторое время бешено смотрел на друга.
– Так какого же черта я тут битый час распинаюсь перед тобой?
– А хрен тебя знает, – засмеялся Гуров, которому в самом деле стало легче от нотаций Станислава. Прошел момент грусти и самотерзания.
– Ладно, – проворчал Крячко, отворачиваясь к стене, – спокойной ночи.
«Хороший мужик Стас, – думал Гуров, засыпая. – А ведь он сам десять лет назад мне говорил, что не по себе дерево рублю. Что ничего у меня со Строевой не получится. Успокаивать бросился, ишь! Как будто сам перед собой за те тогдашние сомнения извиняется».
* * *Николай Власик, известный под кличкой Артист, был бледен. Большие очки в старомодной оправе все время сползали с его потного носа, и он нервно их поправлял указательным пальцем. Гуров смотрел на этого щуплого сорокадвухлетнего мужчину и думал: «Опять, что ли, волнение разыгрывает или в самом деле чует, что жареным пахнет?»
– Власик, ты, кажется, за мошенничество привлекался? – поинтересовался Гуров, держа ногу на ноге и покачивая носком туфли.
– А кому интересно, тот пусть мои дела в суде поднимет, – огрызнулся Артист. – Я свое отсидел, раскаялся. Теперь я чистый, и нечего честного человека ночью с постели дергать.
– Что, в самом деле с постели взяли? – добродушно поинтересовался Гуров у Исаева.
– Ага! – весело отозвался капитан. – Только не из своей. Фактически с бабы сняли.
– А это по закону не запрещено…
– Так! Цыц! – вдруг из веселого стал строгим и даже злым Исаев. – Треп оставь для дружбанов, когда на шконке валяться будешь и историю свою рассказывать. Разговор к тебе очень серьезный, на двадцатку легко потянет. Это полковник Гуров и полковник Крячко из Главного управления уголовного розыска МВД России. Так что притихни и вежливо отвечай на их вопросы.
– Оп-пана, – тихо сказал Артист и посмотрел внимательно на Гурова. – Значит, известный «важняк» по мою душу приехал. Слыхал, слыхал. Блатные тебя, полковник, уважают.
– Свои уважения засунь себе в задницу, – посоветовал Гуров. – Обращаться ко мне нужно на «вы» и «господин полковник». В твоем случае, естественно, «гражданин полковник».
– Сурово начинаешь, виноват, начинаете, – не очень уверенно хмыкнул Артист.
– Как того требуют обстоятельства дела, – ответил Гуров. – Чтобы у тебя иллюзий не возникало, ты сначала выслушай, что тебе предъявляют, а затем ответишь, если будет что.
Артист без большого энтузиазма пожал плечами и опустил голову с видом абсолютной незаинтересованности. Однако лоб и нос у него явно покрылись новой испариной.
– Итак, гражданин Власик. В результате разыскных мероприятий установлено, что вчера ты и хорошо знакомый тебе гражданин Липатов сели с разрешения работника вагона-ресторана Карагодина в поезд Минск – Москва на станции Новопетровское. Это подтверждается показаниями троих свидетелей. Вы некоторое время сидели и выпивали с гражданином Карагодиным, а затем отправились по вагонам, чтобы поиграть в карты с пассажирами поезда на деньги. Факт такой игры установлен показаниями трех человек, в том числе и потерпевшего Буралихина, которого вы обыграли на крупную сумму.
Тут Гуров заведомо приврал, потому что доподлинно не знал, что на крупную. Однако по описанию проводника вагона состояние гостя из Беларуси было соответствующее.
– Вы с Липатовым и Буралихиным во время игры в карты прилично выпили пива. Около двенадцати ночи вы снова вернулись в вагон-ресторан…
– Да понял я, понял, – раздраженно сказал Артист. – Не убивал я его, и резона мне никакого не было! Любая ваша экспертиза подтвердит. Выпимши мы были, черт попутал. Черт ее знает, как оно получилось. То ли не дождались, когда поезд перед стрелкой скорость сбавит, то ли этот дурацкий штабель Свистун не заметил. Я и сам кувыркнулся прилично. А когда подошел, то он уже в судорогах дергался. Че, я его десять километров тащить на себе был должен, что ли? Да и пьяный я был… Ну, испугался я, испугался! Хмель в голове был. Решил подальше убраться. Всю ночь шел, утром на первую электричку сел и уснул. Потом уже поздно было заявлять. Вы там своим экспертам, гражданин полковник, подскажите, чтобы внимательнее разбирались. Мертвый он был, когда я ушел. А то начнете шить оставление в беспомощном состоянии…
– Ты не того боишься, парень, – сказал Крячко. – С этим разберемся, будь спокоен. И если виноват, то получишь соответственно и по закону. Не больше, но и не меньше. Нас другие твои поездки со Свистуном интересуют.
– А не было других, гражданин начальник, – перешел на блатные интонации Артист. – И ничего не знаю, ничего не видел. Чужого мне не шейте.
Крячко тяжело поднялся и шагнул к Артисту. Глаза полковника недобро потемнели. Гуров предупреждающе поднял руку.
– Ты, Власик, ваньку тут не валяй, – сказал он спокойно. – Ты не новичок и процедуру суда знаешь. Есть доказательства – судья выносит осуждающий приговор. И мы бы сюда не приехали, если бы у нас уверенности не было. Ваши лица по фотографиям прекрасно опознают проводники, опознают те, кого вы обыгрывали в карты. Кстати, мошенничая. Уж пару заявлений мы найдем, тут можешь не беспокоиться. Но это все мелочи не для матерых полковников. А полковников интересуют вот эти сережки, – Гуров вытащил из нагрудного кармана рубашки маленький пакетик и бросил его на стол. – Сережки, которые были у твоего дружка Липатова. А они шибко мокрые! Понимаешь?
– Ф-фу! – облегченно выдохнул Власик, и Гуров сразу понял, что тот сейчас не соврет. – Нормально с ними все, гражданин полковник! Тут мы со Свистуном чисты. Все как есть расскажу, на меня мокрое вешать не надо. И на Свистуна покойного. Это… это третьего числа было. Мы ко мне в Новопетровское собрались. Вечером честь по чести билеты взяли на проходящий, на этот, на Смоленский. Там в поезде с пареньком одним перекинулись. Шустрый малый, но Свистуна не облапошишь! Он нам эти сережки и проиграл. Все чисто, начальник, как на духу говорю.
– Коли чисто, чистым и выйдешь, – кивнул Гуров. – Сам понимаешь, что нам все проверить надо. Так что посидишь, пока подтверждений не получим. Исаев, сними показания и займись проверкой.