Надо же, при всем этом он очень умный. Сын простого токаря, Мервин поступил в классическую школу, затем изучал физику в Манчестерском университете. У него даже была возможность продолжить обучение в Кембридже, получить степень магистра, но он был скорее практиком, поэтому сразу же откликнулся на предложение работать в конструкторском бюро одной крупной машиностроительной компании. Впрочем, часть времени он по-прежнему посвящал научным исследованиям. Часами он что-то рассказывал своему отцу (и никогда Диане) об атомах, радиации, расщеплении ядра…
К сожалению, в физике Диана действительно ничего не смыслила и не интересовалась ею. Она была чистым гуманитарием, прекрасно разбиралась в музыке, литературе, немного в истории, но Мервина не очень занимали вопросы культуры, хотя он любил кино, обожал слушать танцевальную музыку. Вот и получалось, что разговаривать было фактически не о чем.
Возможно, все было бы по-другому, если бы они имели детей. Но у Мервина от первого брака оставалось двое детей, больше он не хотел. Диана всем сердцем желала любить его детей, как родных, однако с самого начала на это не было никаких шансов: их мать сделала все, чтобы настроить их против нее, наговорив кучу гадостей, будто именно она являлась причиной печальной размолвки с отцом, настоящей злой ведьмой. В Ливерпуле у сестры Дианы были две очаровательные девочки-близняшки с косичками, она страстно их полюбила, это хоть как-то утоляло ее невостребованное материнское чувство.
Теперь она потеряет и этих милашек.
Мервин вел активный образ жизни, он часто встречался с видными бизнесменами и политиками города. Сначала Диане нравилось находиться при нем. Она всегда обожала красивые наряды, дорогие платья, действительно умела одеваться. Но скоро балы, коктейли и выходы в свет начали все больше напоминать мультипликацию.
Какое-то время она держалась, играя роль этакой нон-конформистки — курила, громко смеялась, ярко, экстравагантно одевалась, любила поговорить на модные темы, например, о свободной любви или коммунизме. Она наслаждалась, когда ей удавалось привести в замешательство какую-нибудь матрону из общества, но, впрочем, ее победы были единичными, ибо Манчестер никогда не отличался особым консерватизмом. Мервин и его коллеги придерживались либеральных взглядов, поэтому ее попытки бросить вызов всем и вся большей частью оставались непонятыми, либо неполными.
Естественно, Диана была разочарована. Она иногда спрашивала себя, чего ей уж так не хватает. Вроде бы, все есть — надежный, сильный, благородный муж, хороший дом, друзья… Она просто обязана быть счастливой, и окружающие наверняка думают, что так оно и есть. Однако на деле все обстояло совсем иначе. Вот именно тогда в ее жизни и появился Марк.
Она услышала, как к дому подъехала машина Мервина. Привычный шум мотора сегодня звучал как-то зловеще, словно рычал опасный зверь.
Трясущимися руками она поставила на огонь сковородку.
Мервин вошел в кухню.
Он выглядел поразительно красивым. На висках поблескивает седина, но это только добавляет ему привлекательности. Он высокого роста, но не толстый, как большинство его друзей. Хотя он сам не особенно стремился произвести впечатление своим видом, Диана заставляла его носить изысканные темные костюмы, дорогие белые сорочки, потому что считала, что респектабельный мужчина должен и внешне смотреться достойно, ведь лоск никогда никому не вредил.
Сейчас она боялась только одного — он сразу поймет по ее лицу, что что-то не так, станет допытываться о причине.
Он поцеловал ее в губы. Она не нашла в себе сил уклониться от этого поцелуя. Бывало, приходя домой, он обнимал ее, проводил теплыми пальцами по груди, у нее сразу твердели соски и возникало желание — тогда они спешили в спальню, мало заботясь о том, что еда подгорит. Но все это в прошлом, теперь такое случалось все реже и реже. Сегодняшний день не стал исключением. И слава богу. Он поцеловал ее как-то бегло, рассеянно, будто между прочим, и отвернулся.
Мервин медленно снял пиджак, галстук, отстегнул воротничок и манжеты, закатал рукава, помыл руки, сполоснул лицо в кухонной раковине. У него были широкие плечи, сильные крепкие ладони.
Нет, он ничего не почувствовал и не почувствует — это точно. А все потому, что, кроме своих проклятых дел и работы, для него ничего не существует. Они живут вместе, он рядом, но как стул, как мебель в доме. Так что можно не волноваться. Он будет в неведении до тех пор, пока она сама ему не скажет.
А ей еще нужно подготовиться.
Картошка и мясо жарились, она намазывала ему бутерброды маслом, заварила свежий чай. Руки, правда, немного дрожали, но ей удалось скрыть это. Мервин читал «Вечерние новости», почти не отрываясь от газеты, и не смотрел в ее сторону.
— Черт побери, на фабрике есть у меня один идиот, всех баламутит, — неожиданно произнес он, когда Диана поставила перед ним тарелку.
«Пусть говорит теперь все что хочет, его дела меня уже абсолютно не интересуют, — подумала она. — Интересно, почему я готовлю ему ужин?»
— Этот малый родом из столицы, вырос в Баттерси. Думаю, коммунист. Представляешь, негодяй набрался наглости и требует повысить зарплату всем, кто работает на новой сборке. Может, в чем-то он и прав, только я нанимал людей для того, чтобы они сначала выпускали продукцию, а потом говорили о деньгах. Ничего, придется утереть ему нос.
Диана собрала остатки воли в кулак. — Знаешь, я должна тебе кое-что сказать. — Слова быстро слетели с языка, и она даже пожалела, что поторопилась, но было уже поздно.
— А? Что? Послушай, что ты сделала со своим пальцем? — спросил он, обратив внимание на повязку.
Этот простой вопрос, заданный обычным тоном без тени подозрений, позволил ей исправить ошибку, повременить с разговором.
— Ничего страшного, ерунда, — сказала она, со вздохом опускаясь на стул. — Поранила, когда резала картошку.
Они принялись за еду. Мервин ел с большим аппетитом, продолжая рассуждать о своих проблемах. — Мне, наверное, следует ужесточить отбор людей, но, что делать, когда сегодня так трудно найти дельного инструментальщика.
Она уже привыкла, что он всегда так разговаривал сам с собой, по сути, не ожидая от нее никакой реакции. Если же она все-таки вставляла слово, ее ждал лишь сердитый взгляд мужа, будто она помешала, прервала важную мысль, сморозила какую-нибудь глупость, поэтому в таких случаях Диана обычно молчала.
Пока Мервин говорил о новых сверлильных станках, о проклятом коммунисте из Баттерси, она вспоминала день своей свадьбы. Мама была тогда жива. Они поженились в Манчестере, в «Мидлэнд-отеле» закатили роскошный банкет. Мервин в своем свадебном костюме казался сказочным принцем, самым красивым мужчиной на Британских островах. Она думала, что так будет всегда. Мысль о том, что брак может оказаться неудачным, просто не приходила в голову. До Мервина Диана вообще не представляла, что такое разведенный мужчина. Вспоминая сейчас свои чувства и надежды, ей хотелось плакать.
Она знала, что ее уход будет страшным ударом для Мервина. Он до сих пор не догадывался о ее тайных мыслях. А хуже всего то, что его первая жена ушла от него почти аналогичным образом. Это, несомненно, добьет его, лишит рассудка. Наверняка муж придет в ярость.
Мервин уже съел второе и перешел к чаю.
— Ты что-то мало ешь, — заметил он. Нет, она вообще не притрагивалась к тарелке.
— Не хочется, я сегодня хорошо пообедала.
— Да? И где же?
Этот незатейливый вопрос буквально поверг ее в панику. Перед глазами всплыла картина, как они с Марком в постели в Блэкпуле, счастливые, жуют бутерброды. Сразу ничего и не придумаешь. В голове вихрем пронеслись названия всех известных ресторанов в Манчестере, но вдруг Мервин сам там обедал? После довольно натянутой паузы она ответила.
— В Вальдорф-кафе.
В этом ответе было спасение. Вальдорф-кафе представляли собой целую дюжину дешевых ресторанчиков типа «бистро», где можно было недорого и вкусно перекусить, всего за один шиллинг девять пенсов заказать себе бифштекс и чипсы.
К счастью, Мервин не стал расспрашивать, в каком именно.
Она собрала тарелки, встала. Ноги просто подкашивались. Диана боялась, что упадет, но заставила себя отнести посуду в раковину.
— Ты хочешь десерт? — бросила она через плечо.
— Конечно.
Она подошла к буфету, нашла на полке две консервные банки с порезанными дольками грушами в сгущенном молоке, открыла их и поставила на стол.
Диана молча наблюдала, как он ест, и думала о том, что сейчас произойдет. А произойдет ужасная вещь. Как неотвратимая война, это разрушит, уничтожит, разобьет все вокруг, разом погибнут и дом, и семейный очаг, и привычная жизнь.
Внезапно она поняла, что не может, не имеет права решиться на такое.
Она собрала тарелки, встала. Ноги просто подкашивались. Диана боялась, что упадет, но заставила себя отнести посуду в раковину.
— Ты хочешь десерт? — бросила она через плечо.
— Конечно.
Она подошла к буфету, нашла на полке две консервные банки с порезанными дольками грушами в сгущенном молоке, открыла их и поставила на стол.
Диана молча наблюдала, как он ест, и думала о том, что сейчас произойдет. А произойдет ужасная вещь. Как неотвратимая война, это разрушит, уничтожит, разобьет все вокруг, разом погибнут и дом, и семейный очаг, и привычная жизнь.
Внезапно она поняла, что не может, не имеет права решиться на такое.
Мервин отложил в сторону ложку, вынул карманные часы.
— Так, уже почти полвосьмого. Сейчас начнутся новости.
— Не могу, — произнесла Диана вслух.
— Что? О чем ты?
— Нет, не могу, — повторила она, не обращая внимания на его вопросы. Придется все порвать. Прямо сейчас она пойдет к Марку и скажет ему, что передумала и никуда не полетит.
— Почему ты не можешь послушать радио? — проворчал Мервин.
Диана пристально посмотрела на него. Как ей хотелось сказать ему правду и покончить с этим делом, но нервы были измотаны до предела, она опять не решилась.
— Совсем забыла, мне же надо идти. — Она лихорадочно подыскивала хоть какую-нибудь причину. — Понимаешь, Дорис Уильямс попала в больницу, и я должна ее навестить.
— Бог мой, впервые слышу. Кто такая Дорис Уильямс?
Такой, естественно, в помине не было.
— Ты просто забыл, вы как-то встречались. Она перенесла операцию. — Диана сама изумлялась, как ладно она импровизировала.
— Не помню. — Он отрицательно помотал головой, но больше ничего спрашивать не стал, зная, что случайные встречи быстро вылетают из памяти.
— Хочешь поехать со мной? — перешла в наступление Диана.
— О боже, конечно же нет! — Он ответил именно так, как она и ожидала.
— Тогда я возьму машину, если не возражаешь.
— Ладно, только не надо ехать слишком быстро. Учти, везде светомаскировка. — Он встал, прошел в гостиную, включил радиоприемник.
Диана посмотрела ему вслед. Вот и все. Он так никогда и не узнает, что чуть было не остался один. Стало даже как-то грустно.
Она надела шляпу, перекинула через руку плащ, вышла из дому. Слава богу, машина сразу завелась. Она медленно вырулила на дорогу, повернула в сторону Манчестера.
Эта поездка оказалась сплошным кошмаром. Она ужасно спешила, но была вынуждена ползти черепашьим шагом — на передних фарах чехлы, видимость в пределах нескольких ярдов. К тому же Диана плакала. Что тут вообще увидишь? Хорошо еще, что она прекрасно знала дорогу, иначе бы наверняка разбилась.
Хотя до города было менее десяти миль, ей понадобилось больше часа, чтобы их преодолеть.
Остановив наконец машину у «Мидлэнд-отеля», она почувствовала себя совершенно опустошенной. Она застыла на сиденье, чтобы немного успокоиться, прийти в себя. Достав из сумки косметичку, слегка припудрила лицо, чтобы скрыть следы слез.
Она знала, что для Марка это тоже будет удар, но он, по крайней мере, выдержит. Может быть, скоро он посмотрит на все другими глазами, их связь покажется ему не более чем обычной летней интрижкой. В конечном счете всегда приходится выбирать из двух зол меньшее, и лучше оборвать пусть страстное, но короткое любовное увлечение, чем законный брак, да еще с пятилетним стажем. Ничего, зато потом и она и Марк наверняка будут с нелепостью вспоминать лето 1939 года, когда они были вместе и любили друг друга.
Она опять расплакалась.
Нет, глупо сидеть здесь, в машине, размазывать по щекам слезы, как девочка. Надо с ним серьезно поговорить. Диана в последний раз поправила косметику на лице и вышла на улицу.
Минуя портье, она молча прошла через холл, поднялась по лестнице наверх. Она хорошо знала его номер. Конечно, это возмутительно для замужней женщины из общества подниматься к мужчине одной, так поздно, но она решила ничего не бояться, действовать решительно. Но не станет же обращать она внимание на глупые условности, когда судьба поставлена на карту? Конечно, можно поговорить с ним в гостиной или, например, в баре, но такие разговоры нельзя вести при посторонних, все слишком серьезно. Диана даже не оглядывалась, ее мало заботило, увидит ее кто-нибудь из знакомых или нет.
Она тихонько постучала в дверь, молясь, чтобы Марк оказался в номере. Вдруг он ушел в ресторан или в кино? Никакого ответа не последовало, она постучала сильнее. Надо же, что ему делать в кино в такое время?
Наконец за дверью раздался его голос.
— Кто там?
— Это я, открой.
Она услышала торопливые шаги. Дверь резко распахнулась, перед ней стоял Марк, слегка смущенный ее внезапным появлением. Однако он быстро пришел в себя, широко улыбнулся, взял ее за руку, втащил в комнату, закрыл дверь и тут же заключил в объятия.
Теперь она чувствовала себя так же неловко, как и тогда, целуясь с Мервином. Она прильнула к его губам, ощущая, как в ней поднимается желание, и оттолкнула, оторвала от себя горячее тело.
— Я не могу лететь с тобой.
— Что ты говоришь? Но почему? — Он моментально побледнел.
Диана обвела взглядом комнату. Да, он уже начал потихоньку собираться в дорогу. Ящики гардероба открыты, на полу чемоданы, кругом аккуратными стопками рубашки, белье, коробки с туфлями. Чего-чего, а аккуратности ему не занимать, и тем не менее…
— Я остаюсь, — повторила она твердо.
Он потащил ее в спальню. Они сели на кровать. Марк выглядел подавленным и разбитым.
— Нет, ты не можешь, вот так просто…
— Мервин любит меня, мы вместе уже пять лет. Ты должен понять, что я не имею права с ним так поступать.
— А как же я? Что будет со мной?
Она посмотрела на него. Он выглядел очень современно: песочно-розовый свитер, галстук-бабочка, серо-голубые фланелевые брюки, туфли из мягкой кожи.
— Не знаю. Вы оба меня любите, разница лишь в том, что он — мой муж.
— Может быть, любим тебя мы оба, но мне ты действительно нравишься.
— А ты думаешь, ему нет?
— Сомневаюсь, что он вообще тебя знает так, как я. Мне тридцать пять лет, я встретил любовь не впервые в жизни, однажды такое увлечение длилось у меня целых шесть лет. Я никогда не был женат, но давно готов к браку и думаю, что сейчас настал мой час. Я абсолютно уверен в своих чувствах. Ты великолепная женщина, умная, красивая, яркая, неординарная, ты словно рождена для любви. Мы похожи характерами, складом ума, интересами и вообще идеально подходим друг другу. Я не могу без тебя, родная моя…
— Нет, перестань… — неуверенно начала Диана.
Он притянул ее к себе, нежно поцеловал.
— Мы должны быть вместе. Помнишь, как мы обменивались записками в библиотеке под стендом с надписью «Соблюдайте тишину»? Ты сразу включилась в игру, тебе не требовалось никаких объяснений. Любая другая женщина подумала бы, что я просто сумасшедший, но тебе это нравилось.
«А он прав, — подумала она. — Как интересно бывает в жизни. Когда она пускалась в свои эскапады, например, закуривала трубку или не удосуживалась надеть трусы под вечернее платье, посещала фашистские митинги, либо дурачилась и изображала вой пожарной сирены, Мервин сердился, пыхтел и выходил из себя, а Марк лишь весело хохотал».
Он ласкал ее волосы, лицо, щеки.
Понемногу она успокоилась, почувствовала себя уверенней. Сама того не желая, она опустила голову ему на плечо, ее губы нежно касались его шеи. Чувственные пальцы гладили ее колени, затем рука поднялась выше, и вот уже его влажная ладонь осторожно погладила ее бедра, там где кончались резинки чулок.
Он нежно опустил ее на кровать, шляпа упала на пол.
— Не надо, — попросила она слабым голосом.
Но он уже не мог ответить, потому что жадно целовал трепещущие губы, играл с ее языком. Диана почувствовала, как его рука ловко, словно змея, проскользнула под тонкие шелковые трусики, тело задрожало от удовольствия. А он ласкал все дальше, жарче…
Марк знал, что делал.
Однажды летом, когда они лежали тесно прижавшись друг к другу в спальне отеля, прислушиваясь к шуму морского прибоя из раскрытого окна, он попросил:
— Покажи, как ты себя трогаешь. Хочу это видеть.
Она сильно смутилась, сделала вид, что не понимает.
— Что ты имеешь в виду?
— Не надо спрашивать. Пожалуйста, покажи, хочу знать о тебе все.
— Ты что-то спутал, я не мастурбирую, — солгала она.
— Это сейчас, а раньше, когда ты была девушкой… перестань стесняться, покажи, как сделать тебе хорошо, я буду учиться.
Она хотела было возмутиться, но подумала, что, наверное, мужчин это здорово возбуждает, да и в постели не должно быть секретов. Пусть смотрит, ему понравится.
— Ну, если ты настаиваешь, смотри, но потом пеняй на себя, понял? — Она уже включилась, вошла в ритм, и скоро ее пальцы стали влажными.