Он как-то непонятно кивнул головой. Софи закрыла глаза. Она не устала, просто хотела остаться одна. Ей нужна информация.
— Я долго спала?
— Почти тридцать шесть часов.
— Мы где?
— В бывшем монастыре урсулинок. Это лучшая клиника в нашем районе.
— А который час? Сейчас время посещений?
— Почти полдень. Обычно посещения разрешены с двух, но мне разрешили остаться.
В нормальной ситуации он добавил бы что-нибудь вроде «ввиду сложившихся обстоятельств», но на этот раз ограничился короткими фразами. Она чувствует, что он собирается с силами, и молчит, выжидая.
— Все это… — Он неопределенным жестом указал на ее повязки. — Это все из-за нас?.. Потому что у нас что-то неладно, так ведь?
Она улыбнулась бы, если б могла. Но она не может и не хочет. Она должна придерживаться своей линии. Тихонько сгибает три пальца под его ладонью.
— Дело совершенно не в этом, уверяю тебя. Ты очень милый.
Слово ему не понравилось, но он не подал виду. Он милый муж. А кем еще ему быть? Софи хотела спросить, где ее вещи, но просто закрыла глаза. Ей больше ничего не нужно.
Часы в коридоре показывают 19:44. Посещения закончились больше получаса назад, но в этом заведении не слишком строго следят за соблюдением правил, и в палатах еще слышатся голоса визитеров. В воздухе держится запах больничного ужина, бульона и капусты. Почему во всех больницах пахнет одинаково? В конце коридора сквозь широкое окно пробивается тусклый свет. За несколько минут до этого Софи заблудилась между этажами. Медсестра с первого этажа помогла ей добраться до палаты. Теперь она представляет себе расположение выходов. Она видела дверь, которая ведет на парковку. Если удастся благополучно миновать пост медсестер на ее этаже, она выберется. В шкафу она обнаружила верхнюю одежду, которую Франц принес, наверное, в преддверии ее выписки. Вещи не сочетались друг с другом. Она ждет, не отрывая глаз от узкой щели между чуть приотворенной дверью и стеной. Дежурную сестру зовут Женни. Худенькая, гибкая, с высветленными прядями в волосах. От нее пахнет камфарой. У нее спокойная уверенная походка. Она только что отошла от своего стола, засунув руки в карманы халата. Так она делает, когда идет покурить на улице у подъезда. Сестра толкает створчатую дверь, ведущую к лифтам. Софи считает до пяти, открывает дверь палаты и в свою очередь проходит по коридору, минует пост Женни, но перед створчатой дверью сворачивает направо и спускается по лестнице. Через несколько минут она окажется на парковке. Прижимает сумку к груди. И снова начинает повторять: 6,7,5,3.
Жандарма зовут Жондрет, у него желтое лицо и седые усы. При нем другой, тот ничего не говорит, только с сосредоточенным и озабоченным видом разглядывает собственные ноги. Франц предложил им кофе. Они ответили, да, кофе, почему бы нет, но остались стоять. Жондрет — жандарм сочувствующий. Он расспрашивает о Софи, которую называет «супружницей», и пока не сказал ничего такого, чего Франц бы уже не знал. Он смотрит на обоих жандармов и играет свою роль. А роль его — беспокоиться, и это не трудно, ведь он действительно очень обеспокоен. Опять видит себя у телевизора. Он любит телевикторины по общей культуре, потому что сравнительно легко выигрывает, хотя всегда немного мухлюет. Аплодисменты, восклицания ведущего, дурацкие шутки, заранее записанный смех, гомон при объявлении результатов — от телевизора столько шума. Но в любом случае Софи сделала это тихо. Даже если бы в тот момент он был занят чем-то другим… Вопросы: раздел «Спорт». Не совсем его… И все же он попытал счастья. Вопросы об Олимпийских играх, из тех, на которые никто ответить не может, кроме нескольких психов с узкой специализацией. Он обернулся, голова Софи была откинута на бортик ванны, глаза закрыты, пена до подбородка. У нее красивый профиль. Надо признать, даже сильно исхудав, Софи оставалась красивой. Действительно очень красивой. Его это часто наводило на разные мысли. Вернувшись к телевизору, он про себя заметил, что должен все-таки за ней приглядывать: в прошлый раз, когда она заснула в ванне, он вытащил ее совершенно заледеневшей, и пришлось несколько минут растирать ее одеколоном, прежде чем к ней вернулись краски. Так умереть он ей не даст. Чудесным образом он наткнулся на ответ, имя болгарского прыгуна с шестом и… вдруг внутри раздался сигнал тревоги. Он обернулся. Голова Софи исчезла, он кинулся туда. Пена была алой, а тело Софи ушло на дно ванны. У него вырвался крик: «Софи!» Он опустил обе руки в воду и вытащил ее за плечи. Она не кашляла, но дышала. Все тело ее было мертвенной белизны, а из запястья все еще текла кровь. Не много. Но кровь выплескивалась крошечными волнами, в ритме биения сердца, а намокшая рана вздулась. На какое-то мгновение он потерял голову. Он не хотел, чтобы она умирала. Он сказал себе: «Только не так…» Он не желал, чтобы Софи ускользнула от него. Она просто украла у него эту смерть. Она сама решила, где, когда и как. И это ее свободное волеизъявление кажется ему полным отрицанием всего, что он сделал, ее самоубийство станет оскорблением его уму. Если Софи удастся умереть вот так, он никогда не сумеет отомстить за смерть матери. Он вытащил ее из ванны, уложил на пол, затянул запястье полотенцем, говорил с ней снова и снова, бросился к телефону и вызвал «скорую». «Скорая» приехала меньше чем через три минуты, их станция была совсем рядом. И он о многом беспокоился, ожидая врачей. Станут ли копаться в прошлом Софи так глубоко, чтобы узнать, кто она на самом деле, или еще хуже — не сообщат ли Софи, кем в действительности является старший сержант Берг, который ни минуты в своей жизни не был солдатом…
Но когда он пришел к ней в больницу, то снова был в полной форме и прекрасно играл свою роль. Он в точности знал, что говорить, что делать, что отвечать и каким выглядеть.
А сейчас к нему вернулся и праведный гнев: Софи сбежала из больницы, и потребовалось больше шести часов, чтобы администрация это заметила! Медсестра, которая ему позвонила, не очень представляла, с какого боку зайти. «Месье Берг, ваша жена вернулась домой?» После ответа Франца она заюлила и немедленно передала трубку врачу.
После сообщения об этом новом бегстве у него было время поразмыслить. Жандармы могут спокойно пить свой кофе. Никто никогда не сможет отыскать Софи быстрее и надежней, чем Франц. Он в течение трех лет следовал повсюду за убийцей, которую не могла обнаружить никакая жандармерия. Эту женщину он вылепил своими руками, всю целиком; в ее жизни для него нет тайн, и однако даже он сам неспособен сказать, где она сейчас находится, куда уж там жандармам… Франц спешит, ему очень хочется послать их подальше. Но он лишь произносит напряженным голосом:
— Как по-вашему, вы быстро ее найдете?
Ведь именно это должно интересовать мужа, верно? Жондрет приподнимает одну бровь. Не такой уж он кретин, каким кажется.
— Мы обязательно найдем ее, месье, — говорит он. Поверх чашки горячего кофе, который он отхлебывает маленькими глоточками, жандарм кидает на Франца внимательный взгляд. Ставит чашку на стол. — Она поехала к кому-то и позвонит вам сегодня вечером или завтра. Лучше всего набраться терпения, вы ж понимаете… — И, не дожидаясь ответа: — С ней уже такое случалось? Ну, в смысле сбежать вот так…
Франц отвечает, что нет, но в последнее время у нее что-то вроде депрессии.
— Что-то вроде… — повторяет Жондрет. — А у вас родственники есть, месье? То есть я хочу сказать, у нее родственники есть, у супружницы вашей? Вы им звонили?
Он не ожидал такого резкого поворота, и у него не было времени как следует подумать. Какая родня была у Марианны Берг, урожденной Леблан? Когда он расспрашивал Софи о ее жизни, она придумала себе семью, которую жандармерия вряд ли сумеет отыскать… Скользкая почва. Франц наливает еще кофе, пытаясь за это время что-то придумать. И решает сменить стратегию. Лицо его становится недовольным.
— В сущности, вы просто не собираетесь ничего делать, ведь так? — раздраженно бросает он.
Жондрет не отвечает. Он разглядывает свою пустую чашку.
— Ну, если она не вернется, скажем, через три-четыре дня, мы приступим к более активным поискам. Видите ли, месье, в подобных случаях люди обычно сами возвращаются через несколько дней. А в это время они почти всегда укрываются у родных или друзей. Иногда достаточно нескольких телефонных звонков.
Франц заверяет, что понял. Если он что-нибудь узнает, то сразу же… Жондрет отвечает, что так оно будет лучше всего. Благодарит за кофе. Его спутник кивает, разглядывая половик.
Франц выжидает три часа — вполне разумный срок, с его точки зрения.
За это время на экране ноутбука он еще раз просматривает карту района с мигающим розовым квадратиком, указывающим на местоположение мобильника Софи. Это местоположение совпадает с их квартирой. Он все обыскал и обнаружил ее телефон в ящике письменного стола. Впервые за четыре года он неспособен точно определить, где находится Софи. Надо что-то делать, и срочно. Отыскать ее. На несколько секунд он задумывается о лекарствах, но успокаивает себя: созданное им депрессивное состояние не должно рассеяться слишком быстро. И все же необходимо ее вернуть. Такова первоочередная задача. Завершить. Покончить с ней. В нем закипает гнев, но ему удается совладать с ним, сделав несколько дыхательных упражнений. Он рассматривает проблему со всех сторон. Начать следует с Лиона.
Он смотрит на часы и наконец берется за телефон.
Его соединяют с жандармом Жондретом.
— Моя жена у подруги, — торопливо говорит Франц, как если бы испытывал и радость, и облегчение. — Недалеко от Безансона.
И внимательно следит за реакцией. Пан или пропал. Если жандарм попросит данные подруги…
— Хорошо, — удовлетворенно произносит Жондрет. — С ней все в порядке?
— Да… Ну, вроде бы. Мне показалась, она какая-то потерянная.
— Хорошо, — повторяет Жондрет. — Она собирается возвращаться? Она сказала, что хочет вернуться?
— Да, она так сказала. Она хочет вернуться домой.
Небольшая пауза.
— И когда?
Моторчик в голове Франца включился на полную скорость.
— Думаю, пусть она немного отдохнет. Через несколько дней я съезжу за ней, так будет лучше.
— Хорошо. Когда она вернется, пусть зайдет в участок. Бумаги подписать. Скажите ей, что это не горит! Пусть сначала отдохнет…
И перед тем, как повесить трубку, Жондрет добавляет:
— Скажите мне только… Вы ведь недавно женаты…
— Чуть меньше полугода.
Жондрет помолчал. Наверное, смотрит куда-то поверх трубки своим пронзительным взглядом.
— А то… что она сделала, вы думаете… это как-то связано с вашим браком?
Франц отвечает по наитию.
— Она и до свадьбы страдала легкой депрессией… Но, конечно, и такое возможно. Я с ней поговорю об этом.
— Так оно лучше, месье Берг. Поверьте, так оно лучше. Спасибо, что сразу предупредили нас. Поговорите с ней, когда поедете за супружницей…
Улица Курфейрак начинается прямо у площади Белькур. Богатый квартал. Франц еще раз осмотрел его по Интернету, но ничего нового по сравнению с тем, что было два года назад, не увидел.
Подыскать наблюдательный пункт оказалось нелегко. Вчера пришлось все время переходить из одного кафе в другое. Сегодня утром он арендовал машину: из машины было проще следить за зданием и за самой Валери, если потребуется. В те времена, когда они дружили с Софи, она работала в транспортной компании, а теперь подвизалась в фирме одного типа, такого же бесполезного и богатого, как она сама, который вообразил, что у него призвание быть стилистом. Заведение вроде тех, где ты можешь вкалывать пару лет как заведенный, прежде чем осознаешь, что оно не приносит ни гроша. Что в данном случае не имело значения ни для Валери, ни для ее приятеля. Утром она боевым решительным шагом выходит из дома, берет такси до площади Белькур и приступает к работе.
Едва он увидел ее на улице, как понял, что Софи здесь нет. Валери — существо непосредственное, все, что она переживает, написано у нее на лице. По ее походке и поведению Франц определил, что никаких особых забот и тревог у нее нет, от нее так и веяло покоем и безмятежностью. Он практически уверен, что Софи прячется не здесь. Кстати, Валери Журден слишком эгоистична, чтобы укрывать Софи Дюге, убийцу-рецидивистку, разыскиваемую всеми подразделениями полиции, даже если они подруги детства. У этой девицы есть свои пределы. И они весьма ограниченны.
А вдруг он все-таки ошибается? Когда она ушла, он поднялся на этаж, где расположена ее квартира. Металлическая дверь, тройные запоры. Он долго стоял, прижавшись ухом к двери. Всякий раз, когда кто-то из обитателей дома входил или выходил, он делал вид, что поднимается на следующий этаж или спускается на нижний, а потом возвращался на свой пост. Ни малейшего шума. Эту операцию он повторил четыре раза в течение дня. В целом он провел три часа, приложив ухо к двери. После шести вечера шум в квартирах, звук телевизоров, радио, разговоры, даже приглушенные, уже не позволили ему различать тайные звуки, выдающие чье-то присутствие в якобы пустой квартире Валери.
К восьми вечера, когда молодая женщина вернулась домой, Франц был там, на несколько пролетов выше. Валери открыла дверь, не говоря ни слова. Он тут же приник ухом к двери. На протяжении нескольких минут до него доносились обычные каждодневные звуки (кухня, туалет, открываемые ящики), потом музыка и наконец голос Валери, говорящей по телефону где-то неподалеку от двери… Ясный голос. Она шутила, но ответила, что нет, сегодня она не собирается никуда выходить, и так опаздывает с работой. Потом положила трубку, и снова шум в кухне, радио…
Конечно, доля сомнения оставалась, но он решает довериться собственной интуиции. Торопливым шагом покидает дом. Сен-э-Марн меньше чем в четырех часах езды.
Невиль-Сент-Мари. Тридцать два километра от Мелёна. Франц сначала долго крутился вокруг, проверяя, нет ли полицейского наблюдения. В самом начале они, конечно, это наблюдение установили, но на дальнейшее у них не хватает средств. И пока общественное мнение не будет взбудоражено новым убийством…
Он оставил арендованную машину на парковке супермаркета на выезде из города. Минут за сорок пешком добрался до небольшого лесочка, а оттуда — до заброшенного карьера, взломал калитку, и ему открылся вполне приличный вид на дом, хотя и сверху вниз. Народу здесь бывало немного. Может, несколько парочек ночью. Но они должны приезжать на машинах. Никакого риска быть обнаруженным: свет фар предупредит его.
Месье Оверней выходил всего три раза. Два первых раза он ходил за бельем — прачечная была устроена в том крыле дома, которое вроде бы не сообщалось с другими помещениями, заодно забрал почту — почтовый ящик стоял метрах в пятидесяти, чуть ниже по дороге. В третий раз он уехал на машине. Франц на мгновение заколебался: ехать за ним? Остаться? Он остался. В любом случае не ходить же за ним пешком по такой деревушке…
Патрик Оверней отсутствовал час двадцать семь минут, и на протяжении всего этого времени Франц в бинокль неотрывно наблюдал за домом. Насколько он был уверен, увидев Валери Журден шагающей по улице, что Софи там нет, настолько сейчас он пребывал в нерешительности. Возможно, уходящее время и с тревожной быстротой утекающие часы вынуждали его надеяться на скорое решение. И еще кое-что не дает ему покоя: если Софи не здесь, то он не представляет, куда еще она могла отправиться. Софи в глубокой депрессии, она пыталась убить себя. Ее психика крайне уязвима. С того момента, как он узнал о ее исчезновении из больницы, его душит ярость. Он должен ее вернуть. «С этим надо заканчивать», — твердит он не переставая. И не может себе простить, что тянул так долго. Разве нельзя было завершить все давным-давно? Разве он не получил все, чего добивался? Вернуть ее и покончить с этим.
Франц пытается представить, что происходит сейчас в голове у Софи. А если она во второй раз захочет умереть? Нет, иначе бы она не убежала. В клинике была куча возможностей это сделать, там же просто идеальное место для смерти. Она могла снова вскрыть себе вены, медсестры заходят не каждые пять минут… «Зачем же убегать?» — снова и снова задается он вопросом. Софи совершенно не в себе. В первый раз, когда она ушла, то почти три часа просидела в кафе, а потом вернулась, даже не вспомнив, что делала. Значит, вывод один: Софи исчезла из клиники не намеренно, сама не зная, куда идет. Она не просто ушла, она убежала. Она пытается убежать от собственного безумия. Рано или поздно она начнет искать какой-нибудь приют. Он обдумывал вопрос и так и этак, но не представлял, где убийца, разыскиваемая так, как Софи Дюге, надеется найти убежище, кроме как у своего отца. Софи пришлось порвать со всеми знакомыми, чтобы превратиться в Марианну Леблан… если только она не отправилась наугад, в совершенно случайном направлении (а в таком случае она должна очень скоро вернуться домой), то именно сюда, к отцу, должно привести ее стремление укрыться. Надо только терпеливо ждать.
Франц подкручивает бинокль и наблюдает, как месье Оверней загоняет машину в гараж под домом.
У нее еще много работы, но день был длинным, и ей не терпится вернуться домой. Поскольку начинает она поздно, то обычно не покидает кабинет раньше половины девятого, иногда даже девяти вечера. Уходя, она говорит, что завтра придет пораньше, прекрасно зная, что ничего подобного не случится. В машине она перебирает в памяти, что ей можно и чего нельзя, что она должна и чего не должна делать. Это очень непросто, когда у тебя начисто отсутствует чувство самодисциплины. В такси она с небрежным видом листает модный журнал. На улице она ни разу не оглядывается. Набирает код, бодро толкает дверь подъезда. Она никогда не садится в лифт, поэтому и сейчас идет пешком. Доходит до своей площадки, достает ключ, открывает, закрывает, оборачивается, Софи стоит перед ней, в той же одежде, в которой появилась накануне ночью, Софи, которая делает ей нетерпеливый знак рукой, словно недовольный постовой, регулирующий уличное движение. Продолжай действовать, как обычно! Валери кивает, проходит в квартиру, пытаясь вспомнить, что же она делает обычно. Но на нее будто ступор нашел. В голове вдруг становится пусто, и она понимает, что решительно ничего не помнит. А ведь Софи сто раз повторила ей порядок действий, но сейчас… все вылетело из головы. Валери, белая как мел, пристально смотрит на Софи. Она не может шевельнуться. Софи кладет руки ей на плечи и властным толчком заставляет опуститься на стул у двери, куда обычно она ставит сумку, зайдя в дом. В следующую секунду Софи уже стоит перед ней на коленях, стаскивает с нее туфли, надевает их и направляется в глубь квартиры. Она заходит на кухню, хлопает дверцей холодильника, потом отправляется в туалет, оставив его открытым, спускает воду, проходит в комнату… За это время Валери успевает опомниться и теперь злится на себя. Она оказалась не на высоте. Софи появляется в проеме двери. Нервно ей улыбается. Валери прикрывает глаза, словно с облегчением. Когда она снова их открывает, Софи издалека протягивает ей телефон и кидает тревожный вопросительный взгляд. Валери воспринимает это как второй шанс. Она набирает номер и начинает расхаживать с телефоном по квартире. Осторожней, заранее предупредила ее Софи, главное — не переигрывай, поэтому она со сдержанным оживлением говорит: нет, сегодня вечером ей не хочется никуда выходить, у нее много работы, смеется, больше времени, чем обычно, слушает собеседника, прощается, да, да, я тоже, целую, пока-пока, проходит в ванную, вынимает контактные линзы из глаз, предварительно вымыв руки. Когда она возвращается в прихожую, Софи стоит, приложив ухо к входной двери, опустив глаза, с таким сосредоточенным видом, будто молится.