А вот что пишет по этому поводу профессор Р. Г. Скрынников: «В Москве толковали, что мать Собакиной передала дочери через одного придворного какие-то травки “для чадородия”. Вскрытие гробницы Марфы обнаружило поразительный биологический феномен. Царская невеста лежала в гробу бледная, но как бы живая, не тронутая тлением, несмотря на то, что пролежала под землей 360 лет. Достаточно было нескольких минут, чтобы лицо ее почернело и превратилось в прах.
В истории мировой медицины случаи такого рода хорошо известны, но причины явления недостаточно изучены. Что произошло с цветущей девицей на выданье, сказать невозможно. Может быть, ее нервная система не выдержала потрясения? А может быть, девица не умерла, а лишь впала в летаргический сон и ее похоронили живой?»
Аналогичную версию высказывает и писатель В. И. Елманов. В разговоре с корреспондентом сайта Liga-press он заявил: «Сразу оговорюсь, что я не претендую на роль первооткрывателя этой догадки, которая выдвигалась задолго до меня. Скорее всего, девушке действительно дали сильнодействующее вещество растительного происхождения, из-за чего у нее и появились все симптомы болезни, а затем наступила смерть, хотя последнее тоже далеко не факт. Не исключено, что Марфа из-за специфики препарата просто впала в летаргический сон и была заживо погребена. Во всяком случае, я являюсь сторонником именно последнего предположения, но как было на самом деле, сейчас, в связи с давностью лет, остается только гадать».
Но кому могло понадобиться устранение Марфы Собакиной? Неудачливым «конкурсанткам»? Боярам и прочему окружению царя? И для чего?
На эти вопросы В. И. Елманов отвечает так: «Не забывайте старинную русскую поговорку: “Ночная кукушка дневную всегда перекукует”. Учитывая, что ночной как раз и является жена, убежден, что приближенные Иоанна всячески старались подсунуть ему девушек из своего клана, а таких в ту пору при царском дворе существовало несколько. Марфа Собакина по своему происхождению принадлежала к группе Малюты Скуратова-Бельского, поскольку была его дальней родственницей. Его клан в ту пору был настолько силен, что, по утверждению известного историка Скрынникова, кто-либо из потенциально опасных конкуренток на этот “конкурс красоты” вовсе не допускались. Например, когда ясельничий Булат Арцыбашев, тоже входящий в число опричников, но относившийся к кавказской группировке, попытался сосватать Ивану IV сестру, его убили, а сестру отдали стрельцам на поругание. Кстати, сам царь быстро сообразил, где ему искать виновников гибели своей невесты, и не случайно сразу после смерти Марфы обрушил свой гнев именно на родичей бывших двух жен — Романовых и Темрюковичей».
Итак, по версии писателя получается, что враждующая с Малютой Скуратовым группировка ухитрилась подсунуть избраннице царя неизвестный препарат растительного происхождения, в результате чего Марфа Собакина то ли умерла, то ли погрузилась в летаргический сон и была заживо похоронена. Так ли все обстояло на самом деле, трудно сказать, ибо кто может что-то утверждать уверенно, если речь идет о событиях более чем четырехсотлетней давности.
С уверенностью можно сказать лишь одно: тайна смерти Марфы Собакиной так до сих пор и не раскрыта.
Глава пятая. Анна Колтовская
Биографы Ивана Грозного Роберт Пейн и Никита Романов пишут: «Грозный был уверен, что внезапная смерть царицы Марфы — следствие ведовства, которое направлено и против него самого, и против его детей. Да, милостью Божьей он жив, но надолго ли?»
Находясь в таком взвинченном состоянии, тайно боясь всего и всех, несколько месяцев после смерти Марфы Собакиной Иван Васильевич развлекался. По-своему, конечно — нервно, с надрывом, на грани истерики. Фактически же эти месяцы прошли под знаком жесточайшего террора, когда кровь лилась реками, а казни, и раньше страшные, теперь отличались особо изощренной жестокостью.
По поводу этой расправы М. П. Погодин задается вопросами: «За что? Было ли сопротивление? Были ли заговоры? Были ли какие-нибудь покушения свергнуть ненавистное иго? Ничего и ничего. Головы летят, пытки учащаются, и все тихо, спокойно, послушно, беспрекословно».
Далее этот же историк пишет: «Где эта борьба, опять спрашиваю я? Ее не было. Все осужденные бояре несли беспрекословно свои головы на плаху, а Иван Васильевич рубил их направо и налево, пользуясь всяким предлогом или поводом — за измену, за предательство, за умыслы, за вражду, кои мерещились в его расстроенном воображении».
Наконец, царю это надоело, он немного пришел в себя и решил вступить в очередной брак. Однако православная церковь тогда разрешала только три брака, и намеченный четвертый выходил явно незаконным. Но для Ивана Грозного, как нетрудно догадаться, законы были не писаны.
На этот раз царь выбрал себе в жены Анну Ивановну Колтовскую (по некоторым данным, Анну Алексеевну Колтовскую). Кстати сказать, вопрос об имени ее отца так и остается открытым. Князь П. В. Долгоруков в «Российской родословной книге» называет ее Анной Ивановной Колтовской, а вот П. П. Семенов-Тян-Шанский в «Географическо-статистическом словаре Российской империи» — Анной Алексеевной Колтовской. Также Анной Алексеевной ее именует Н. М. Карамзин.
Она, как и Марфа Собакина, была дворянкой — дочерью сына боярского из Коломенского уезда.
По одним данным, Анна была дочерью знатного каширского дворянина, чьи предки были рязанскими боярами. А вот, например, профессор Р. Г. Скрынников утверждает, что «Колтовские были вовсе не знатными дворянами».
Анри Труайя также уверен, что 29 апреля 1572 года Иван Грозный женился на «девице незнатной» и сделал он это «без епископского благословения».
У А. А. Бушкова читаем: «В 1572 году Грозный ведет к алтарю некую Анну Колтовскую, в отношении которой историки до сих пор не пришли к согласному мнению: то ли она была дочерью кого-то из придворных, то ли происходила из столь уж худородной семьи, что ее родителей после свадьбы дочери даже ко двору приглашать не стали (хотя купцы, родные Собакиной, ко двору попали и чинами были жалованы). Более того, подвергается сомнению даже сам факт церковного венчания Грозного с Колтовской. Как бы там ни было, М. В. Ломоносов (а он был гораздо ближе к тем временам, чем историки последующего, девятнадцатого столетия) в числе официальных жен Грозного Колтовскую все же упоминает».
Относительно точной даты свадьбы Л. Е. Морозова и Б. Н. Морозов пишут так: «Свадьба Ивана IV с Анной состоялась после 29 апреля 1572 года (в этот день он получил от освященного собора разрешение на брак)».
На самом деле Анна Колтовская была праправнучкой рязанского боярина Михаила Ивановича Глебова, которому «в кормление» была пожалована волость Колтовская в Каширском уезде. В XVI и XVII веках многие Колтовские были воеводами в различных городах. Например, Артемий Иванович Колтовский (Большой) был полковым головой, а затем осадным воеводой и наместником в Рыльске. В 1583 году, будучи вторым воеводой, он участвовал в карательном походе в Казань, а через два года стал воеводой в Ряжске.
Отец же Анны Колтовской «в полону умер», так что она была сиротой и у нее не было могущественных покровителей. Во всяком случае, никто из ее ближайших родственников не имел боярского титула.
* * *Как же происходило бракосочетание? Иван Васильевич приказал священнику обвенчать себя с приглянувшейся ему Анной. Конечно же, тот не посмел перечить самодержцу и совершил обряд венчания.
После этого царь созвал епископов и обратился к ним с такой речью:
— Святители! Злые люди чародейством извели первую мою супругу Анастасию. Вторая, княжна Черкасская, также была отравлена и в муках и терзаниях отошла к Господу. Я подождал немало времени и решился на третий брак, отчасти для нужды телесной, отчасти ради детей моих, еще не достигших совершеннолетнего возраста. Получив благословение самого митрополита, я долго искал себе невесту, испытывал и, наконец, избрал, однако чужая зависть и вражда погубили и Марфу, но она только именем была царицей. Еще в невестах она лишилась здоровья и через две недели супружества преставилась, оставаясь девой. В горести я хотел посвятить себя житию иноческому, но, видя опять жалкую младость моих сыновей и бедствия царства, дерзнул я на четвертый брак. И вот ныне я молю вас о разрешении на это и благословении.
Однако все оказалось не так просто, как хотелось бы.
Б. Н. Флоря в своей книге «Иван Грозный» рассказывает: «О всех этих деликатных обстоятельствах мы узнаем из обращения царя к участникам созванного по его просьбе Церковного собора. Созыв Собора был вызван тем, что после смерти третьей жены царь оказался в трудном положении, особенно трудном для такого правителя, как Иван IV, который постоянно ссылался на свои глубокие знания церковных канонов и постоянно подчеркивал свою несгибаемую преданность православному учению вплоть до мельчайших деталей. Дело в том, что и церковное право, и пользовавшиеся таким же большим авторитетом установления православных царей, осуждая вступление христианина в третий брак и налагая на него за это наказания, категорически запрещали четвертый брак. Запрет этот был специально подтвержден Церковным собором 920 года, созванным в связи с попыткой вступить в четвертый брак византийского императора Льва VI».
Теперь становится понятно, откуда взялась версия, что Марфа Собакина была тяжело больна еще до брака с Иваном Грозным. Прося о разрешении на новый брак, царь ссылался на то, что он якобы из-за болезни невесты «девства не разрешил», то есть фактически и в брак-то не вступал. В самом деле, что это за брак без физической близости? Так, одно название…
А. А. Бушков по этому поводу пишет: «Грозный обратился к высшему духовенству за разрешением на новый брак (в те времена жениться разрешалось только трижды). Чтобы дело прошло легче, Грозный уверял, будто “не успел” осуществить свои супружеские права, и Марфа так и умерла девственницей, что делает третий брак, с точки зрения царя, как бы и “небывшим”. Разумеется, есть сильные подозрения, что Грозный лукавил насчет “небывшего” брака».
Вникать в то, как все обстояло на самом деле, никто не стал. В результате 29 апреля 1572 года Церковный собор специальным определением позволил царю «ради его теплого умиления и покаяния» вступить в четвертый брак.
Б. Н. Флоря рассказывает: «На царя была наложена “епитимия”: в течение первого года ему не разрешалось входить в церковь (он мог быть допущен туда лишь на Пасху), во второй год разрешалось стоять в церкви с „припадающими“ — грешниками, которые должны были выстаивать службу на коленях, и лишь на третий год он мог стоять в церкви вместе с верующими, и на Пасху духовник мог допустить его к причастию. Однако все эти установления сопровождались важной оговоркой: “А пойдет государь против недругов за святыя Божия церкви, и ему, государю, епитимья разрешити”. Так как царь постоянно совершал походы против соседних государств — врагов православной веры, у него открывались возможности для того, чтобы избавиться от установленных наказаний».
Как видим, поступив так, участники Церковного собора не стали проявлять принципиальность, а безропотно покорились царской воле. Осуждать их за это нет смысла — противиться воле Ивана Грозного осмеливались немногие, и мы знаем, чем это заканчивалось. Но даже самые минимальные ограничения, наложенные духовными иерархами, царь переносил, по словам знаменитого историка русской церкви митрополита Макария, «только на самое короткое время». Отправившись в Новгород, он уже 31 мая 1572 года слушал службу в Хутынском монастыре. Правда, тогда он стоял у дверей храма, однако уже 7 августа он спокойно присутствовал в Софийском соборе на благодарственном молебне по поводу победы над татарами. В дальнейшем, вступая в новые браки, по словам все того же митрополита Макария, Иван Грозный «все это делал без всякого разрешения со стороны церковной власти и не считал нужным даже просить у нее прощения и молитв».
Впрочем, это всего лишь одна версия происходивших событий. А были и другие, согласно которым в отношениях царя и церкви не все обстояло именно так, как считал митрополит Макарий. Например, иезуит из Мантуи Антонио Поссевино, бывавший в Москве и пытавшийся склонить Ивана Васильевича к католицизму, отметил в своем сочинении «Московия», что у царя был свой духовник, который его повсюду сопровождал. По свидетельству Антонио Поссевино, хотя государь каждый год исповедовался ему в грехах, однако не принимал причастия, так как «не позволено вкушать тела Христова тому, кто женат более трех раз».
Как видим, церковные епитимии — эти духовно-исправительные меры, направленные на исправление человека — все же не остались только на бумаге.
Профессор Р. Г. Скрынников констатирует: «Высшее духовенство особым приговором засвидетельствовало, что третий брак фактически не состоялся, ибо венчанный муж девства невесты “не разрешил”. Официально было объявлено, что царицу извели ядом злые люди из окружения самого государя: “Дьявол воздвиже ближних многих людей враждовати на царицу нашу, еще в девицах сущу… и тако ей отраву злую учиниша”. Нетрудно догадаться, из какого источника шел этот слух. Скуратов внушил царю, что жизни членов царской семьи вновь угрожают его недруги — изменники и чародеи. Он вновь выступил спасителем династии. Смерть Марфы помогла Скуратову расправиться с заподозренными “ближними людьми” царя, иначе говоря, со старым опричным руководством».
Что характерно, чтобы брачное беззаконие царя пагубным образом не повлияло на нравственность народа и не стало соблазном, тот же Церковный собор вынес постановление, в котором грозил проклятием каждому, кто осмелится вступить в четвертый брак. В постановлении, адресованном «всем человецем» от бояр до простых, так и было сказано: «Да не дерзнет никто четвертому браку сочетатися», а если «кто гордостию дмяся или от неразумия дерзнет таковая сотворити», то будет «за таковую дерзость по священным правилам проклят».
Как говорится, Quod licet Jovi, non licet bovi (Что позволено Юпитеру, то не позволено быку).
Биограф Ивана Грозного Б. Н. Флоря по этому поводу пишет: «Очевидно, к тому времени, когда царь обращался к Собору со своей просьбой, у него уже была на примете новая невеста. Как отметил новгородский летописец, уже 31 мая новгородский архиепископ Леонид “пел молебны… за великую царицу Анну”…
Одновременно с этими хлопотами царь энергично занимался устройством для себя резиденции в Новгороде. С этой целью царь “с миром” посетил Новгород в декабре 1571 года. Вместе с ним в город доставили его казну, размещенную в подклетах нескольких новгородских церквей; стеречь царские сундуки приставили 500 стрельцов. Царь вскоре уехал, а в феврале 1572 года в город была доставлена основная часть его казны на 450 возах. Снова царь приехал в Новгород 31 мая с новой женой и сыновьями, а также любимыми певчими. Вместе с царем прибыл и его двор, в среде которого, по-видимому, продолжались поиски изменников. Новгородский летописец отметил: “Того же лета царь православный многих своих детей боярских метал в Волхову-реку, с камением топил”. В Новгороде царь провел два месяца».
* * *Четвертый брак Ивана Грозного, заключенный «после 29 апреля 1572 года», был, по мнению многих историков, весьма удачен. Анна Колтовская вышла замуж за Ивана Васильевича восемнадцатилетней девушкой и, по понятиям того времени, была уже «перестарком». Но зато вся ее уже сформировавшаяся стать (не ровня подобию фигуры пятнадцатилетней девочки-подростка) буквально дышала страстью. Благодаря этому Анна сумела оказать существенное влияние на грозного царя.
Она кое-чем даже была похожа на Марию Темрюковну. Во всяком случае, как и последняя, отличалась властностью и необузданностью, которые — особенно после хилой и тихой Марфы Собакиной — очень нравились Ивану Грозному. Во многом Анна напоминала и Анастасию, и не без ее влияния, как полагают историки, именно в 1572 году опричнина прекратила свое существование.
Анна Колтовская была умной, живой и веселой женщиной, и эти качества с лихвой возмещали ее «худородство». Она сумела отвлечь Ивана Грозного от бесконечных казней, создала во дворце атмосферу веселья и безмятежности и, собрав вокруг себя самых красивых женщин, во всякую минуту готовых плясать и развлекать государя всем, что ему пожелается, старалась подольше удержать мужа рядом. Это ей вполне удалось, и Иван Васильевич проводил с новой царицей целые дни напролет. При этом Анна не была ревнива, смотрела на «игры» венценосного супруга спокойно, быстро откликалась на малейшие перемены его настроения, встречала его у порога с глубокими поклонами и старалась угождать во всем. Эта чисто женская тактика оказалась весьма успешной. Не задавая лишних вопросов, никогда открыто не вмешиваясь в дела, Анна Колтовская тем не менее сумела добиться очень многого.
Иван Васильевич целые дни проводил в дворцовой половине царицы. Там же он нередко принимал доклады от воевод и придворных, чего раньше за ним не замечалось. Самые близкие царю люди вынуждены были отодвинуться на задний план. Даже сам «верный пес» Малюта Скуратов временно утратил влияние, и теперь к государю в самых важных случаях можно было проникнуть только при помощи женщин, окружавших Анну.
Наглядным доказательством того, что Иван Грозный благоволил к новой супруге, послужило его завещание, написанное в 1572 году. Согласно этому документу, Анна, в случае смерти мужа, должна была получить удельное княжество со столицей в древнем Ростове, а также четырнадцать сел «с деревнями и со всеми угодьями».
А вот Колтовские не прижились при дворе: Иван Васильевич даже не стал представлять их боярам.
* * *Согласно одной из версий, Анна вела борьбу против опричины из мести царю. Дело в том, что княжич Андрей Воротынский, ее недавний избранник, человек, которого она очень любила, был замучен опричниками в одном из московских застенков. Естественно, сделано это было по указанию царя, и девушка имела к нему личные счеты.
Может быть, это просто совпадение, но именно за время женитьбы Ивана Грозного на Колтовской были казнены или сосланы почти все главари опричнины.