Точно о ней известно только то, что она была взята на царское ложе в начале 1575 года, сожительствовала с государем до осени 1577 года, не именуясь, по крайней мере в письменных актах, царицей, а умерла, насильно постриженная в монахини.
В некоторых источниках говорится, что Анна Григорьевна Васильчикова была дочерью костромского дворянина, но рано потеряла родителей и воспитывалась в Москве в доме князя Михаила Ивановича Воротынского, сына последнего владетеля упраздненного в 1573 году Воротынского княжества Ивана Воротынского (старшего).
С другой стороны, Григорий Борисович Васильчиков, родившийся примерно в 1555 году, был осадным головой в Балахне и судьей земского приказа. В 1587 году он ездил на встречу польского посла, оставшись при нем приставом. В том же году он был послан за границу с императорскими немецкими послами, а в 1588–1599 годах находился в посольстве у персидского шаха.
Именно у этого Григория Борисовича Васильчикова была первая жена Аграфена, а вторая — Федора, от которых родились дети Анисья, Анна, Никита и Лукьян.
Считается, что именно он был отцом «жены» царя Ивана Грозного, и его насыщенная событиями биография явно входит в противоречие с информацией о том, что Анна Григорьевна Васильчикова «рано потеряла родителей».
* * *В XVIII веке род Васильчиковых разделился на несколько ветвей.
Старшая пошла от Семена Григорьевича Васильчикова, служившего в 1737 году в Военной коллегии. Его сын, Василий Семенович Васильчиков, был женат на дочери генерал-фельдмаршала К. Г. Разумовского Анне и имел четырех сыновей, из которых наиболее известен Алексей Васильевич Васильчиков (1772–1854), действительный тайный советник, сын которого, Александр Алексеевич Васильчиков (1832–1890), в 1879–1889 годах был директором Императорского Эрмитажа. Двоюродный брат последнего, Николай Александрович Васильчиков (1799–1867), служил в лейб-гвардии Кавалергардском полку и был декабристом.
Но наиболее известными стали представители младшей ветви рода, идущей от Алексея Григорьевича Васильчикова. Его внук Алексей Васильевич Васильчиков (1776–1854) стал сенатором, а другой внук, Илларион Васильевич Васильчиков (1777–1847), был героем войны 1812 года, в 1838 году стал председателем Государственного совета и Комитета министров, а в 1839 году был возведен в княжеское достоинство.
Из представителей княжеской ветви наиболее известны Илларион Илларионович Васильчиков (1805–1862) — генерал-лейтенант, генерал-адъютант и член Государственного совета, Сергей Илларионович Васильчиков (1849–1926) — генерал от кавалерии, и Александр Илларионович Васильчиков (1818–1881) — человек, который в качестве секунданта присутствовал на последней дуэли М. Ю. Лермонтова, за что был предан военному суду, но освобожден благодаря заступничеству отца.
* * *Неизвестно, кто венчал Ивана Грозного и Анну Васильчикову. Неизвестно, были ли они венчаны вообще. Во всяком случае, царицей Анну не называл никто, а патриарх и епископы не признали это подобие брака. Впрочем, царь и сам особо не добивался подобного признания. По словам его биографа Анри Труайя, он взял себе Анну «в наложницы», при этом «не спросив никакого церковного одобрения».
Н. М. Карамзин по этому поводу пишет: «Не знаем, дал ли он ей имя царицы, торжественно ли венчался с нею: ибо в описании его бракосочетаний нет сего пятого; не видим также никого из ее родственников при дворе, в чинах, между царскими людьми ближними […] На этот пятый брак, равно как и на последующие, Иоанн Грозный не испрашивал уже благословения епископов и церковного разрешения».
Итак, венчания не было. Но свадьба-то хоть имела место? Тоже, как говорится, не факт. Анри Труайя, например, утверждает, что «никакой свадьбы не было». А вот профессор Р. Г. Скрынников уверен в обратном. Он пишет: «Пятый брак был абсолютно незаконен, и потому свадьбу играли не по царскому чину. На свадьбе отсутствовали великие бояре, руководители думы. На брачный пир пригласили немногих “ближних людей”. Из тридцати пяти гостей девятнадцать принадлежали к роду Колычевых. Иван Колычев был главным дружкой невесты Анны Васильчиковой, другой Колычев водил царский поезд».
Семейную жизнь любого государя всегда определяет большая политика. И небольшая — тоже, к сожалению, определяет. Ее вообще все определяет, ведь государь — это не простой человек, который может жениться на ком ему захочется.
В январе 1573 года верный Малюта Скуратов погиб в Ливонии, командуя государевой гвардией при штурме замка Вейсенштейн (ныне Пайде в Эстонии), а его место при дворе занял боярин Василий Умной-Колычев.
После смерти Скуратова Иван Грозный в отместку приказал сжечь живьем всех пленных. По меткому определению Н. М. Карамзина, это было «жертвоприношение, достойное мертвеца, который жил душегубством».
Биограф Малюты Скуратова В. И. Левченко иронизирует: «Когда же Григорий Лукьянович возглавил царскую армию во время очередной войны с Ливонией, то… погиб в первом же сражении, что хорошо характеризует его полководческие способности.
Так что умом и талантами Малюта определенно не блистал. Но, возможно, именно в этом и кроется тайна его возвышения! Грозный не терпел рядом с собой сколько-нибудь выдающихся личностей. В свое время, когда царь посетил в Кирилло-Белозерском монастыре Вассиана Топоркова, советника его деда Ивана III, и спросил, как ему добиться повиновения от вельмож, то получил ответ: “Не держи при себе ни одного советника, который был бы умнее тебя!”
Малюта брал другим — поистине собачьей преданностью. В России того времени эта характеристика не носила негативного смысла».
А вот А. А. Бушков рассказывает нам, что глава опричников «погиб честной солдатской смертью, командуя штурмом ливонской крепости». Более того, этот весьма парадоксальный автор утверждает, что Малюта Скуратов «в реальности вовсе не был монстром». Если продолжить эту логическую цепочку, можно, наверное, даже сказать, что он был вполне достойным человеком. Можно, но, как говорится, не нужно, так как сомнительно, что смерть Малюты была случайной. Слишком уж велика была всеобщая ненависть к нему. Возможно, он стал жертвой заговора пострадавших от его зверств людей, но можно предположить и другое: сам царь вполне мог распорядиться устроить этот «несчастный случай».
Как бы то ни было, похоронили «верного пса государева» со всеми почестями в «цитадели православия» — в Иосифо-Волоколамском монастыре. А сменил его новый временщик — боярин Василий Умной-Колычев. Считается, что именно он и был покровителем Анны Васильчиковой со всеми вытекающими из этого последствиями. По предположению некоторых историков, Анна была его родственницей. Но уже через несколько месяцев Умной попал в опалу, а вместе с ним — и все Васильчиковы.
Дело в том, что первое «послеопричное правительство», которое возглавляли Колычевы, не смогло умиротворить ставшую неуправляемой страну. А раз так — его вожди были обвинены в измене, в развале государства и преданы жестокой казни. Когда же все эти «новоявленные изменники» были уничтожены, Анне Васильчиковой поневоле пришлось удалиться в монастырь.
* * *Она была пострижена в монахини под именем Дарья в Горицком Воскресенском монастыре на Белоозере. Оттуда ее перевели в Суздальский Покровский монастырь, и там она как-то таинственно скончалась.
Историк А. Л. Юрганов по поводу даты ее смерти пишет: «Никто из современных историков, ссылаясь на государевы вклады в разные монастыри по душе Анны Васильчиковой, не сомневается, что скончалась она в конце 1576 или в самом начале 1577 года».
Согласно Н. И. Костомарову, «конец ее неизвестен», а вот по словам биографа Ивана Грозного Анри Труайя, «умерла она все-таки насильственной смертью». Однако всем было объявлено, что Анна Васильчикова скончалась от «грудной болезни», хотя до брака была совершенно здорова.
Похоронили Анну в усыпальнице Суздальской девичьей обители. При этом Иван Грозный не счел нужным даже проводить ее до могилы, а после похорон был удивительно весел, как будто ничего и не произошло. Прямо скажем, довольно странно. Впрочем, настоящее отношение царя к своим женам и наложницам нагляднее всего отражается в так называемых заупокойных вкладах. Например, Троице-Сергиев монастырь получил от него вклад по царице Анастасии в 1000 рублей, по Марии Темрюковне — в 1500 рублей, по Марфе Собакиной — в 700 рублей, а по Анне Васильчиковой — в 850 рублей. Выглядит это странно, но получается, что Анну Васильчикову он любил в 1,7 раза меньше, чем Марию Темрюковну, и в 1,2 раза больше, чем Марфу Собакину.
Глава девятая. Василиса Мелентьева
Следующей, условно говоря, царской женой была Василиса Мелентьева. Почему «условно говоря»? Да потому, что официальной женой она точно не была. Для характеристики их с царем отношений историки Л. Е. Морозова и Б. Н. Морозов, например, употребляют термин «связь», да и то при этом оговариваются: «…если она, конечно, не была выдумкой фальсификатора».
Следующей, условно говоря, царской женой была Василиса Мелентьева. Почему «условно говоря»? Да потому, что официальной женой она точно не была. Для характеристики их с царем отношений историки Л. Е. Морозова и Б. Н. Морозов, например, употребляют термин «связь», да и то при этом оговариваются: «…если она, конечно, не была выдумкой фальсификатора».
Дошедшие до нас сведения об этой женщине весьма немалочисленны. Более того, они настолько скудны и противоречивы, что невозможно даже с уверенностью утверждать, что она вообще существовала. Во всяком случае, В. Г. Манягин в своей книге «Правда грозного царя» так и пишет: «Некоторые историки подвергают сомнению сам факт существования таинственной Василисы Мелентьевой, считая упоминание ее в летописи чьей-то позднейшей “шуткой” — то есть специальной вставкой».
Как бы то ни было, имя это встречается в исторической литературе, вот и мы не можем обойти его. А посему будем излагать все, как есть. Вернее, все, что об этом пишется.
После убийства князя Афанасия Ивановича Вяземского Иван Грозный приблизил к себе стремянного Мелентия Иванова (он подавал царю стремя, когда тот садился в седло). В некоторых источниках его называют дьяком, а в некоторых — Никитой Мелентьевым. Последнее, кстати, совершенно неверно, ибо, если бы это было так, его жену звали бы Василисой Никитиной, ибо фамилии в то время не практиковались.
Это был, как говорят, «пронырливый человек», завоевавший расположение царя своей готовностью, не задумываясь, выполнять по государеву приказу все, что угодно. И вот однажды Иван Васильевич, желая продемонстрировать новому любимцу особое внимание, заехал к нему в гости. Понятное дело, такое посещение стало совершенно неожиданным для Мелентия. Он, конечно же, засуетился, забегал, стал отдавать приказы направо и налево. Прошло несколько минут, и царя посадили на почетное место в горнице, а потом появилась красавица Василиса, жена Мелентия. Она внесла золоченый поднос с чаркой заморского вина. Василиса низко поклонилась, а царь поднялся, взял принесенную чарку и сказал: «Здрава будь, хозяюшка. А мужу твоему царский укор: пошто этакую красоту до сей поры от нас скрывал?»
Лицо Василисы от волнения тут же покрылось густым румянцем. Скромная жена простого стремянного не смела и мечтать о том, что вот так будет разговаривать с самим царем. А теперь милостивые слова государя открывали ей прямую дорогу наверх. А это уже было больше, чем сказка. Нетрудно себе представить, что совершенно иное впечатление произвели слова Ивана Грозного на ее мужа — Мелентия. Он уже успел приглядеться к дворцовой жизни и понимал, что теперь его спокойной семейной жизни грозит серьезная опасность. От нехороших предчувствий он весь побледнел, а лоб его покрылся испариной. Тем не менее он сдержался, отвесил очередной низкий поклон царю и сказал:
— Благодарим на добром слове, великий государь. Да продлит Господь твои лета. А насчет Василисы скажу так: негоже бабе простого стремянного пред царскими очами показываться.
Потом он повернулся к жене и строго цыкнул:
— Ступай к себе, Василиса!
Василиса еще раз поклонилась и вышла. При этом она успела бросить на царя лукавый вызывающий взгляд, который из всех видов женского оружия во все времена являлся едва ли не самым сильным.
В. Н. Балязин по этому поводу пишет: «Василиса хотя и блюла все приличия, но поглядывала на царя так зазывно, что он повеселел и подобрел».
А вот Е. А. Арсеньева описывает происходившее следующим образом: «Государь случайно увидал ее среди других слобожанок и с первого взгляда ошалел. Смотрел на нее, а мысли в голове текли медленно, словно перестоявший мед. Юницы, у которых не груди, а прыщи, ему никогда не нравились. Он любил вот таких двадцатипятилетних молодок, кои цвели бы не нежной, едва расцветшей, а зрелой бабьей красотою, сознанием своей силы. Ни до, ни после Ивану Васильевичу не приходилось видеть женщины, у которой грех столь явно прыскал из глаз».
Когда красавица ушла, Иван Грозный сказал Мелентию: «Сегодня же пришли ее ко мне во дворец. Нечего ей здесь губить свою молодость».
Никита Мелентьев молча поклонился, а царь вскорости уехал.
* * *Однако ни в тот, ни в следующий день Василиса в царский дворец не явилась. Не появился там и сам Мелентий. На третий день Иван Грозный вспомнил о нем. На вопрос, почему не видно стремянного, царю ответили, что Мелентий болен.
— А Василиса?
— Тоже сказывается хворой.
— Послать к ним лекаря, — распорядился царь. — Да приказать ему, чтобы прямо от них ко мне пришел.
Через два часа лекарь Элизеус Бомелиус явился к царю и доложил, что Мелентий точно нездоров, а вот к Василисе его, лекаря, не пустили.
— Надо бы навестить хворого, — сказал царь.
Потом он немного подумал и добавил:
— Эй, Богдан, захвати с собой фляжку вина. Ты знаешь, какого.
Обращался он к Богдану Бельскому, своему новому фавориту, который, по словам Роберта Пейна и Никиты Романова, «не имел отношения к князьям Бельским и своим нынешним положением был обязан двоюродному брату — Малюте Скуратову».
После этого царь в сопровождении Богдана Бельского и еще нескольких опричников отправился к Мелентию. Тот лежал в постели. Похоже, что последнее посещение Ивана Грозного так его потрясло, что он заболел одной из форм нервной горячки.
Новый приход царя оказался настолько неожиданным, что слуги совершенно растерялись и даже не успели уведомить своего хозяина. Иван Васильевич же прошел прямо в его спальню.
— Что, хвороба одолела, Мелентий? — спросил царь, стараясь придать своему голосу оттенок ласкового участия.
— Да, приболел вот, великий государь, — ответил больной, с трудом подняв голову от подушек.
— Ничего, ничего, мы тебя сейчас вылечим. Эй, Богдан, дай-ка ему испить нашего вина. Авось, полегчает.
Дрожа от страха и озноба, Мелентий пристально взглянул на царя, потом перевел затуманенный взгляд на ухмыляющегося Богдана Бельского и понял все.
— Государь! — дрожащим голосом воскликнул он. — Суди тебя Господь! Я твоему приказу противиться не смею. А только… Коли поднимется у тебя рука обидеть Василису, с того света приду к тебе…
Иван Васильевич, недобро сверкнув глазами, громко рассмеялся и отвернулся. В это время Бельский подал Мелентию чарку вина. Тот перекрестился и залпом осушил ее.
В одной из летописей сказано, что муж Василисы, Мелентий Иванов, был заколот опричником («мужа ее опричник закла»). Возможно, так оно и было. В любом случае, через несколько минут на постели лежал бездыханный труп.
* * *Через два дня после похорон «безвременно усопшего» стремянного Мелентия Иванова во дворце появилась его вдова Василиса. И что удивительно, эта простая, но роскошная женщина сразу заняла там первенствующее положение.
В разных источниках ее называют и Василисой Мелентьевой, и Василисой Мелентьевной. Дело в том, что в XVI веке, как мы уже говорили, еще не знали родовых фамилий, а приказным людям и простонародью фамилии заменяло отчество. Например, того же Мелентия именовали Ивановым лишь потому, что его отец звался Иваном. А жену всегда звали по имени мужа. Поэтому Василиса Мелентьевна — это значило «Василиса, Мелентьева жена».
Так вот эта самая Мелентьева жена сумела очаровать сорокапятилетнего Ивана Васильевича, который стал беспрекословно исполнять все ее прихоти. Она, например, быстро удалила из дворца всех женщин, в которых можно было увидеть потенциальных соперниц. При этом Василиса ухитрялась все время держать царя в напряженном состоянии, не допуская его до физического сближения. Это было важно: царь явно благоволил ей, а она преследовала вполне определенную цель — сделаться царицей. И, в конечном итоге, своего добилась.
По словам Анри Труайя, с прекрасной Василисой Мелентьевой «Иван переживает свой шестой медовый месяц. Но, кажется, все матримониальные планы царя обречены».
Почему? Да потому, что о благословении со стороны патриарха не могло быть и речи. В результате Василиса так и не была венчана с царем. Во многих источниках говорится о том, что Иван Васильевич сделал ее своей женой примерно в 1575 году, но «по одной молитве, без брачного обряда».
У профессора Р. Г. Скрынникова читаем: «Вдова Василиса стала шестой женой царя, а вернее, не женой, а “женищем”. Соблюдая репутацию благочестивейшего монарха, Иван взял молитвенное разрешение на сожительство с Василисой, покорившей его своей неслыханной красотой».
Словарь Даля определяет термин «женище» так: невенчанная жена, сожительница, незаконно венчанная. А есть и более современные слова — например любовница или фаворитка.
Л. Е. Морозова и Б. Н. Морозов считают, что «вряд ли есть основания считать ее именно женой царя». По их мнению, «скорее всего, она была одной из его наложниц».