На выходе из кабинки в зеркале ее встретило собственное лицо. Опустошенное. С ума сойти, до какой степени она чувствовала себя старой и потасканной. Помыла руки, смочила лоб. Ну и усталость… Подняться обратно, выпить кофе, выкурить сигарету и подумать. Не впадать больше в панику, теперь уже вести себя осмотрительно, все анализировать. Легко сказать.
Она поднялась по лестнице обратно. Вышла на террасу, и перед ней мгновенно предстала катастрофа во всем своем размахе. Чемодан исчез, женщина тоже. Софи взревела: «Черт!» — и принялась яростно быть кулаком по столу. Чашка с кофе опрокинулась, разбилась, все взгляды обратились на нее. Она повернулась ко второй женщине, той, что сидела за столиком справа. И в ту же секунду, по едва уловимому признаку, по тени во взгляде поняла, что та все видела, но не стала вмешиваться, и слова не сказала, и бровью не повела, ничего.
— Вы, разумеется, ничего не видели!..
Женщине под тридцать, она вся какая-то серая с головы до пят, лицо грустное. Софи подходит ближе. Утирает слезы тыльной стороной ладони.
— Ты ничего не видела, стерва!
И дает ей пощечину. Крики, официант кидается к ним, женщина держится за щеку и молча плачет. Все сгрудились вокруг, чтобы узнать, что происходит, и вот Софи уже в центре циклона, официант хватает ее за руки и кричит: «Успокойтесь, или я позову полицию!» Она высвобождается движением плеч и пускается бежать, официант орет, бежит за ней, толпа за ними, десять метров, двадцать метров, она не знает, куда дальше, рука официанта властно опускается на ее плечо.
— Заплатите за кофе! — рыкает он.
Она оборачивается. Тот возбужденно смотрит на нее. Их взгляды сталкиваются — схватка характеров. Он мужчина. Софи чувствует, что свою победу он не упустит, вон как распалился. Она достает пресловутый конверт, в котором только крупные купюры, пачки сигарет падают, она их подбирает, вокруг собралась толпа, она глубоко дышит, шмыгая носом, снова пытается утереть слезы тыльной стороной ладони, достает купюру в пятьдесят евро, сует ее официанту. Они стоят посреди вокзала, вокруг — кольцо зевак и пассажиров, привлеченных происшествием. Официант сует руку в карман фартука, чтобы выдать сдачу, и по намеренной медлительности его движений Софи чувствует, что он переживает минуту своей славы. Он тянет и тянет до бесконечности, не обращая внимания на окружающих, полностью сосредоточенный, как если бы публики не существовало, а он пребывал в своей естественной роли — роли невозмутимой власти. Софи чувствует, что ее нервы на пределе. Руки зудят. Кажется, вокруг них собрался весь вокзал. Официант скрупулезно отсчитывает сдачу с пятидесяти, выкладывая каждую банкноту и каждую монету на ее дрожащую протянутую ладонь. Софи видит только его седеющую макушку с капельками пота у корней редких волос. Ее мутит.
Софи берет сдачу, поворачивается и проходит сквозь толпу зевак, совершенно потерянная.
Идет. Ей кажется, что она спотыкается, но нет, шагает прямо, просто смертельно устала. Рядом голос:
— Помочь, что ли?
Звук низкий, глухой.
Софи оборачивается. Господи, какое убожество. Рядом с ней пьянчужка, жалкий до невозможности, бомж с большой буквы.
— Нет, все нормально, спасибо… — бросает она.
И двигается дальше.
— Да ладно, чего там стесняться! Все мы в одном дерь…
— Отвали и не лезь ко мне!
Субъект немедленно ретировался, бормоча под нос нечто, чего Софи предпочла не расслышать. Может, ты не права, Софи. Может, прав он, и, как ни пыжься, ты действительно до этого докатилась, ты — бомж.
«Что там было, в твоем чемодане? Шмотки, всякое барахло, главное — деньги».
Она судорожно порылась в карманах и облегченно вздохнула: документы при ней и деньги тоже. Главное спасено. Значит, нужно еще раз подумать. Вышла из вокзала на солнце. Перед ней выстроились кафе, ресторанчики, повсюду пассажиры, такси, машины, автобусы. А прямо перед носом — невысокий бетонный парапет, материальное воплощение очереди на такси. Несколько человек сидели на нем, кое-кто читал, мужчина с очень деловым видом говорил по телефону, держа на коленях еженедельник. Она подошла, тоже уселась, достала сигареты и закурила, прикрыв глаза. Сосредоточиться. Внезапно она подумала о своем мобильнике. Они поставят его на прослушку, увидят, что она пыталась дозвониться в квартиру Жерве. Она открыла крышечку аппарата, лихорадочно извлекла СИМ-карту и бросила ее в водосток. Да и сам телефон нужно выбросить.
На Лионский вокзал она приехала чисто рефлекторно. Зачем? Чтобы поехать куда? Загадка… Она попыталась разобраться. Ну да, теперь вспомнила: Марсель, точно, они ездили туда с Венсаном, давным-давно. Хохоча, они ввалились в гостиницу рядом со Старым портом, на редкость отвратную, но никакая другая не попалась по дороге, а им не терпелось зарыться в простыни. Когда субъект за стойкой администратора спросил их имена, Венсан ответил: «Стефан Цвейг» — потому что в то время это был их любимый писатель. Пришлось диктовать по буквам. Администратор поинтересовался, не поляки ли они, и Венсан сказал: «Австрийцы. По происхождению…» Они остановились там на одну ночь, инкогнито, под выдуманным именем, вот почему… Эта мысль потрясла ее: инстинкт направлял ее туда, где она уже бывала, в Марсель или в другое место, не важно, лишь бы оно было хоть немного знакомым, потому что так спокойнее, но именно этого от нее и будут ждать. Ее будут искать там, где она вероятнее всего объявится, а как раз этого делать нельзя. С данного момента, Софи, ты выкинешь из головы все привычные ориентиры, если хочешь выжить. Включи воображение. Делай то, чего никогда не делала, иди туда, где тебя не ждут. Внезапно мысль о том, что она больше не сможет поехать к отцу, вогнала ее в панику. Они не виделись больше полугода, а теперь это направление стало для нее запретным. За его домом наверняка следят и телефон тоже прослушивают. Перед ее глазами предстала знакомая фигура старика, неизменно высокая и крепкая, словно вырубленная из дуба — такого же старого, такого же прочного. Софи выбрала Венсана по тому же принципу: высокий, спокойный, невозмутимый. Ей будет этого не хватать. Когда после смерти Венсана все рухнуло и от ее жизни остались одни развалины, отец был тем единственным, что уцелело. Она больше не сможет ни повидаться с ним, ни поговорить. Совсем одна на свете, как если бы он тоже умер. Ей никак не удавалось представить себе мир, в котором ее отец существует и живет где-то там, но она не может ни увидеть, ни услышать его. Как если бы умерла она сама.
От подобной перспективы у нее закружилась голова, словно она безвозвратно вступала в другой, враждебный мир, где каждый шаг был сопряжен с риском и о любом спонтанном поступке следовало забыть: поступать придется каждый раз по-новому. Она больше нигде и никогда не будет в безопасности, нет и не будет места, где она смогла бы назваться своим настоящим именем, отныне Софи — никто, всего лишь беглянка, существо, ежесекундно умирающее от страха, да, ей предстоит животное существование, нацеленное исключительно на выживание, нечто прямо обратное жизни.
Ее охватила усталость, граничащая с полным бессилием: а стоит ли игра свеч? Во что теперь превратится ее жизнь? Вечные метания, ни секунды покоя… И рано или поздно — неизбежный провал, такая борьба ей не под силу. По натуре она не беглянка, а всего лишь преступница. Ничего у нее не получится. Тебя поймают без особого труда… У нее вырвался долгий вздох облегчения: сдаться, пойти в полицию, рассказать всю правду… что она ничего не помнит… что все случившееся и должно было однажды случиться, ведь в ней столько злобы, столько ненависти ко всему миру… Лучше бы все закончилось сейчас. Она не желает той жизни, что ее ждет. Но на что была похожа ее прежняя жизнь? Давно уже ни на что не похожа. А теперь она стоит перед выбором между двумя бесполезными существованиями… И она так устала… Повторяет: «Пусть все закончится». И впервые это решение кажется ей конкретным. «Я сдамся полиции», — и даже не удивилась тому, что заговорила как убийца. Ей понадобилось всего два года, чтобы стать сумасшедшей, всего одна ночь, чтобы вновь стать преступницей, и всего два часа, чтобы превратиться в загнанную женщину со всеми сопутствующими страхами, подозрениями, уловками, тревогами, попытками сорганизоваться и предвидеть, а теперь еще и с соответствующей манерой выражаться. Второй раз в жизни ей пришлось осознать, как легко нормальная жизнь может в долю секунды обратиться в безумие, в смерть. Хватит. На этом все должно закончиться. Ее охватил блаженный покой. Даже страх, что ее запрут, который все это время и заставлял ее бежать, отступил. Психиатрическая больница теперь представлялась ей не адом, а чем-то вроде приемлемого выхода. Она затушила сигарету, прикурила следующую. Вот докурю и отправлюсь. Последняя сигарета, и сразу потом она позвонит, решено, наберет 17. Ведь так? 17? Теперь уже все равно, как-нибудь она сумеет объяснить, в чем дело. Все лучше, чем те часы, которые ей пришлось пережить. Что угодно, только не это безумие.
Она выпустила длинную-длинную струю дыма, выдохнув изо всех сил, и именно в этот момент услышала женский голос.
6— Мне очень жаль…
Перед ней стояла девица в сером, нервно сжимая сумочку и пытаясь выдавить подобие улыбки. Софи даже не удивилась.
Секунду она смотрела на нее.
— Да ладно уж, — сказала она, — проехали. Бывают такие дни.
— Мне очень жаль, — повторила девица.
— Вы тут ничего поделать не можете, так что забудьте.
Но недотепа так и осталась стоять столбом. Софи первый раз вгляделась в нее по-настоящему. Не такая уж уродина, но грустная. Лет тридцати, вытянутое лицо, тонкие черты, живые глаза.
— Чем я могу помочь?
— Вернуть мне мой чемодан! Вот это было бы неплохо — вернуть мне чемодан. — Софи встала и взяла девушку за руку. — У меня нервы на взводе. Не обращайте внимания. А теперь мне пора ехать.
— Там были ценные вещи?
Софи обернулась.
— Я хочу сказать… В чемодане были ценные вещи?
— Достаточно ценные, чтобы хотелось их вернуть.
— Что вы будете делать?
Хороший вопрос. Любой другой ответил бы: вернусь домой. Но Софи выжата до дна, ей нечего сказать и некуда ехать.
— Угостить вас кофе?
Девушка смотрела со странной настойчивостью. Это уже не предложение, скорее мольба. Сама не понимая почему, Софи просто ответила:
— Ну, терять мне особо нечего…
Ресторанчик прямо напротив вокзала.
Наверное, из-за солнца девушка сразу направилась к террасе, но Софи потянула ее в глубь зала, вскользь заметив: «Не люблю выставляться». Девушка вернула ей улыбку.
Они не знали, о чем говорить, и просто ждали, пока принесут кофе.
— Вы приехали или уезжаете?
— А? Я приехала. Из Лилля.
— На Лионский вокзал?
Плохое начало. Софи вдруг охватило желание бросить девицу здесь вместе с ее запоздалым раскаянием и видом побитой собаки.
— Я сделала пересадку… — Пришлось импровизировать. И она продолжила: — А вы?
— Нет, я никуда не еду. — Девица замялась и решила сменить тему: — Я живу здесь. Я Вероника.
— Я тоже, — отозвалась Софи.
— Вас тоже зовут Вероникой?
Софи поняла, что все куда сложнее, чем ей представлялось: она не успела подготовиться к такого рода вопросам, придется выдумывать на ходу. Что требует определенного настроя.
Она неопределенно махнула рукой в знак согласия, что могло относиться к чему угодно.
— Забавно, — сказала девушка.
— Бывает…
Софи прикурила сигарету, протянула пачку. Та не без изящества зажгла свою. Поразительно, насколько эта девица, замотанная в серый балахон, выглядела совсем по-другому, если приглядеться к ней поближе.
— Чем вы занимаетесь? — спросила Софи. — По жизни…
— Я переводчица. А вы?
За несколько минут разговора Софи придумала себе новую жизнь. Вначале было немного страшно, но в конце концов стало чем-то вроде игры, надо было только постоянно помнить о правилах. У нее вдруг появился необъятный выбор. И, однако, она поступила как те, кто, выиграв в лотерею, получают возможность начать совершенно иную жизнь, но покупают такой же домик, как у всех. Итак, теперь она Вероника, учительница рисования в лилльском лицее, незамужняя, приехала на несколько дней повидать родителей, которые живут в парижском предместье.
— А что, в Лилльской академии искусств каникулы? — спросила Вероника.
В этом вся проблема: слово за слово, и можно зайти слишком далеко.
— Я взяла отпуск. Мой отец болен. Ну… — она улыбнулась, — между нами говоря, не то чтобы действительно болен: просто мне захотелось на несколько дней в Париж. Наверное, мне должно быть стыдно…
— А где они живут? Я могла бы вас подвезти, я на машине.
— Не надо, я разберусь, правда не надо, спасибо…
— Мне это совсем не трудно.
— Очень мило с вашей стороны, но это совершенно лишнее.
Она произнесла это непререкаемым тоном, и между ними снова повисло молчание.
— Они ждут вас? Может, вам надо им позвонить?
— О нет!
Слово вылетело слишком быстро: спокойно, держи себя в руках, не торопись, Софи, ты несешь черт-те что…
— На самом деле я должна была приехать только завтра утром…
— А, — сказала Вероника, гася сигарету. — Вы уже ели?
Вот это волновало ее в последнюю очередь.
— Нет.
Быстрый взгляд на настенные часы: 13:40.
— Тогда, может быть, я приглашу вас на обед? В качестве извинения… за чемодан… Я живу совсем рядом… Ничего особенного предложить не могу, но в холодильнике что-нибудь съестное найдется.
Вспомни, Софи: не делать ничего, как раньше. Идти туда, где никто не ждет.
— Почему бы и нет, — ответила она.
Они улыбнулись друг другу. Вероника расплатилась за кофе. На выходе Софи купила две пачки сигарет и пошла вслед за ней.
Бульвар Дидро. Респектабельный дом. Они шли рядышком, обмениваясь обычными банальностями. Едва добравшись до дома Вероники, Софи пожалела, что не отказалась. Нужно было просто уйти. В данный момент ей бы следовало удаляться от Парижа в любом, самом маловероятном направлении. Она согласилась от слабости и усталости. Машинально она идет следом за Вероникой, они зашли в вестибюль здания, и Софи, как случайная посетительница, позволяет хозяйке вести себя. Лифт. Вероника нажала на кнопку пятого этажа, кабина затрещала, заскрипела, закачалась, но все-таки поползла вверх и резко остановилась, встряхнув их напоследок. Вероника улыбнулась.
— Здесь не слишком уютно… — извинилась она, открывая сумочку в поисках ключей.
Не слишком уютно, но прямо с порога так и веет деньгами и прочным положением в обществе. Квартира большая, по-настоящему большая. Гостиная — сдвоенная комната с двумя окнами. Справа салон с рыжеватыми кожаными креслами, слева рояль, в глубине книжные полки…
— Входите, прошу вас…
Софи вошла как в музей. И сразу обстановка напомнила ей в уменьшенном размере квартиру на улице Мольера, где в этот самый момент…
Машинально она оглянулась, ища часы, и обнаружила их — маленькие позолоченные часы на полке углового камина, стрелки показывали 13:50.
Едва зайдя в дом, Вероника устремилась на кухню, неожиданно оживившись до торопливости. Софи слышала ее голос и рассеянно отвечала, оглядываясь вокруг. Взгляд снова задержался на каминных часах. Минутная стрелка застыла. Она глубоко задышала. Следи за своими словами, вовремя бормочи «Да, разумеется…» и постарайся собраться с мыслями. Она словно просыпалась после бурной ночи в незнакомом месте. Вероника суетилась, что-то быстро говорила, открывала шкафчики, включила микроволновку, хлопала дверцей холодильника, накрывала на стол. Софи спросила:
— Может, помочь вам?..
— Нет-нет, — отказалась Вероника.
Идеальная хозяюшка. За несколько минут на столе появились салат, вино, почти свежий хлеб («вчерашний…», «ничего, все отлично…»), который она принялась нарезать специальным ножом.
— Значит, вы переводчица…
Софи попыталась найти тему для беседы. Но это уже не имело значения. Оказавшись у себя дома, Вероника разговорилась:
— С английского и русского. Моя мать русская, так что мне легче!
— А что вы переводите? Романы?
— Очень бы хотелось, но больше приходится работать с техническими материалами: письма, брошюры и все такое.
Разговор шел своим извилистым путем; говорили о работе, семье. Софи придумывала себе знакомых, коллег, родных, прекрасную новую жизнь, стараясь держаться как можно дальше от действительности.
— А ваши родители где живут? — спросила Вероника.
— В Шийи-Мазарене.
Название вылетело само собой, она и не знала, откуда оно взялось.
— А чем они занимаются?
— Пенсионеры.
Вероника открыла вино и подала овощное фрикасе со шпигом.
— Должна предупредить, это из замороженного полуфабриката…
Софи неожиданно обнаружила, что проголодалась. Она все ела и ела. От вина по телу разливалась приятная расслабленность. К счастью, Вероника оказалась достаточно болтлива. Она касалась только общих мест, но обладала даром вести разговор, сочетая рассуждения о пустяках и всякие истории. Не прекращая есть, Софи выхватывала обрывки информации о ее родителях, учебе, младшем брате, поездке в Шотландию… В конце концов поток иссяк.
— Замужем? — спросила Вероника, кивнув на руку Софи.
Заминка.
— Уже нет.
— Но кольцо все-таки не сняли?
Не забыть бы снять. Софи пустилась в очередную импровизацию:
— Привычка, наверное. А вы?
— Хотела б я иметь такую привычку.
Она ответила со смущенной улыбкой, которая взывала к женской солидарности. При других обстоятельствах — возможно, сказала себе Софи. Но не сейчас…
— Ну и?..
— Может, в другой раз, я так думаю.
Она принесла сыр. Не похоже на человека, который не знает, что у него в холодильнике…