– Сегодня, в отпуск, – ответила я.
За всеми волнениями и переживаниями Валя пропустила мимо ушей сплетни женщин. А уж когда я приезжала, у них рты вообще не закрывались.
– Что-то случилось у вас? – спросила я. – На тебе лица нет.
– Такое случилось, Олечка, что даже сразу и не знаю, как рассказать, – вздохнула Валя и заплакала. – А тебе мать ничего не говорила?
– Нет, только грозилась, что брюки мои разрежет. Все как всегда, – засмеялась я. – И ты же знаешь: мать за слухами не следит. А где Мадина? Как у нее дела?
И тут Валя не сдержалась. Заплакала горько, в голос, как плачут на похоронах. Ну и что мне оставалось? Только пролезть через дыру в заборе и сесть рядом. Она мне все рассказала про жениха, про то, что Мадину из школы уволили за аморальное поведение, а ее хотят из магазина выгнать, и тогда вообще жить не на что будет. И самое страшное – парни Мадину избили, за волосы волокли. Никто не заступился. И что теперь с ними будет – никому не известно. Она и уехать готова, и дом продать, лишь бы дочь руки на себя не наложила. А у нас ее довести быстро могут – до магазина дойдет, а домой не вернется.
– В магазине мне сказали, что у нас есть неделя. Собраться и уехать.
– Это еще с чего такие условия?
Валя плакала.
– Так, перестань. Я все поняла. Ты чего хочешь добиться?
– Как – чего? – ахнула Валя. Она не привыкла, чтобы женщины так разговаривали и такие вопросы задавали. Там ведь как – поохают, посокрушаются, языками поцокают, и все, по дворам сидят, как мыши, и не высовываются.
– Скажи мне конкретно, чего вы с Мадиной хотите? Наказать этих малолеток, которые ее избили? Вернуть жениха? Восстановить Мадину на работе? Начальство твое на место поставить, чтобы нервы не трепали?
– А все вместе нельзя? – Валя смотрела на меня, как на пришельца из космоса.
– Можно. То есть ты хочешь сказать, что вам нужно восстановить репутацию, правильно?
– Да. И репутацию тоже. Мадиночка может к врачу сходить, справку взять.
– Господи, ну что вы как дети беспомощные? Какая справка?
– А дети Мадиночку любят, ты не думай, – разволновалась Валя. – Мадина на конкурсе самодеятельности победила! И Нина Теймуразовна на ее стороне!
– Скажи мне, почему вы к моей матери не обратились? – все еще не понимала я. – Почему вы сидите и ничего не делаете?
– А при чем тут Мария? – не поняла Валя.
– При том, что она главный редактор газеты. А пресса у нас что? Власть. И ей плевать на то, что все вокруг говорят. Что ж вы сразу к ней не пришли? Она бы помогла!
– Да чем же она поможет? – опять зарыдала Валя. – Я у нее и так взаймы взяла, чтобы Мадиночку одеть. Спасибо ей большое, не отказала. Хорошо, что ты присылаешь. Но ведь она тоже не барствует! Каждую копейку считает. Я‑то уж знаю, в магазине работаю. Все вижу.
– При чем здесь деньги? – Тут уже я перестала понимать.
– А на что нам жить? Мы уедем, конечно. Но в городе ведь тоже нужно устраиваться. У нас даже родственников нет.
– Так вы хотите уехать или остаться?
– Ольга, я тебя не понимаю. Не мучай меня. Я и так живу, как в страшном сне. Вот не знаю – выходить мне завтра на работу или нет? Если выйду – могут прогнать, позора не оберешься, а если не выйду – за прогул вычтут из зарплаты. У нас ведь тут не Москва. Ты меня спрашиваешь, а я даже не понимаю, как тебе ответить.
И тут из дома вышла Мадина. Она шла, как сомнамбула. Пошла к воротам.
– Мадиночка, дочка, ты куда? – подскочила Валя.
– Пойду утоплюсь. Так всем легче будет, – ответила Мадина и стала дергать ручку калитки. Валя из последних сил пыталась увести дочь в дом.
– Что там у вас случилось? – Во дворе появилась бабушка.
– Ты вообще в курсе, что у тебя за забором происходит? – спросила ее я.
– А что такое? Я же по письму ездила в соседний район. Потом материал писала. Валя, что такое?
– Ну ты даешь! У тебя тут готовый материал на первую полосу, а ты не видишь!
– Какой материал? – тут же заинтересовалась бабушка, как журналист падкая на сенсации.
– В Министерство образования на стол попадет! – ответила я.
Бабушка тут же воспользовалась дырой в заборе и вытащила блокнот из кармана фартука. Она могла менять фартуки, пиджаки и платья, но в каждом кармане у нее лежали блокнот и огрызок карандаша.
– Я готова, – серьезно сказала она и принялась записывать.
Я пересказала ей историю Вали. Та только всхлипывала, поддакивала и кивала. Бабушка ойкала – то ли от радости, что материал получится хорошим, то ли от того, что все проглядела, прослушала и чуть не упустила такую историю. К тому же бабушка всегда считала, что дело журналистов – вскрывать нарывы на теле общества, привлекать общественность, призывать к ответу виновных. А уж когда речь шла о правах женщин, защите детей, заботе о ветеранах, бабушкино перо становилось мечом.
– Все, я побежала, – сказала она, – сейчас перепечатаю и срочно в номер пущу. Еще успеваю. Спасибо, Ольга. Отличная работа.
– А какой заголовок? – окликнула ее я.
Бабушка затормозила, посмотрела на абрикосовое дерево.
– Мне кажется, нужно что-то пафосное, громкое и не очень понятное. Например: «Мракобесие не пройдет!» Точно. Должно быть слово «мракобесие»! Тогда начальство точно забегает! – Бабушка взмахнула огрызком карандаша.
– Ну вот, считай, полдела мы сделали, – сказала я Вале, которая сидела в ступоре, ничего не поняв про мракобесие.
– Ольга, а может, не надо было? Это же позор, – прошептала та.
– Ну не больший позор, чем уже есть. Разве нет?
– Так вроде мы жалуемся на жизнь, получается. – Валя готова была броситься догонять бабушку.
– Да, вы жалуетесь. Еще как жалуетесь. Все правильно. А теперь мы напишем жалобу!
– Куда? – Она уже была не рада, что со мной связалась.
– В Министерство образования. И попросим не только восстановить Мадину на работе, но и компенсировать ей вынужденные прогулы.
– Нет, не надо жалобу! – замахала руками Валя. – Только хуже будет. Я боюсь! Да кто нас слушать будет? Да еще в министерстве! Только засмеют! Мы же из села, кто про нас знает?
– Завтра все узнают, вот увидишь. Или ты борешься, или бежишь, сверкая пятками. О себе не думаешь, подумай о дочери. А теперь собери мне все Мадинины грамоты, благодарности, характеристики и все, что есть. Диплом с отличием приложим.
– А грамоту за победу в художественной самодеятельности класть? – спросила Валя, как будто речь шла о теплых штанах или носках.
– Обязательно! Особенно за художественную самодеятельность! Что там? Первое место? На областной конкурс предлагали поехать? Да они нам в ноги будут кланяться!
– Кто они? – испугалась Валя.
– Да кто захочешь, тот и будет!
– А гармошку и костюм тоже нужно упаковать? Жалко ведь. Такие красивые.
– Нет, Валя, только документы, – улыбнулась я. – Ну, готовы к победе? Как говорит наша бабушка, точнее ее любимый Блок, «и вечный бой, покой нам только снится!».
– Оля, я не могу. Ты ведь уедешь, в Москву вернешься, а мы с Мадиночкой одни останемся. Как нам жить, если мы на село жалобу напишем?
– А если промолчим, то в следующий раз опозорят другую девушку, зная, что все сойдет с рук. Если мы сейчас рот откроем, то они подумают, прежде чем устраивать самосуд. Ты же знаешь, что Мадина ни в чем не виновата. Тогда почему она должна сидеть за забором?
На следующий день газета вышла с бабушкиной статьей под громким заголовком на первой полосе. Бабушка сбегала в типографию и принесла пачку экземпляров. Когда ее останавливали соседки, чтобы спросить, по какому поводу переполох, она выдавала им газету. Соседки ахали. Когда бабушка добежала до дома, уже все село прочло передовицу и замерло в ожидании. Мы сели в редакционный «уазик», усадили в него Мадину и поехали в город, в министерство. Бабушка надела свой парадный костюм с орденами и медалями и размахивала удостоверением главного редактора районной газеты. Люди и так расступались, но бабушке этого было мало – она всем сообщала, что сопровождает знаменитого московского адвоката, тыча в меня пальцем. Поскольку я нарядилась в свое любимое джинсовое платье выше колен, ни у кого не было сомнений в том, что я приехала из Москвы. Тут же пошли слухи, что дело находится на контроле в столице, раз уж оттуда московский адвокат приехал. Рядом шла Мадина – замотанная во все черное, бледная, еле живая. Мы ее вели под руки, и ей даже не приходилось специально изображать страдания.
Такой компанией мы зашли в кабинет республиканского министра – нас, естественно, никто не посмел остановить, и тот перепугался до полусмерти. Его можно было понять – статья в газете на первой полосе, главный редактор – фронтовичка, ветеран, в орденах и медалях, адвокат из Москвы в неприличном платье и несчастная опороченная девушка, которая вот-вот хлопнется прямо у него в кабинете в обморок.
– Комиссию! Я пришлю к вам комиссию! – закричал министр.
– Когда?! – строго спросила я, зная, что комиссия может добираться до нашего села несколько лет. А бабушка хлопнула газетой с передовицей по столу. Мадина осела на стул. – Понимаете, мы сейчас еще в прокуратуру должны заехать, – продолжала я, – там нас уже ждут. Ну, вы понимаете. Дело серьезное, вопиющее. Все-таки в наше время в образцово‑показательном селе был устроен самосуд, практически линчевание, это же уголовное преступление. А руководство села было в курсе, но не вмешалось, так что сами понимаете, какие могут быть последствия. И пострадавшая… – Я показала на Мадину. – Сами видите, что девушку оболгали, оклеветали. И как, объясните мне, гордость села, получившая первое место на конкурсе самодеятельности в городе, удостоенная призов и наград, могла совершить то, в чем ее обвиняют? И как она могла преподавать детям? Вот, посмотрите, у нас и характеристика с места работы, и рисунки детей, которые ее любят. И вот еще, красный диплом. Даже два – окончание школы и института. А теперь сами решайте, могла такая девушка, – я опять показала на Мадину, – совершить что-то непотребное? Опозорить честь, которую так берегла? Подвести педагогов, родителей, руководство?
В этот момент Мадина начала падать со стула.
– Что же вы стоите? – прикрикнула я на министра, и он кинулся к графину с водой, опрокинул стул, усадил Мадину и понял, что дело плохо. Девушка чувствительная, скромная, ни грамма косметики, бледная – сразу видно, что воспитана в традициях.
– Так что без прокуратуры не обойтись. Или вы думаете, я сюда в отпуск приехала? – добила я министра.
– Не надо в прокуратуру! – Министр поднял телефонную трубку и начал крутить диск. – Через два дня комиссия приедет. Обещаю. Ждите. Разберемся. Виновные будут наказаны. И в Москве своей скажите, что у нас нет мракобесия!
Бабушка выбрала все же правильный заголовок для статьи. У министра аж поджилки тряслись, когда мы уходили.
Мы вернулись в село. Валя ждала нас у ворот.
– И что теперь? – спросила она.
Мадина зашла в комнату, легла на кровать и уставилась в стену.
– Будем готовиться к встрече гостей, – сказала я.
– Как готовиться? – ахнула Валя.
– Стол надо накрыть королевский. Что у вас из напитков есть?
– Так арака и пиво, что же еще? А откуда ж денег взять?
– А что у тебя за ящик под кроватью стоит? – спросила я у бабушки.
– Так однополчанин мне кизлярский коньяк передал. Еще на прошлый День победы, – ответила она. – Я его не пью, вот и стоит. А что?
– Ну ты даешь! Кизлярский коньяк? Да мы так гостей встретим! Такую пыль в глаза пустим, что они ослепнут!
– А продукты на что покупать? – переживала Валя.
– Кто у вас сейчас в сельсовете? Вадим? – спросила я.
– Да, – ответила Валя, – а что?
– А то, что он еще в школе за мной ухлестывал, – засмеялась я. – Стол накроем за его счет!
Я поехала в сельсовет. Председатель сельсовета Вадим был в меня влюблен много лет. На его счастье, я уехала. Соседки шептались, что он даже собирался за мной ехать, но его быстро женили на богатой невесте, и благодаря новым родственникам он и получил назначение на престижную должность. Я еще только подходила к зданию, а Вадим уже закрылся у себя в кабинете. От греха подальше. Ведь разговоров потом не оберешься, если бы он на меня хотя бы посмотрел.
– Вадик, ты же знаешь, что со мной бесполезно спорить, – начала я разговор через дверь, уверенная, что он меня слышит. – Через два дня сюда комиссия из министерства приедет. Я вызвала. И скажи спасибо, что я им про тебя не рассказала, как ты хотел Валю уволить. Или не с твоей подачи ей дали неделю на сборы? Даже если не ты, комиссии я скажу, что ты тоже руку приложил. И пусть разбираются. Зачем тебе неприятности? Открой дверь, просто поговорим. Вадим, я же не уйду, ты знаешь. Открой дверь.
– Ну что тебе нужно? – Вадик все же впустил меня в кабинет. – Почему, когда ты приезжаешь, обязательно начинаются проблемы? Ты же в отпуск приехала, вот и отдыхай!
– Не могу, Вадик. Работа у меня такая – людей защищать от таких, как ты. Говори, ты Валю из магазина хотел уволить? Приказ уже подписал?
– Ничего я не подписывал! Просто попросил! – взвизгнул Вадик.
– Зачем же ты так? Валя же с твоей мамой дружит.
– Это не я! Меня заставили! – закричал Вадик.
– Кто заставил?
– Общественность!
– Ты как был трусом, так и остался. Значит, так. Или ты сейчас выписываешь Вале премию годовую, восстанавливаешь ее на работе, или я комиссию прямо к тебе в сельсовет привожу. И рассказываю, как ты мать несчастной девушки из села хотел выгнать. И с твоего разрешения на центральной площади был устроен самосуд. Да, и еще одна просьба – ты ведь знаешь родителей этих тварей, которые Мадину избили? Конечно, знаешь. Так что советую поговорить с мужчинами, и пусть они своих ублюдков держат подальше от Мадины, а женщины чтобы рты не раскрывали. Еще советую выписать Мадине благодарность, в материальной форме. Например, за победу на конкурсе.
– Откуда у меня такие деньги? Где я возьму?
– А ты подумай. Хорошо подумай. Пусть мужчины, которые за этих малолетних выродков отвечают, тоже подумают. Особенно отец того, кто Мадине в лицо плюнул да за волосы таскал. Это же уголовная статья. Нанесение телесных повреждений. Пусть еще спасибо скажет, что я до прокуратуры не доехала. А ведь я могу, ты меня знаешь. И дело уголовное заведу. Так что передай, что это компенсация за моральный ущерб. Вот давай поднимайся и бегом по дворам. Комиссия послезавтра здесь будет. Нам еще гостей нужно на уровне встретить, ведь правда? Стол накрыть как положено. Сам все понимаешь. Не будем же мы образцово‑показательное село позорить? Коньяк у нас уже есть – вклад от главного редактора газеты. Ладно, рада была повидаться.
Вадик сам не появился – пришел незнакомый парень и молча положил на стол пачку денег. Валя прорвалась через дыру в заборе и накинулась на меня:
– Что это? Откуда?
– Валя, хватит орать. Это тебе стол накрыть и жить дальше. Тут, я смотрю, и на ремонт хватит.
– Кто такие деньги дал? Сельсовет выделил?
– Считай, что сельсовет.
Валя заплакала. Она все поняла.
– Валя, стол должен ломиться. Покупай все самое лучшее. Не экономь.
– Так они сюда не приедут! – Валя продолжала плакать. – Это ж такой позор сюда важных людей приглашать! У нас же домик маленький, даже двора нет. А в доме их и посадить негде. Как они тут разместятся? Давай они к вам приедут? Или в редакцию?
– Нет, у вас накроем. Стулья у соседей возьмем. И пусть попробуют отказать.
– А если они не приедут?
– Приедут. Вот увидишь.
Утром в день приезда комиссии ворота у Вали не закрывались – соседки несли стулья, столы, пироги, зелень. Валя только вздыхала и прижимала к лицу фартук, утирая слезы. Появился даже Вадик, который торжественно заявил, что Валя завтра должна вернуться на работу и зайти в бухгалтерию, где ее ждет премия. Годовая. Как очень ценному сотруднику и ударнику производства. За многолетний, так сказать, труд. Валя стояла, онемев. Даже Мадина встала с кровати и не без интереса наблюдала за происходящим.
– Оля, что ты с ним сделала? – растерянно произнесла Валя.
Я засмеялась.
– Так, теперь нам нужно Мадину привести в чувство. И нарядить ее как куколку. Чтобы была образцово‑показательная осетинская девушка.
– Я знаю! У нас есть! – воскликнула Валя.
Из шкафа она вытащила тот самый национальный костюм, который подарили за победу на смотре художественной самодеятельности. Вплели Мадине искусственные косы, дали осетинскую гармошку в руки и усадили под абрикосовое дерево. Она даже стоять не могла – похудела, одни глаза остались. И была такой бледной, что все любовались – бледная кожа считалась признаком изысканной красоты. А Мадина уже синевой пошла. Да еще костюм тяжеленный, с поясом серебряным. Она даже дышать не могла.
– Прислоните ее к дереву, чтобы не упала, – посоветовала я.
– А ты? С нами будешь? – вцепилась Валя мне в руку.
– Нет. Давай не будем пугать комиссию моим видом. Пусть спокойно поедят и выпьют.
– Оля, мы без тебя не сможем!
– Сможете. Бабушка будет с вами.
Комиссия приехала рано утром. Три человека на «Волге». Две женщины и мужчина – начальник управления по кадрам. Они заехали в школу, где Мадина преподавала, поговорили с Ниной Теймуразовной, с детьми, с другими учителями, посмотрели класс, где проводились уроки. Надо отдать должное директрисе и коллегам – никто дурного слова не сказал. А Нина Теймуразовна, расплакавшись, призналась, что Мадиночка была лучшей и любимой ее ученицей, и если бы не родители, она бы ни за что ее не уволила. Такая учительница! Детишки кричали, как любят учительницу, как скучают по ней и ждут не дождутся ее возвращения.