— Бессмертные, личная охрана падишаха — это я уже здесь узнала. А в тот момент испугалась до жути. Ахмед что-то гаркнул, и верблюды прошли сквозь эту масляную стену. Я обернулась — а позади уже никого и ничего. Ни стены, ни Ахмеда. Все та же пустыня да отряд вооруженных до зубов арабов. И, что самое удивительное, как только этот главарь начал говорить, я поняла, что знаю персидский. Мне словно в мозг кто-то чип вставил со встроенным гугл-переводчиком!
Это мне было знакомо. Я после пробуждения тоже на персидском заговорила, как будто с рождения его знала.
— Вот-вот. И я так же — очнулась, и бац — говорю на персидском! — поддакнула я.
— Короче. Аполлон этот заявил, что он Первиз-бей, главный в этом отряде и начальник какой-то охраны, а мы — дар его повелителю и он отвезет нас во дворец. Потом его люди сняли тебя и меня с верблюдов. Тебя, поскольку ты была в отключке, перекинули через спину лошади и привязали, чтоб не свалилась. А меня он усадил на своего коня и крепко-крепко прижал к себе. Боже, Лекси! Какой мужчина! Мы пока скакали, я чуть с ума не сошла от близости с ним! У меня сердце колотилось, как будто я с парашютом прыгнула и парю где-то в паре километров над землей. Я в ту минуту даже Ахмеда простила. Думать ни о чем больше не могла, кроме как повернуться и поцеловать его, да так, чтоб маму родную забыл! Влюбилась, как дурочка шестнадцатилетняя.
Лерка подняла на меня свои влажные глаза и заморгала, прогоняя слезинки. А я смотрела на нее, открыв от удивления рот.
— А дальше-то что?
— А дальше нас привезли в этот дворец и передали в руки хазнедар. Тебя сразу в лазарет местный отнесли, а меня в хамам отправили — отмывать. Тогда-то я и начала сомневаться, что на дворе двадцать первый век. Ни тебе водопровода, ни электричества, наряды у всех странные, порядки средневековые. А потом взяла да и спросила у евнуха — какое сегодня число. Лучше бы и не спрашивала.
Я слушала свою подругу и чувствовала себя персонажем какого-нибудь фантастического фильма.
— А сбежала ты зачем?
— Как зачем? Я ж не дура, поняла, куда попала — в гарем. А на кой мне гарем, если я в Первиза этого втрескалась по уши? Хотела найти его да уговорить вместе бежать отсюда обратно, сквозь стену эту. А евнух, чтоб его, поймал меня да в общий зал приволок… Ну, а дальше ты все знаешь.
Подруга замолчала и склонила голову. У меня в голове не укладывались ее слова о масляной стене, временном портале, вооруженных арабах и растворившемся в пустыне Ахмеде.
— И как же теперь ты будешь танцевать для повелителя? А если он на тебя внимание обратит и прикажет привести в свои покои?
— Помоги мне, пожалуйста! Я не хочу в его покои! — почти закричала моя подруга и соскользнула с кровати, упав передо мной на колени.
Я замерла, не зная, что и сказать.
— Встань, мы что-нибудь придумаем, — я погладила ее по голове и быстро поцеловала в макушку, — потому что в его покои очень хочу я.
ГЛАВА 11
Мы с Леркой зашли в небольшой зал с высоким полукруглым потолком, в центре которого было небольшое окно, сквозь которое в комнату лился пышный столп солнечного света — как от прожектора или мощного фонаря.
Стены помещения были расписаны фресками на тему гаремной жизни, а понизу тянулась полоска синей мозаичной плитки.
У западной стены расположились две женщины. У одной в руках был уже знакомый мне сантур, а перед второй стоял огромный деревянный кубок, украшенный резьбой и покрытый чем-то похожим на кожу.
В центре зала стояла Зейнаб-калфа и, как всегда, недовольно покрикивала: «Быстро-быстро!»
Я наклонилась к Леркиному уху:
— Что это за деревянный кубок? Барабан?
— Да, томбак называется.
— Ты теперь эксперт по гаремным премудростям, — я слегка толкнула ее локтем в бок и улыбнулась.
— Да уж, — ответила мне подруга, — станешь тут экспертом, когда с утра до ночи какие-то занятия. Хуже, чем в школе. Там хоть перемены были.
Вместе с нами в комнате находились еще четыре девушки, отобранные хазнедар для вечера, — одна другой краше, в шелковых летящих шароварах, атласных топах с широкими шифоновыми рукавами, волосы длинные, глаза блестят, как у пьяных.
«Да уж, — подумала я, — конкуренция жесткая, прямо отбор на конкурс красоты».
— А эта здесь что забыла? — Зейнаб-калфа бросила на меня сердитый взгляд.
— Так Арзу-калфа приказала Зулейке помогать, — начала я оправдываться, виновато опустив голову.
— Ты ей танцевать будешь помогать, дурная твоя голова? Иди давай к своей госпоже, да не путайся под ногами! — ее тон был жесткий и категоричный.
«Ну все! — пронеслось в голове. — Плана „Б“ нет, это провал». И тут Лерка подмигнула мне и резко переменилась в лице.
— Серьги забыла! — воскликнула она таким тоном, словно только что опоздала на последний поезд. — Зейнаб-калфа, я мигом — туда и обратно!
— Какие еще серьги? — та вскинула брови. — А мы тебя все ждать, что ли, будем?
— Хазнедар не велит без украшений танцевать. Говорит, что без украшений женщина падишаха — все равно что обычная простолюдинка.
Лерка поджала губки и смотрела на Зейнаб-калфу, как кот на Шрека, — жалобно, наивно, — ни дать ни взять — актриса!
— Хорошо, иди, — сжалилась наша надзирательница.
Лерка подмигнула мне и побежала к двери. Уже в самом проходе как бы ненароком зацепила мыском деревянный плинтус и распласталась на каменном полу коридора, охая и ахая.
— Вот же растяпа! И чего только земля тебя не держит! — запричитала калфа и бросилась поднимать мою подругу.
Я решила не упускать своего шанса и побежала следом.
— Вот как ты теперь танцевать будешь? — сетовала грозная наставница, качая головой и ощупывая Леркину лодыжку.
— Вывихнула, похоже, — чуть не плача ответила подруга, бросая на меня игривые взгляды.
— Зейнаб-калфа, ее в лазарет надо! Сильный вывих! — начала я подыгрывать Лерке.
— А кто танцевать вместо нее будет? — подняла она на меня свой орлиный взгляд.
— Я могу! — выпалила я, сжавшись в комок от волнения.
— Куда тебе? Ты даже не умеешь!
— Еще как умею, я в школе балета занималась, — выдала я факт из своей биографии и тут же прикусила себя за язык.
— Чего ты окончила? — вытаращилась на меня Зейнаб-калфа, а Лерка закатила глаза и покрутила указательным пальцем у виска — мол, ну и идиотка ты, Лекси.
— Это у нас на Руси есть такое место, где девушек учат красиво танцевать, — начала несвязно лепетать моя подруга, пытаясь спасти положение.
— Да? Впервые такое слышу. Сколько русинок было — ни одна не умела.
— А его недавно открыли, в прошлом году, — добавила я, заливаясь краской со стыда.
У моего поезда под названием «Полнейшая чушь» отказали тормоза. Я несла такую ересь, что у самой уши сворачивались и в трубочку закатывались. Оставалось только верить, что эта мегера не семи пядей во лбу и не отправит меня за такое вранье на фалаку.
— Хм… — выдала Зейнаб-калфа, рассматривая меня сверху донизу, точно корову на рынке.
— Ладно. Позови Масуд-агу, чтобы помог мне ее в лазарет отнести, а потом иди к девушкам, репетируй.
Я кивнула и побежала в сторону кухни, где обычно околачивался этот хитрый проходимец-евнух, и уже краем уха услышала, как она причитает, пытаясь поднять Лерку с пола:
— Не сносить мне головы, убьет или Дэрья Хатун или хазнедар. Первая — за то, что ее служанку опять повелителю подкладываю, а вторая — что неопытную джарийе танцевать для падишаха отправила. О, горе мне, горе!
— Не бухти, старая стерва, — прошептала я, — мы еще посмотрим, кто кого.
На кухне кипела работа — главный повар Омар-ага, грозно сдвинув брови, прикрикивал на своих помощников, чтобы они поторапливались да соль добавлять в еду не забывали.
Трое поваров носились по комнате, словно их кто в зад ужалил — постоянно задевая корзины с провиантом и натыкаясь друг на друга.
В помещении было нестерпимо жарко от раскаленной печи, в которой поднимались и румянились нежнейшие лепешки. Я облизнулась, представляя, как тесто тает во рту, оставляя на языке едва уловимое солоноватое послевкусие.
Как я и предполагала, этот проныра Масуд-ага был здесь и крутился возле чана с ароматным пловом с курагой и изюмом, как кот у миски с молоком. Я повела носом, улавливая аппетитные запахи, как радар. Под ложечкой противно засосало. Я бы сейчас тоже не отказалась от тарелочки чего-нибудь горячего. К тому же, как на грех, с рынка подвезли свежие фрукты, которые в плетеных корзинах стояли прямо на полу, источая сладость. Но прохлаждаться было некогда.
— Масуд-ага, иди скорее в танцевальный класс, там Зулейка упала и ногу подвернула. В лазарет ее надо! — затараторила я, подперев руками бока для важности.
— Что такое ты говоришь, несчастная?! Валиде приказала сегодня именно Зулейку к падишаху вести! О аллах, аллах! — запричитал Масуд-ага и пулей выскочил в коридор, оставив меня стоять с открытым ртом.
— Что такое ты говоришь, несчастная?! Валиде приказала сегодня именно Зулейку к падишаху вести! О аллах, аллах! — запричитал Масуд-ага и пулей выскочил в коридор, оставив меня стоять с открытым ртом.
Ничего себе — у гаремных мегер во главе с Наргес Хатун сегодня будет жаркий вечерок. Влетит им по первое число. А Лерку чудом пронесло. Или мне чудом повезло. Поди теперь разберись.
Я окинула кухню любопытным взглядом, присматривая — что бы закинуть себе в рот, и остановила свой выбор на ярко-желтом персике, который одиноко и призывно лежал поверх горы яблок в широкой плетеной корзине.
— Омар-ага, а для кого эти фрукты? — спросила я, не отрывая от аппетитного фрукта взгляда.
— Эти для валиде и фаворитки. Дэрья Хатун уж больно персики любит. Целая телега во дворе еще не разобрана по корзинам. А один вот упал, да повара его к яблокам подложили.
— Так я отнесу его госпоже? Скажу — Омар-ага вам свое почтение шлет! — спросила я, хитро прищурив глаз.
— Ай-ай, умно придумала! Бери скорее да неси! — грузный мужчина в заляпанной овощами и маслом рубахе на удивление быстро подбежал к корзине, подхватил персик и обтер его полотенцем со своего плеча.
Я получила в раскрытые ладони этот желанный плод и поспешила в коридор, в первом же закоулке которого и уничтожила сей дар, не испытывая абсолютно никаких угрызений совести.
От Дэрьи Хатун не убудет. А мне подкрепиться совсем не помешает, не дай бог еще рухну в обморок от волнения и голода прямо во время танца.
Кстати о танце — я все еще не придумала, как поразить падишаха, потому как школа балета и ночные клубы не подготовили меня к подобного рода представлениям.
Шестеренки в моей голове работали с невероятной скоростью, воспроизводя в памяти все индийские и турецкие сериалы, которые я видела. Эдакий ускоренный курс восточных танцев.
Что ж, надеюсь, я сдам этот экзамен. Пересдача здесь не предусмотрена.
ГЛАВА 12
Когда я вернулась в танцевальный класс, мои соперницы уже извивались под экзотические ритмы Востока — каждая из кожи вон лезла, чтобы затмить конкурентку. Одна трясла бедрами, вторая изгибалась, как змея, выпячивая грудь, третья виляла попой и при этом то и дело закидывала голову назад, приподнимая руками свои шикарные темно-русые волосы, четвертая же выделывала животом такие вещи, от которых дух захватывало.
«М-да, — подумалось мне, — куда уж тут мне с моими балетными па».
— Где ты ходишь? — накинулась на меня Зейнаб-калфа. — Уже пора идти, а ты только явилась! Некогда теперь репетировать, все прогуляла. Ох, не сносить мне головы! Все из-за этой растяпы Зулейки. О, аллах, аллах! Что же я валиде скажу?
Она как-то жалобно выдохнула, затем вышла в коридор, оставив меня в недоумении.
— Сидела бы ты лучше да ступни госпоже массировала, джарийе! — прошипела мне высокая шатенка, которая искусно трясла задницей под ритмы томбака. Последнее слово она произнесла так, словно выплюнула муху, случайно залетевшую ей в рот — с отвращением и нервной дрожью. Казалось, ее вот-вот вырвет от одного только моего вида.
Остальные презрительно прищурили глаза и тихонько засмеялись, перешептываясь между собой.
— Что за веселье? Или вам кто шербет преподнес? Ишь, устроили тут балаган! — рявкнула неожиданно появившаяся в дверях калфа, в руках у которой я увидела что-то вроде отреза ткани. — На вот, переодевайся. Да пошустрее. Масуд-ага уже пришел за вами. — Она протянула мне аккуратно сложенный сверток материи.
Я забилась в дальний угол комнаты и, зажмурившись от стыда, быстро скинула с себя одежду. Увы, но о белье в нашем понимании здесь ничего еще не знали, так что я предстала перед своими соперницами обнаженной, ибо хлопковые панталоны тоже пришлось снять, чтоб из-под «концертного костюма» не выступали.
Зейнаб-калфа принесла для меня шелковые шаровары нежного мятного цвета и золотистый атласный топ с шифоновыми рукавами, украшенными яркими шелковыми лентами сиреневого цвета.
На обеих штанинах моих шаровар зияли огромные прорези — от бедра до щиколотки, подвязанные тонкими тесемочками.
— Ну все! Хватит уже прихорашиваться! — Масуд-ага подошел ко мне и начал легонько подталкивать в спину к выходу. — Идите быстрее, вас еще причесать да накрасить нужно!
Нас завели в какую-то кладовку, где в ряд стояли несколько зеркал и мягких пуфов. На многочисленных полках были разложены баночки, мензурки, кисточки из конского хвоста, тонкие лучины с обгоревшими острыми концами, а у стены располагался сундук коричневого дерева с открытой крышкой. Я посмотрела на его содержимое и ахнула — заколки, броши, ожерелья, браслеты, диадемы и ободки, — все это переливалось в свете факелов, ослепляя и завораживая.
Меня усадили на один из пуфов, и юркая девушка в длинном халате из зеленой тафты, с черной тюбетейкой на голове, говорившей о ее принадлежности к прислуге, принялась разукрашивать меня, как новогоднюю елку.
Она растерла в руках маленький кусочек воска и начала тщательно причесывать мои вьющиеся локоны металлическим гребнем, приглаживая выбивающиеся из прядей волоски второй рукой. В результате через десять минут моя непослушная шевелюра была уложена, как в лучших салонах родного Краснодара.
Девушка подвела мне глаза обгоревшей лучиной, в рот положила кусочек отварной свеклы и приказала пожевать и смочить соком губы.
В завершение мне на голову надели диадему в форме извивающейся змеи с агатами и жемчугом. Один из камней, словно капля крови, свисал мне на лоб, делая меня похожей на индийскую принцессу.
Я смотрела на себя в зеркало и не могла сдержать улыбки — вид был просто потрясающий. Кроваво-алые губы прекрасно сочетались с красными агатами на голове, а подведенные угольными стрелками глаза стали ярче и выразительнее.
Я поправила рукой золотистый локон на плече и, довольная собой, встала с пуфа.
Через несколько минут приготовления закончили и остальные девушки, которые теперь смотрели на меня с опаской.
— Ну же, скорее! Нельзя заставлять падишаха ждать, — заторопился евнух, зазывая нас из коридора.
Мы прошли гуськом по нескольким узким коридорам, затем по широкому двору под открытым небом, в центре которого стояла мраморная чаша с цветами, и в итоге замерли перед широкой деревянной дверью. Вход в зал, из которого лились страстные звуки музыки и задорный мужской и женский смех, охраняли два телохранителя в красных кафтанах, а рядом с ними стоял высокий и важный мужчина с красным тюрбаном на голове, по центру которого красовалось павлинье перо.
«Так вот ты какой, Первиз-бей», — подумала я, рассматривая Леркину любовь с головы до ног. Мужчина и впрямь был хорош собой, но вот от его орлиного взгляда бросало в дрожь. Не знаю, что там увидела Лерка, а мне стало по-настоящему страшно.
Он посмотрел на меня, а затем слегка приподнял в улыбке уголки рта.
— Хорошо, что вы не бунтуете, — сказал он мне, намекая на деликатные обстоятельства нашей встречи.
Этот знатный красавец наверняка знал что-то важное и про Ахмеда, и про масляную стену, можно было не сомневаться. Надо только выбрать время да расспросить его обо всем. Но без Лерки тут я точно сама не справлюсь. Просто так Первиз-бей ничего не выложит — крепкий орешек. Тут или напоить, или в постель затащить. Напоить не выйдет, так как нельзя ему, а вот на Леркину удочку может и клюнет.
— А у нас есть выбор, господин? — ответила ему я, присев в реверансе.
— Нет, — отрезал глава шахской охраны и открыл перед нами двери.
Громкая музыка вырвалась наружу, оглушив меня, словно резкий порыв ветра. Я увидела перед собой большой зал с высокими балочными потолками и каменным балконом, опоясывающим комнату, на полу лежал огромный ковер с изображением льва, за спиной которого восходит солнце. Напротив входа стоял позолоченный (а может, и золотой) шахский трон, на котором в легкой белой рубахе нараспашку и черных штанах свободного кроя восседал сам падишах Джахан Великолепный. Сквозь ворот его рубахи наружу выбивалась густая мужская растительность, а под тонкой тканью вырисовывались сильные мускулистые плечи.
С правой от него стороны на мягких подушках сидели две женщины. Первая — еще довольно молодая, статная, с высокой короной на голове, которую венчал сапфир размером с перепелиное яйцо. Наряд этой особы поражал воображение. Ее все еще великолепную фигуру подчеркивало муслиновое платье ярко-синего цвета, вышитое золотыми нитками и украшенное по краям драгоценными камнями и жемчугом. Ее руки утопали в перстнях и браслетах, а на шее висело роскошное золотое колье с изумрудами.
«Вот уже где настоящая новогодняя елка — так это здесь, — подумала я. — Наверное, это и есть валиде».
Вторая — красивая темноволосая девушка, возможно, младше меня на пару лет. Ее горделивая осанка выдавала королевское происхождение, но лицо было открытым и светлым. Одета она была куда скромнее своей расфуфыренной соседки — в атласное платье зеленого цвета с золотой парчовой вставкой на груди. На ее голове красовалась подвеска из серебряной цепочки и маленького аметиста, который свисал на лоб. Кем она доводилась повелителю, я не знала.