…Храпел Фрон, растянувшийся на утоптанном земляном полу – Леон не пустил чесоточного на топчан, – и, видимо, не испытывал никаких сомнений относительно грядущего дня так же, как всех дней последующих. Ему-то что. У него Пароль в голове, неизвлекаемый и неуничтожимый. Пропадать одному Леону, а чесоточный останется жив.
«Не следовало лететь самому, – подумал Леон не в первый раз. – Надо было послать к южанам доверенного человека, хотя бы Тирсиса, а еще лучше никого не посылать, отпустить одного пилота, и на следующий день этот их Астил примчался бы сам. Слишком дорого обходятся сделанные сгоряча ошибки, чтобы вождю было позволено их совершать…»
Леон скрипнул зубами. Как-то раз, уже очень давно, вскоре после Столицы, Умнейший ни к селу ни к городу рассказал о стеклянном лабиринте. У них на Сиринге, или где там он жил до того, как свалился на Простор, так мучают крыс во славу науки. Бедная крыса должна пробежать лабиринт из конца в конец, ни разу не сбившись с дороги, не заплутав, а лабиринт ветвится, как паутина, и каждый коридор, ведущий в никуда, оснащен выскакивающими из стен иглами, источниками смертоносных лучей, предательскими ловушками, из которых не выбраться… Есть только один верный путь, и если крыса ошибется хотя бы раз, она погибла.
Тогда он отмахнулся от этого рассказа, как от чего-то незначащего, а надо было давно усвоить, что Умнейший ничего не говорит просто так. Он имел в виду его, Леона. Роль вождя истребляемого народа – быть крысой в стеклянном лабиринте, без права на ошибку. Двигаться наугад, не зная, что ждет за ближайшим поворотом, и если сделешь неверное движение, отдашь не тот приказ…
Тогда, может быть, повезет следующей крысе.
Сон не шел. Леон устал ворочаться на топчане. Неожиданно ему пришло на ум, что в беседе со старухой и шептуном те не задали ему ни одного вопроса касательно стратегии обороны или, скажем, производства оружия. Почему так? Неужели по природной темноте своей и глупой самонадеянности? Вряд ли. Почти наверняка зверопоклонники имеют своих людей и в лагерях беженцев, и на рубежах обороны, и на заводах, и…
А ты думал, население Простора поверило тебе безоглядно?
Леон заскрипел зубами так, что спящий Фрон начал чмокать губами и чесаться во сне. Скотина! Шелудивая толстокожая лесная корова, вот и всё.
Пророчество Фрона подтвердилось утром, когда пленникам впервые не дали еды. Горшок для естественных надобностей также не появился, квадратное отверстие осталось закрытым. Без толку побарабанив в дверь, прокричав с тем же результатом несколько обидных оскорблений, Фрон затих, приложив к двери ухо и сделав Леону знак молчать и не шевелиться.
– Уходят, – сообщил он наконец. – Быстро уходят, спешат… Ага, ушли. Вот-вот начнется, стало быть.
Только теперь Леон понял, что такое настоящая тишина. Оказывается, все время пленения он слышал доносящиеся снаружи звуки, раздробленные стенами в равномерный фон. Теперь наступила тишина. Лишь издалека доносился не то вой, не то плач – наверно, жалоба такого же обреченного на заклание пленника, запертого в другом доме. В остальном деревня словно бы вымерла чуть раньше, чем это ей предстояло.
– Не разобрать ли крышу? – предложил Леон.
– Ты еще дверь боднуть попробуй. Только без меня. Тут таран нужен.
– Заткнись. Я тебе о крыше говорю.
– Ты пробовал?
– Сам видишь: одному не достать, а с твоих плеч – пожалуй.
Фрон хмыкнул, но плечи подставил. Леон попытался расширить отверстие в потолке, расшатав доски, но лишь перемазался в охре и рассадил ладонь.
– Драконий хвост! Крепкие.
Он попытался еще раз с тем же результатом.
– Может, ты с меня слезешь? – подал голос Фрон.
Пришлось слезть.
– Один такой, как ты, в последний момент пытался меня убить, – сказал Фрон, отряхиваясь. – Наверно, из чувства справедливости, чтобы было не так обидно пропадать одному. Это был единственный, кого мне не жаль. А ты не попытаешься меня убить? Имей в виду, мне бы эта идея не понравилась.
– Заткнись!
– Ну прости, прости. Кстати, я тебе не все рассказал. Однажды меня который раз приносили в жертву, и отряд зверопоклонников не успел уйти. Давно это было, они еще опыта не набрались. Всех пожгло, естественно. А их вожак остался жив.
– Почему?
– Не знаю. Он даже развязал меня потом. Может, сумел как-то оттранслировать код Пароля. О нем говорили, что он сильный шептун, что бы это ни значило. Вообще-то у нас каждый полноценный гражданин способен на такие фокусы, это только я – глухарь… А ты Пароль слышишь?
Леон попытался настроиться, как некогда учил его Парис.
– Нет.
– Жаль, – проронил Фрон. – Не очень ты мне понравился, честно скажу, а все равно – жаль. Я отвернусь, когда начнется, ладно? Ты уж извини. Зрелище, сам понимаешь, не из приятных…
Последние минуты ожидания были подобны годам. Сколько еще минут, мгновений? Полет зауряда практически бесшумен, смерть явится неожиданно. Может, и вправду стоит прижаться к Фрону, как тот приглашал? Да, пожалуй. Как бы ни был ничтожен шанс на спасение, он все-таки шанс…
Половина дома, обращенная к пустоши, вдруг начала мягко оседать и рассыпалась в прах. Взметнулась туча пыли, затрещали балки над головой. Леон отпрянул.
– О! – произнес Фрон с удивлением в голосе. – Такое со мной в первый раз. На границу попали. И жечь деревню зауряд не стал. Может, на Пароль среагировал, а вообще-то здесь еще и не такое бывает…
– Бежим! – закричал Леон.
– Что толку? – возразил Фрон. – В зоне очистки не проживешь, а в лесу меня всякий раз опять ловили… Э, да ты постой, куда помчался, пропадешь ведь без меня, пойдем вместе…
Глава 7
Если снаряд упадет в воронку, оставленную предыдущим снарядом, скажут: вот это да! Если же человек дважды сядет в одну и ту же галошу, о нем скажут: дурак и есть! Ну и где тут логика?
Вопросы без ответов– И как же ты дальше выпутывался? – спросил Умнейший.
Леон отхлебнул из пиалы Тихой Радости.
– А дальше мы два дня петляли по лесу. Я хотел сразу идти к Астилу, в неделю дошли бы, да облава на нас была – ты не поверишь какая. Хорошо, Фрон кое-как знал местность – иногда подсказывал, где можно пересидеть, а куда лучше вообще не соваться…
– Погоди. Я этого Фрона еще не видел. Он что – вправду землянин?
Леон отпил еще глоток, крякнул.
– Что не наш – точно. Знаешь, по-моему, его на корабле не очень-то жаловали. Если не врет, конечно. Сомневаешься – допроси, только Полидевку не отдавай, допроси сам. Все-таки он мне здорово помог. А у командира их корабля, забыл как его, в черепе, он говорил, совсем мозгов нет…
– На землян это похоже, – равнодушно принял это известие Умнейший. – Где же у него мозги в таком случае?
– Я не выяснял.
– Ну-ну, продолжай, я слушаю.
– В общем, нашли мы в пограничье одну деревню, – сказал Леон. – Совсем крохотная деревенька, домов на десять, брошенная. Пустошь уже рядом, вот жители и ушли подальше, и пленников там зверопоклонники не держали. Нам бы сразу дальше уходить, а мы решили переждать ночь. Вот и переждали… – Леон выцедил пиалу и налил себе снова из тыквенной фляги. – Все-таки есть у них сильные шептуны – человека за два, за три перехода лоцируют. Короче говоря, чуть свет обложили нас в этой деревне тепленькими. Я, когда мы из плена деру дали, духовую трубку подобрал, а в лесу какой же охотник себе стрелок не наделает. Дрянь, правда, а не стрелки вышли, и трубка была с трещиной, а все-таки одного прыткого я ранил, другие на штурм и не полезли. За стенами, за плетнями попрятались, ждут чего-то. Ну и мы ждем. У меня две стрелки осталось. Тут лес раздвигается, и прямо к дому, где мы сидим, прет во-от такой драконище, одна морда с полдома… И сразу крушить стены. Попробовал было его зашептать, да только где мне против их шептунов – сам знаешь, какой я шептун…
– Знаю, знаю. Ты не отвлекайся. Гм… а почему они просто не подожгли дом, как ты считаешь? Стараются сами не убивать?
– Вот именно! – Леон стукнул кулаком по столу, едва не опрокинув пиалу. – Прямо как наши новобранцы, пока их не обтесали, Нимбом клянусь! Да и новобранцы у нас не все такие, особенно из беженцев… Правильный зверопоклонник не станет стрелять, если видит иной выход, я это хорошо понял, пока нас с Фроном по лесам гоняли. Свойство ценное. Надо бы продумать, как можно его использовать для дела.
– Продумаем, – Умнейший покивал. – А что было потом?
– А потом мы прощались с жизнью, – со счастливым смехом продолжил Леон и потер руки. – Тут-то и началась бомбежка. Половину домов развалило сразу, по бревнышку, дракону прямым попаданием голову снесло, а зверопоклонники, кто уцелел, – в лес, в лес!.. Кое-кто утек, конечно, а большую часть все же положили – кого бомбами, кого из пулеметов. Я сам страху натерпелся, а представляю, каково было тем, кто самолетов в глаза не видел. Ну, переждали мы с Фроном первый заход, переждали второй, а потом выскочили и – сигналить… – Леон залпом осушил пиалу. – Спасибо людям Астила, выручили. Одного не пойму: как он догадался, что я нахожусь именно в той деревне? Встречу – спрошу. Он здесь?
– У меня спроси, – проворчал Умнейший. – Обычная плановая бомбежка, не более. Астил, когда узнал, что ты пропал над территорией зверопоклонников, рассвирепел и приказал бомбить. Зверопоклонники и ему поперек горла. Бомбы мы ему делаем, и десяток своих самолетов у нас уже есть.
– Давно вы установили с ним связь? – спросил Леон.
– Да дней пятнадцать. Сделавши один самолет, не проблема продолжать в том же духе.
Старик отчего-то казался смущенным, и это немного настораживало. «С чего бы ему быть смущенным, – подумал Леон с легкой озабоченностью. – Не с того же, что вождя преждевременно сочли погибшим и едва не разбомбили по нелепой случайности. Дело военное, обычное. Тут бы Умнейший и глазом не моргнул…»
– Введи-ка лучше меня в курс, – сказал Леон.
– Что именно ты хочешь узнать прежде всего?
– Все! Там у меня не было никакой информации. Я даже не знаю, сколько нас сейчас осталось!
– Вместе с южанами Астила?
– Да.
Умнейший пошевелил губами.
– Если считать вместе со стариками, женщинами и детьми, думаю, наберется тысяч сто тридцать – сто пятьдесят. Точный подсчет потребует времени.
– Так мало?
– Я и на это не очень надеялся, – вздохнул Умнейший. – Очевидно, часть беженцев перехватывают зверопоклонники. Очень многие, как, впрочем и следовало ожидать, нам вообще не поверили. А многие поверят слишком поздно и не успеют выбраться из родимых мест раньше, чем зоны очистки соприкоснутся краями. Там всем им и крышка, глупцам.
– А в нашей зоне?
– Бои почти повсеместно, тяжелые потери в людях и технике. Пустошь расширяется, и нам пришлось оставить еще один завод. Новые зауряды – мы их называем заурядами-Б – практически неуязвимы. Все, что мы пока можем сделать, это обстреливать пустошь снарядами, начиненными семенами быстрорастущих растений плюс субстрат, и пороховыми ракетами с распылителями семян и субстрата же. Скоро сезон дождей, и это должно сработать. Радикального эффекта не жду, но хотя бы часть заурядов оттянется на засеянные территории, а нам того и надо. Может, станет чуть полегче. Да, вот еще что. У заурядов-Б четкий график патрулирования, потому-то наши самолеты еще летают, а промышленность работает. Делаю вывод: противник до сих пор не понял, с кем имеет дело. Наше счастье. Но повторяю специально для тебя: на успешную оборону наличными силами нам надеяться нечего. Всерьез на это рассчитывают одни деревенские дураки, которым мы морочим головы. И то до поры до времени.
– На что же ты надеешься?
– На случайность.
Леон зашипел сквозь стиснутые зубы.
– Успокойся, – сказал Умнейший. – Будущее покажет, прав я или нет, но лично я думаю, что эта случайность уже произошла.
– Фрон, что ли?
– Несомненно. И еще у нас есть десинтор, главное оружие заурядов.
– Как? – Леон вскочил с места.
– А я разве не сказал тебе? – удивился старик. – Один зауряд-Б мы все-таки сбили. Подкараулили и свалили зениткой там, где хотели. Аконтий с двумя подмастерьями попытался вскрыть его до самоликвидации…
– Безумец! – Леон ударил кулаком по столу.
Старик пожевал губами и тихо проронил:
– Умный безумец. Он успел. А самое главное, он успел подготовить себе смену. Видишь ли, десинтор он снял, но облучился и умер. Вчера похоронили.
Хорошо… Нет, то, что погиб Аконтий, конечно, ужасно, потеря невосполнимая, – но по крайней мере ремесленник погиб не зря, и вообще подумать о нем можно потом. Хорошо то, что повезло уцелеть, когда уже не надеялся, хорошо, что вернулся – жаль, нельзя колесом пройтись на виду у всех… И обойдемся. Но можно слегка расслабиться, что уже сделано, и позволить себе короткий отдых, прежде чем вновь с головой увязнуть в добровольной каторге. Хотя бы несколько часов побыть обыкновенным человеком, охотником Леоном из мирной деревушки… И выпить Тихой Радости. И вспомнить Филису…
Тирсис! Фаон, Сминфей, Элий, Батт! Куда подевались эти мальчишки?
Придут. Парис, несомненно, уже разослал повсюду весть о счастливом спасении вождя, и мальчишки прибегут первыми. Чудак-человек этот Парис – не захотел поговорить по душам, как в былые времена, отвечал невпопад, терзал бороденку – едва не выщипал, сослался на срочную работу, убежал куда-то… И глаза у него бегали – с чего бы?
Умнейший, если подумать, тоже принял его как-то странно. Несомненно, обрадовался возвращению вождя, но как-то двусмысленно обрадовался. Что-то смутило его, и даже не захотел старик скрыть смущение. Или не смог. К концу беседы стал заметно тяготиться, поглядывать на водяные часы. Мог бы и отвлечься на лишний час ради столь невероятного события. Видно же: дело движется, после первого разгрома оборона налажена не из рук вон плохо, и каждый чем-то занят. Суеты и беготни при штабе куда меньше, хотя штаб разросся и занимает не один дом, а три и называется Ставкой. Деревню едва узнать: где между домами не посажены немаленькие деревья, там натянута маскировочная сеть, огороды же и вовсе исчезли. Не деревня, а клочок леса и сливается с лесом.
На границе слияния сидел на траве Кирейн, трезвый, но синий. Сказитель творил. Явлению Леона он нисколько не удивился.
Леон приветственно помахал тыквенной флягой.
– Мне нельзя, – скорбно вздохнул Кирейн, помахав в ответ листком, и почему-то очень быстро спрятал листок за спину. – Четыре строфы еще… и тогда можно… – он закусил губу с горечью тонущего, убедившегося, что вместо спасительного пробкового полена в него метнули булыжник. – Не могу я…
– Можно, можно, – сказал Леон, присаживаясь рядом. – Я разрешаю.
Кирейн страдальчески потянул ноздрями воздух.
– А приказать ты не можешь?
Леон весело расхохотался.
– Уговорил. Приказываю: пей!
Кадык сказителя дергался с невероятной быстротой. Безумный взгляд ни на миг не отрывался от фляги, словно намеревался ее просверлить. Страшно и отдельно друг от друга двигались уши, улавливая плеск Тихой Радости в сосуде.
– Ну же! За мое возвращение!
– Только ты скажи потом, что сам мне приказал, – прошептал Кирейн, оглядываясь. – Я на тебя буду ссылаться, а ты уж подтверди, не забудь. Знаешь, у Париса какие люди? Учуят – глотка потом не допросишься. Тут в деревне всего один источник, так его караулят. А в лесах на пять переходов нет родников, даже с дурной струей ни одного не осталось. Я уж горький корень в лесу жевал – нет, не забирает. В бензин перегонку лили, так я того бензина глотнул. По шее мне съездили и сказали, что больше не дадут…
– Кто это тебе не даст? – развеселился Леон. – Я прикажу. Я вождь.
Кирейн как-то странно посмотрел на него и, мгновенно выхватив флягу, запрокинул голову. Жидкость с клокотанием исчезала в его глотке, словно ее лили в бурдюк через большую воронку. Глаза сказителя слегка осоловели. Он с неохотой вернул флягу Леону и перевел дух.
– Вот спасибо, вот уважил… Э, ты все не пей, ты мне еще чуток оставь. Я же не могу так… Не поверишь: сижу с самого утра – и хоть бы одна строка! Говорю им: без патронов стрелять нельзя, а без выпивки писать, значит, можно? Вот хоть ты мне ответь: можно?
– Нельзя, – согласился Леон. Его одолевал смех. – А что пишешь? Сагу?
– Песнь.
Из-за спины Кирейна выпорхнул измятый листок и тем же путем скрылся обратно.
– Дай-ка посмотреть.
– Кхм, – смутился Кирейн. – Чего?
– Дай посмотреть, говорю.
– Чего посмотреть?
– То, что за спиной прячешь.
Кирейн маялся так, словно был юношей, обреченным отдать свою невинность развратной старухе. Леону пришлось пригрозить, что он сам на глазах Кирейна немедленно допьет Тихую Радость, если только…
– Ну вот, давно бы так.
Он прочел неоконченную песнь дважды, первый раз бегло, второй – внимательно. Пожал плечами, хмыкнул.
– Чего вздумал стесняться? Астил давно заслужил, чтобы о нем песнь была. Хм… а кто заказал? Парис?
Кирейн закряхтел.
– Умнейший…
– И правильно сделал, – одобрил Леон. – Он само собой, а я как вождь еще сагу о нем закажу… большую.
– Какой ты вождь! – Кирейн в сердцах сплюнул. На Леона он почему-то не смотрел.
Леон моргнул.
– То есть?
– Астил теперь вождь и останется им, а ты – никто! Понял? Одно имя: Великий-де Стрелок. Велено про тебя больше ничего не писать… Дай-ка Тихой Радости.
– Что? Повтори!
– А то. Астил, говорю, теперь…
– Почему он? – От шепота Леона Кирейн пугливо отодвинулся и заерзал задом по траве.
– Умнейший так решил…
– Кто?!
– Спохватился, – буркнул Кирейн, упрямо не глядя в лицо Леона. – Где твои глаза были, когда старик у нас в деревне появился? Я нетрезв был, а и то помню, Умнейший все о Линдоре расспрашивал: что, мол, за человек, да не глуп ли, да решителен ли, да пойдут ли за ним люди… Линдора он хотел взять, не тебя! Линдор Умнейшего не послушал и погиб. А ты старику уже потом подвернулся…
Ударило в темя – словно хотел распрямиться и нашел макушкой низкий потолок. Вот, значит, как… А ведь верно, понял вдруг Леон, все так и было, Кирейн не солгал, и нельзя винить в предательстве Умнейшего, всегда думавшего о людях и никогда – о человеке. Таков уж он есть.