– Я пойду проветрюсь. Скоро буду.
Маргарет Эставер он нашел возле церкви, она стояла на тротуаре и беседовала с высоким темнокожим мужчиной. Боб припарковался, вылез из машины, увидел, как Маргарет просветлела, заметив его. Человек, с которым она говорила, кивнул Бобу.
– Абдикарим Ахмед, – представила его Маргарет.
Абдикарим протянул руку.
– Рад познакомиться, рад познакомиться.
У него были умные черные глаза, и он улыбался, обнажив желтые неровные зубы.
– Как дела у Зака? – спросила Маргарет.
Боб глянул на Абдикарима. Вероятно, этот человек выступал свидетелем в суде, но точно Боб не помнил.
– У него все хорошо? – спросил Абдикарим. – Он у отца? А домой вернется? Ему ведь, наверное, уже можно возвращаться домой.
– Он приезжает завтра, – ответил Боб и добавил: – Но вы не волнуйтесь. Зак все понял и исправился.
Последнее он произнес чересчур громко – как люди обычно говорят глухим и иностранцам. Маргарет Эставер закатила глаза.
– Вернется домой!.. – Известие Абдикарима явно обрадовало. – Очень хорошо, очень хорошо. – Он снова пожал Бобу руку. – Рад познакомиться. Всех благ мальчику.
Дождавшись, когда он отойдет подальше, Маргарет сообщила:
– Это Абдикарим убедил своих простить Зака.
Она привела Боба в свой кабинет. Он навсегда запомнил, как она потянулась к лампе, и комнату залил теплый свет, а за окнами сгущались осенние сумерки. Боб не знал, в какой именно момент он понял, что дальнейшую жизнь будет строить с этой женщиной, но это вполне мог быть именно этот момент – яркий свет лампы, вместивший в себя тепло сердца Абдикарима и вообще тепло Ширли-Фоллс. Они говорили недолго и исключительно о других. Она пожелала Бобу удачно решить проблему с Джимом и встретить Зака, он пообещал ей потом обо всем рассказать. Провожать его она не стала.
– Все очень плохо, – шепотом сообщила Сьюзан, кивнув на гостиную. – Он ей уже три раза звонил, она не берет трубку. Зак только что написал, говорит, очень соскучился и ужасно рад, что вы приехали. Хоть что-то хорошо.
Боб прошел в гостиную и сел напротив Джима.
– Значит так, вот что тебе надо делать. Езжай в Парк-Слоуп, садись на крыльцо и сиди там днями и ночами, пока она тебя не впустит.
– Она вызовет полицию. – Джим отсутствующим взглядом смотрел на ковер, опираясь подбородком на кулак.
– Пускай. В конце концов, это твой дом.
– Она получит охранный ордер[13].
– Ты ведь ее не бил. Не бил ведь?
Джим поднял глаза от ковра.
– Да брось ты, Боб. Конечно, нет. И всю одежду из окна не выбрасывал.
– Хорошо, – сказал Боб. – Хорошо.
С утра миссис Дринкуотер подслушивала на лестнице.
– Надо же, – шептала она беззвучно, потому что дети говорили об удивительных вещах.
В ее понимании все трое были детьми, она буквально слышала в их голосах детский лепет, особенно у Сьюзан – как будто, лишившись супруга и потомков, человек возвращается в детство. Они обсуждали будущее Зака (мальчик собирался в колледж), кризис в семье Джима (он все испортил, и теперь только одна дочь вообще соглашается с ним разговаривать) и жизнь Сьюзан (она подумывала записаться на курсы рисования, что особенно поразило миссис Дринкуотер – кто бы мог подумать, что Сьюзан мечтает рисовать!)
Скрипнул по полу отодвигаемый стул, и миссис Дринкуотер уже хотела скрыться у себя, но тут на кухне пустили воду в раковине, потом выключили и снова стали говорить. Боб рассказывал Сьюзан про какую-то знакомую своего коллеги, которая росла в бедной семье, и одежду ей покупали в «Кей-марте»[14], а потом она вышла замуж за очень богатого человека и все равно продолжила одеваться в «Кей-марте».
– Почему? – спросила Сьюзан.
– Потому что она так привыкла.
– Если бы я вышла замуж за богатого, уж я накупила бы себе нарядов, – сказала Сьюзан.
– Это ты сейчас так думаешь, – заметил Боб. – А на самом деле, может, и не стала бы.
Наступило долгое молчание, и миссис Дринкуотер уже подумывала удалиться. Но тут Сьюзан спросила:
– Джимми, а ты хочешь вернуться к Хелен? Просто когда ушел Стив, друзья говорили мне обычные для таких случаев вещи, да туда ему и дорога, без него тебе будет лучше, и все такое. И хотя я старательно перечисляла себе его недостатки, если бы он вернулся, я бы его приняла. Я хотела, чтобы он вернулся. Так что если Хелен тебе нужна, моли о прощении.
– Да, моли о прощении, – подтвердил Боб.
Миссис Дринкуотер так сильно наклонилась через перила, что чуть не упала с лестницы. Она бы крикнула: «Да-да, надо молить о прощении», но ей было неловко вмешиваться в семейные дела.
– Тебе же не нравится Хелен, – сказал Джим.
– Вот давай без этого, – оборвала его Сьюзан. – Нормальная женщина. Нечего на меня вину перекладывать. Может, ты и чувствовал себя не в своей тарелке, когда женился на белой кости с большими деньгами, но Хелен тут не виновата. – И добавила: – Кстати, я очень долго не подозревала, что я сама белая кость. Белая англосаксонская протестантка.
Голос Боба:
– И когда же до тебя это дошло?
– В двадцать лет.
– А что тогда было?
– Я начала встречаться с евреем.
Голос Джима:
– Да ладно!
– Я не знала, что он еврей.
– Ну слава богу.
Джим, конечно, ерничал. Миссис Дринкуотер он нравился. Он ей нравился еще много лет назад, когда его каждый день показывали по телевизору.
– А как ты узнала, что он еврей? – спросил Боб.
– Да как-то само всплыло в разговоре. Он пожаловался, что кто-то считает его «еврейчиком». Мне было все равно. Какая разница? Но потом он начал называть меня «Маффи», я спросила, почему, а он сказал, что именно так и называют белую кость вроде меня. Тогда-то я и сообразила.
– И куда он потом делся?
– Он закончил учебу и уехал домой в Массачусетс. А в следующем году я встретила Стива.
– Кто бы мог подумать, у Сьюзан была бурная молодость, – усмехнулся Джим.
Опять заскрипел стул, звякнули тарелки.
– Знаете, я так нервничаю, что даже тошнит. А если Зак на меня посмотрит, и я ему не понравлюсь?
– Он тебя любит. Он возвращается домой! – произнес голос Боба, и миссис Дринкуотер ушла к себе в комнату.
13
Они сидели в автовокзале – не в старом портлендском автовокзале, который помнили по своей молодости, а в новом, стоящем посреди чего-то вроде колоссальной парковки. Сквозь большие окна виднелись такси, не желтые, ожидающие прихода очередного автобуса.
– Почему Зак не сел на автобус прямо до Ширли-Фоллс? – спросил Джим.
Он сгорбился на пластиковом сиденье и смотрел в одну точку перед собой.
– Потому что ему бы все равно пришлось делать здесь пересадку и ждать не один час. И автобус этот приходит очень поздно. Так что я предложила его встретить.
– Правильно сделала. – Боб думал о Маргарет, о том, как будет ей обо всем рассказывать. – Сьюзи, ты только не психуй, если он постесняется тебя обнять. Он наверняка чувствует себя очень взрослым. Думаю, мне он пожмет руку. В общем, будь готова.
– Я уже сама об этом подумала.
Боб встал.
– Пойду кофе возьму. Вам что-нибудь принести?
– Нет, спасибо, – ответила Сьюзан.
Джим промолчал.
Если они и заметили, что Боб идет к кассам, то не подали виду. В ближайшие часы отправлялись автобусы в Бостон, Нью-Йорк, Вашингтон и Бангор. Боб вернулся со стаканчиком кофе.
– Обратили внимание на таксистов? Среди них несколько сомалийцев. Я слышал, в Миннеаполисе у них были проблемы с устройством, потому что они отказывались возить тех, кто выпил.
– Любопытно, как они узнают, кто что выпил? – вскинулась Сьюзан. – И какое их дело? Если уж они работать хотят…
– Эх, Сьюзи, Сьюзи, держи свое мнение при тебе. Твой сын возвращается домой благодаря человеку по имени Абдикарим. – Боб поднял брови. – Да-да. Тому, который выступал в суде свидетелем. Он уважаемый человек в сомалийской диаспоре. Принял судьбу Зака близко к сердцу и уговорил старейшин его простить. Если бы не он, прокуратура не отправила бы дело в архив, и Зака ждало бы дальнейшее разбирательство. Я вчера с ним говорил.
Сьюзан не могла поверить.
– Сомалиец? – Она смотрела на Боба озадаченно. – Зака защитил сомалиец? С чего вдруг?
– Я тебе объяснил. Парень вызвал у него симпатию. Напомнил ему сына, погибшего много лет назад, еще в Сомали.
– У меня слов нет…
Боб пожал плечами.
– Просто имей это в виду. И нам нужно заняться образованием Зака.
Джим, не принимавший участия в разговоре, встал, и Сьюзан спросила, куда он собрался.
– В туалет сходить, – огрызнулся он. – Если вы не против.
И пошел через вокзал, худой и сгорбленный. Боб и Сьюзан глядели ему вслед.
– Я ужасно волнуюсь, – промолвила Сьюзан, не сводя глаз со спины брата.
– Сьюзи, знаешь… – Боб поставил стакан с кофе под ноги. – Джим мне сказал, что это сделал он. А не я.
– Сьюзи, знаешь… – Боб поставил стакан с кофе под ноги. – Джим мне сказал, что это сделал он. А не я.
Сьюзан уставилась на него.
– Что сделал? В смысле, это?! Серьезно?! Ничего себе! Разумеется, это не он. Ты же не думаешь, что он?
– Я думаю, мы никогда не узнаем.
– Но он думает, что он?
– Похоже на то.
– А когда он тебе сказал?
– Когда пропал Зак.
Они не сводили глаз с Джима, идущего обратно. Он не смотрелся, как обычно, высоким, а выглядел изможденным и старым, длинное пальто висело на костлявых плечах.
– Меня обсуждаете? – спросил он, садясь между братом и сестрой.
– Да, – в унисон отозвались они.
Из репродуктора сообщили, что начинается посадка на автобус до Нью-Йорка. Близнецы переглянулись и посмотрели на Джима. У того на лице играли желваки.
– Садись на автобус, Джим, – мягко сказала Сьюзан.
– У меня нет билета. Нет вещей. И очередь слишком…
– Садись на автобус. – Боб сунул ему билет. – Иди. Я оставлю телефон включенным. Иди.
Джим не сдвинулся с места.
Сьюзан взяла его под локоть, Боб – под другой, и они повели Джима к дверям, как арестанта. И уже глядя ему вслед, Сьюзан вдруг ощутила укол отчаяния – как будто ее снова покидал Зак.
Джим обернулся.
– Племяннику от меня привет. Я очень рад, что он возвращается.
Он поднялся в автобус. Близнецы стояли и ждали, пока автобус не тронулся, а потом вернулись на пластиковые стулья.
– Точно не хочешь кофе? – спросил Боб.
Сьюзан покачала головой.
– Сколько там осталось?
Она ответила, что десять минут. Он положил руку ей на колено.
– За Джимми не волнуйся. В крайнем случае, у него есть мы.
Сьюзан кивнула. Боб подумал о том, что они больше никогда в жизни не будут говорить о смерти отца. Факты значения не имели, имели значение только воспоминания, а воспоминания у всех троих были слишком личными.
– Вот он! – Сьюзан хлопнула Боба по руке.
За окном показался автобус, похожий на большую добрую гусеницу. Бесконечное ожидание у дверей – и вот он, Зак! Высокий, застенчивая улыбка, волосы падают на лоб.
– Привет, мам.
Боб чуть отошел, пока Сьюзан обнимала сына. Они долго стояли в обнимку, чуть покачиваясь туда-сюда. Люди бережно обходили их, некоторые улыбались, глядя на эту картину. Потом Зак обнял Боба, и Боб заметил, что парень окреп. Он отстранился, взял Зака за плечи и воскликнул:
– Отлично выглядишь!
На самом деле, конечно же, перед ними был их прежний Зак. Он то и дело откидывал волосы с лица, и на лбу виднелась россыпь юношеских прыщей. И хотя он набрал вес, все равно смотрелся немного костлявым. Изменилось одно: выражение лица, теперь очень живое.
– Так странно! – повторял Зак по дороге к машине. – Очень странно! Правда, странно?
Боб, да и наверняка Сьюзан, совсем этого не ожидали – парень говорил! И говорил без умолку. Рассказывал про то, что в Швеции огромные налоги, ему отец объяснил, и за эти налоги люди получают все – больницы, врачей, идеальную пожарную охрану, чистые улицы. Про то, что там у людей принято жить рядом и друг о друге заботиться гораздо больше, чем здесь. Про то, какие там красивые девушки – вы не представляете, дядя Боб! Повсюду девушки обалденной красоты, он поначалу робел, но они все очень приветливые. Он их не заболтал еще?.. Зак в самом деле это спросил.
– Нет, конечно! – отвечала Сьюзан.
Однако, войдя в дом, он чуть замялся, Боб это ясно видел. Зак почесал собаку за ушами, огляделся и заключил:
– Все вроде такое же. Но не такое.
– Я понимаю. – Сьюзан оперлась на стул. – Ты не обязан жить со мной, милый. Ты можешь вернуться туда, как только захочешь.
Он запустил пальцы в волосы и улыбнулся своей обычной простоватой улыбкой.
– Да нет, я хочу жить здесь. Просто говорю, что все это очень странно!
– Ну, вечно ты здесь не будешь. Вся молодежь уезжает из Мэна, потому что тут работы нет.
– Сьюзи, – перебил ее Боб. – Что ты несешь? Если Зак решит податься в гериатрию, здесь ему хватит работы на всю жизнь.
– Слушайте, – вмешался Зак, – а дядя Джим-то где?
– Занят, – ответил Боб. – Мы надеемся, что очень.
На восточное побережье опустилась ночь. Раньше всего солнце село в прибрежном городке Любек, затем в Ширли-Фоллс, а потом и дальше – в Массачусетсе, Коннектикуте, Нью-Йорке. Уже давно стемнело, когда автобус подвез Джима Берджесса к похожему на железные соты автобусному терминалу Портового управления Нью-Йорка; было темно, когда он смотрел из окна такси на город с Бруклинского моста. Абдикарим завершил последнюю молитву перед сном и думал о Бобе Берджессе, который, наверное, теперь дома с темноглазым мальчиком – тем мальчиком, который в этот самый момент говорил матери: «Да-а, стены надо бы перекрасить». Боб пошел выпустить собаку и стоял на крыльце, дыша холодным воздухом. На небе не было ни луны, ни звезд. Боб изумлялся тому, до чего же в этом городе темно. Он думал о Маргарет с любопытством, и его сердце уже чуяло свою судьбу. Он никогда – никогда – не предполагал, что вернется в Мэн. На минуту ему даже сделалось жутко: придется день ото дня носить толстые свитера, стряхивать снег с ботинок, входить в холодные комнаты. Он ведь сбежал от этого, и Джим тоже. И все-таки то, что его ожидало, было уже знакомо, и Боб подумал: «Такова жизнь». Мысли же о Джиме не облекались в слова, а представляли собой наплыв чувств, глубоких, как ночное небо. Боб позвал собаку и ушел в дом. Он лег спать на диване у Сьюзан, сжимая переведенный на вибросигнал телефон – не выпускал его из рук всю ночь: вдруг Джиму понадобится помощь. Но телефон молчал, он так и остался темным и неподвижным, когда первые бледные лучи утреннего света бесцеремонно пробились сквозь жалюзи.
Примечания
1
Орентал Джеймс Симпсон – знаменитый игрок в американский футбол, который в 1994 году обвинялся в убийстве жены и ее любовника и был оправдан – согласно распространенному мнению, лишь благодаря мастерству своих адвокатов. (Здесь и далее прим. переводчика.)
2
Стербридж-Виллидж – музей под открытым небом, посвященный быту Новой Англии на рубеже XVIII–XIX веков.
3
«Мокси» – безалкогольный газированный напиток, символ штата Мэн.
4
Последнюю смертную казнь в Техасе до введения моратория провели с ошибкой, в результате чего преступник оставался в сознании около двадцати минут вместо обычных трех-пяти, и смертельная инъекция была сделана ему повторно. От первого укола до смерти прошло тридцать четыре минуты.
5
Crisco – торговая марка расфасованного в банки кулинарного жира, выпускаемого компанией «Procter and Gamble».
6
Оба слова нацистского приветствия «Heil Hitler!» начинаются с латинской буквы H.
7
Цурисы (идиш) – неприятности.
8
Огаста – столица штата Мэн.
9
В английском языке слово dick является эвфемизмом полового члена.
10
Gatorade – спортивный напиток для восстановления солевого баланса в организме.
11
Синдром Туретта – неврологическое расстройство, для которого характерны вокальные тики, могущие принимать форму непреодолимого желания повторять бранные слова.
12
Остров Эллис – остров в устье реки Гудзон, на котором в 1852–1924 гг. действовал главный центр приема иммигрантов в США.
13
Охранный ордер – выдаваемое судом официальное запрещение приближаться к человеку на определенное расстояние.
14
«Кей-март» – американская сеть дешевых магазинов с широким ассортиментом товаров.