Наутро зашел Умнейший.
– Собирайся.
– А? Что? Куда?
– В Город.
Леон ничего не понимал.
– Только что кончился общий сход, – терпеливо пояснил Умнейший. – Гонец принес весть: на ту деревню, что к северу от вашей, тоже напал детеныш Железного Зверя и сжег ее дотла. Уцелевшие люди пробираются сюда, к вам.
Леон встрепенулся.
– И правильно! Примем. Я сам… – он вдруг осекся, сообразив, что вчера так и не спросил, пострадал ли в числе прочих и его дом.
– Помолчи, я еще не все сказал. То, что двумя нападениями дело не кончится, теперь понимает даже глупый. Сколько ты видел детенышей Зверя? Десяток? А если их уже два, три десятка? Вообще, ты уверен, что Железный Зверь всего один? В Городе нужен очевидец, а лучший из очевидцев – ты.
– Очевидец… Сам не знаю, как я его убил.
– Собираешься спорить с общим сходом? – Умнейший странно прищурился. – Я понимаю, с молодой Хранительницей ты еще мог бы поспорить…
– Не собираюсь я спорить! – Леон вздохнул. В ушах все еще стоял голосок Филисы. – А только это как-то…
– Не беспокойся, – буркнул Умнейший, отчего-то не глядя в глаза. – Сбегаем до Города и тотчас обратно, обещаю. Заодно и стекло закажешь стеклодувам, тебе теперь без слов лучшее сделают. Ну как?
Леон слабо улыбнулся.
– Нога… – сказал он виновато, демонстрируя раздутую лодыжку. – До Города я не дойду.
– Тебя понесут!
Глава 5
Если бы все население планеты ушло «в народ» – это ж сколько народу прибавилось бы!
Приписывается УмнейшемуЛес безграничен, как сам Простор. На Юге он с каждым переходом становится гуще и пышнее, на Севере – если идти много десятков дней подряд – он постепенно редеет, сменяясь то болотами, то неприветливыми скалами, поросшими бородатым мхом. Но даже и там, говорят, длинные пальцы леса далеко вдаются в тундру, некоторые так далеко, что достигают холодного северного океана, который, вообще-то, мало кто видел. Лесные поляны редки, и если на поляне не стоит деревня или она не облюбована для спортивных состязаний, значит, это никуда не годная поляна – либо чересчур мало воды, либо чересчур много травы-колючки и сонного лишайника. В среднем от одной деревни до другой день пути лесными тропами, а бывает и два, и три.
Тропы, а на оживленных путях и дороги, тоже проложены не напрямик, а так, как когда-то прошел по ним первый человек, то есть применяясь к складкам местности и густоте леса, иной раз и попросту блуждая. Опытный охотник всегда знает, где нужно свернуть с тропы, чтобы спрямить путь через неудобье. Иногда так возникают новые тропы.
Многие близко расположенные деревни поддерживают друг с другом экстренную связь непосредственно через шептунов; другие используют для доставки сообщений выдрессированных и зашептанных летяг; для дальней эстафетной связи годится и то и другое. Но если человек желает отправиться хотя бы в недалекое путешествие, ему не помогут ни шептуны, ни летяги, ни вполне их заменяющие птицы-свиньи, ни даже приручаемые кое-где с переменным успехом совиные страусы.
Городов на всем Просторе, как рассказывают Хранительницы, насчитывается не более двух десятков, из городов в деревни текут тоненькие ручейки необходимых в хозяйстве неживых вещей. Кое-что из самого легкого можно было бы отправлять с почтовыми летягами, если бы те, не пугаясь притороченного к спине неживого, поддавались зашептыванию. Но дело обстоит как раз наоборот.
Отсюда ясно, что житель Простора должен уметь ходить.
Шестеро мускулистых гонцов – парней быстроногих, славных, но, по мнению Умнейшего, немного туповатых – скорым шагом несли плетеные полусидячие носилки. Семь с половиной переходов до Города рассчитывали покрыть за три дня. Не будь на плечах носилок с обезножевшим Леоном, парни добежали бы и за два. Самые лучшие гонцы, способнейшие из способных, о каких слагают песни и саги, неся сообщение исключительной важности, отмахивают за сутки до восьми-девяти переходов, – правда, потом валятся без сил, а некоторых приходится серьезно лечить. Древняя быль рассказывает о великом гонце Хэрее, многомощном бегуне, без отдыха и пищи пробежавшем от океана до кратера Голи Покатой и обратно. Наверное, быль врет, как те старики, что уверяют, будто в пору их молодости и драконы были жирнее, и Тихая Радость слаще. И кому это понадобилось посылать гонца на Голь Покатую – неясно. Там и яйцееды-то не живут…
Первую ночь провели в гостевом доме маленькой деревушки, вторую – в лесу, на тропе. Над головами шуршали ночные животные, скрипели ветви, и где-то неподалеку, взревывая во сне, ворочался в берлоге лесной дракон. Спать почти не пришлось. Опытный охотник или гонец не собьется с пути и ночью, если на небе нет облаков и вместе с Великим Нимбом светит хотя бы одна луна.
Леона укачивало. Подстилка из трав сбивалась, и тогда от тряски саднила обожженная спина. Но хуже всего, отчего мутило сильнее, чем от мерного покачиванья носилок, была песнь Кирейна, засевшая в памяти крепче травы-колючки:
Верен глаз – и целит он
Во Врага, стрелок Леон…
Не понравилось одной только Хлое, зато Филиса била в ладоши, и Умнейший совершенно неожиданно одобрил громче всех, а новой Хранительнице Нимб просто послал Умнейшего в подарок – было на кого оглядываться. По случаю получения венка победителя пьянчуга держался на ногах сравнительно прямо.
И стрела, как песнь летя,
Поражает не шутя…
Временами Леон засыпал, словно проваливался в мутное Ничто, но кошмары преследовали и там.
Не скукожит его страх,
Коль оружие в руках…
Умнейший, отставая, догонял на привалах. Отмахиваясь от доброхотных советов, ругался и гнал вперед: быстрее! быстрее! Отдых? В Городе будет отдых, там же и накормят. Диета не вредна. Вот вам сладкие грибы, рвите и жуйте, только двигайтесь!.. Старик умел ходить.
На третий день он уже почти не отставал от уставших гонцов. В этот день Леон попробовал идти сам. Получалось медленнее, чем в носилках, но все же получалось. Опухоль на ноге заметно уменьшилась.
Умнейший, казалось, был погружен в свои мысли. Однако, поймав его взгляд, Леон понял, что старик исподтишка к нему приглядывается. Это удивило. Но когда Умнейший ни с того ни с сего не попросил – потребовал от него рассказать о родственниках, Леон несколько шагов проковылял с разинутым ртом.
– Зачем? – от изумления он допустил бестактность.
– Не твое дело.
Леон пожал плечами – Умнейшему виднее.
– Мама давно умерла, – сказал он. – Отца совсем не помню, я еще грудной был. Его на охоте фисташковым орехом убило. Вот такой орех упал. – Леон показал руками, какой упал орех. – Брат еще был, старший, но он умер в прошлом году. Вот и все.
– Значит, сирота? – понимающе покивал Умнейший. – Ну, жену твою я видел. Близких родственников больше нет?
– Только дальние.
– Совсем хорошо…
– Что же тут хорошего? – удивился Леон.
– Любопытен больно, – пробурчал старик. – А ну хватит ковылять. Полезай обратно, ты мне с ногами нужен, да и гонцы застоялись. М-мм… – замычал он и сел в придорожную траву, массируя икру со скрученными узлами вен. – Что ты будешь делать, опять свело… Не стоять! – внезапно закричал он на гонцов. – Меня не ждите, догоню. Бегом! Завтра к рассвету будем в Городе.
– О, гляди, – сказал Леон, боком заползая в носилки, – семилапая белка. Видишь? Вон, вон прыгнула.
– Ну и что?
– Как что? Восьмилапых сколько угодно бегает, а встретить семилапую – к удаче.
– Может, еще и к счастью?
– И к счастью. Да.
– Ты так думаешь? – спросил старик и больше не проронил ни слова до самого Города.
Экстренный вызов по моему каналу, столь громкий, что брат начинает ворочаться, и ворочаюсь я. Оглушительно рявкаю в ответ. «Основа Основ» много на себя берет; в бездеятельном дрейфе дисциплина любого корабля катится по наклонной плоскости, и если дать ему распуститься, он начинает мнить экипаж всего лишь своим придатком. Иной раз приходится им помыкать, чтобы поставить на место.
Что там у него?
Ага! Сообщение с поверхности, и как раз тогда, когда Нбонг спит. Брат немножко ревнует меня к общему делу.
Переживет.
Что там?
Слушаю. Корабль докладывает. Нет, на этот раз ничего особенного. Девятый счел необходимым сообщить о потере одного зауряд-очистителя, всего-то. По-видимому, зауряд самоликвидировался, получив случайное повреждение. Такое случается, хотя и нечасто.
Сообщение принято к сведению, корабль отчитан за суетливость. Рутина. Очистка идет штатно – а чего еще ждать от спокойной планеты? Неопытные чистильщики, очистив один-два мира, почему-то воображают, будто чем меньше неприятностей проявляется в начале работы, тем больше скверных сюрпризов планета готовит в конце. И лишь после десятой планеты начинают, избавляясь от суеверий, понимать, что это утверждение ни на чем не основано. Если работа у автоном-очистителей пошла, с текущими проблемами они справятся сами.
Жаль, уже не удастся установить, кто сумел попортить заявочный буй – сирингийцы, хлябники или кто-либо еще из слаборазвитых, случайно уцелевших во время Всеобщей Войны? Может быть, индифилы или глуздяне? Пожалуй, с очисткой такого вот жалкого мира кое-как справятся даже они. Настоящему работнику тут делать нечего – сущий примитив. Позволь инструкция – и после начала собственно очистки можно было бы со спокойной совестью лечь на обратный курс.
Смущает одно: чувство не чувство – а что-то такое есть, что заставляет насторожиться. Будто кто-то кричит снизу, хотя уже установлено, что телепатическая активность исследованных биологических образцов близка к нулю настолько, что фактически нулем и является. Профессиональное заболевание – мнительность.
Можно спать? Можно.
У брата нелады с пищеварением: бурчит в кишках над самым ухом, мешает. Все равно – сплю.
Город Леона не удивил – ему уже приходилось здесь бывать. Та же деревня, только большая, а вместо ручья – река. Огородов мало, и горожане занимаются ремеслами, когда хотят, а когда не хотят – не занимаются. Пищи в окрестных лесах хватит на десять таких Городов. Жители близлежащих деревень делятся с горожанами лесными фруктами, рыбой, копченым драконьим мясом, зато и получают первыми ткани, украшения, ножи, полированные духовые трубки, стреляющие на двадцать шагов дальше обычных, и многое другое. Хорошо устроились.
Встретили путников как подобает и сразу же отвели в гостевой дом на площади Четверонога. Никому не нужно селение, где гостей встречают абы как, путник обойдет его стороной, и прозябать таким людям в отторжении, пока не одумаются. Пожалуй, лишь по малой разговорчивости двух присланных для услуг девушек можно было догадаться о том, что происходит неладное. И еще: постели для уставших с дороги были готовы мгновенно, зато пищу и Тихую Радость пришлось ждать дольше, чем того требовали правила гостеприимства. Совсем чуть-чуть, но дольше.
– Здесь меня не очень-то жалуют, – буркнул Умнейший в ответ на недоумение Леона. – Что поделаешь, не вовремя меня занесло в ваши края. Однако попытаемся…
Поесть все же принесли.
Утоляя голод вареной с травами рыбой и лесными фруктами, Леон исподтишка приглядывался к Умнейшему. Странен старик, ох и странен! И прежде был непонятен и темен, а теперь и вовсе неясно, чего от него можно ждать. Прежде, если послушать стариков, никогда не отказывался помочь людям мудростью, чем и снискал уважение – а в деревне, где ночевали третьего дня, не захотел и слушать, когда к нему обратились с просьбой рассудить пустяковое дело. Конечно, сейчас такое творится, что не до пустяков, – но людей-то зачем зря обижать? Вот и в Городе, наверно, учудил что-нибудь в том же роде, иначе не косились бы… Леон шумно вздохнул. Одна из девушек, чем-то неуловимо напомнившая Филису, едва заметно улыбнулась. Ладно и так. Спутники нежеланного гостя за него не в ответе.
Насытившись, утомленные гонцы немедленно повалились спать, поднять их на ноги смогло бы разве что появление над Городом Железного Зверя или, на худой конец, его детеныша. Умнейший ничего не сказал, однако, когда Леон, не выспавшийся в тряских носилках, собрался последовать примеру гонцов, старик запротестовал самым решительным образом, а молчаливым девушкам, начавшим было прибирать со стола, заявил, что желает тотчас же видеть окружную Хранительницу, и пусть ее уведомят немедля – одна нога здесь, другая там, живо!..
Фыркнув от возмущения, девушки с достоинством удалились, чуть покачивая формами. Умнейший посверкал глазами и бросил вслед:
– Плюшки, свеклобабы!
Леон смолчал, хотя у него было иное мнение о девушках. Что ж, общаться с Умнейшим и ничему не удивляться – такого не бывает, пока не надоест удивляться. И не краснеть рядом с ним невозможно. Странней его странностей не сыщешь на всем Просторе.
– Ходить можешь? – спросил старик. – А ну-ка встань. – Леон встал. – Пройдись-ка… Ага, можешь. Сейчас пойдешь со мной, ты мне нужен. Познакомишься, кстати, со здешней Хранительницей, она женщина своеобразная…
– Зачем? – спросил Леон.
– Ты уже забыл, для чего тебя послали в Город?
– Не забыл.
– Вот и хорошо, что помнишь, – в глазах старика мелькнул затаенный огонек и тут же погас. – Когда понадобится забыть, я тебе скажу.
Молчаливые девушки не вернулись – вместо них хмурая женщина предпоследней молодости, по виду – одна из младших хранительниц, принесла ответ: Хранительница согласна встретиться с Умнейшим и будет беседовать с ним на площади Четверонога.
Несомненно, весть о разорении деревни и уничтожении одного детеныша Железного Зверя уже успела достичь Города и служила темой для споров. На Леона обращали внимание, а Умнейшего знали и так. Никто, впрочем, не подошел к путникам и не завел разговора – то ли из вежливости, то ли из-за Умнейшего. Вот послушать, о чем с ним будет говорить Хранительница, – другое дело.
Народу на площади мало-помалу прибывало. У Леона заныла ступня – пришлось перенести тяжесть тела на здоровую ногу.
– Заставляет себя ждать, – проворчал Умнейший.
Пока ждали, Леон рассматривал Четверонога. Грандиозное сооружение, похожее на огромный табурет, накрывало собой всю площадь, вчетверо большую, чем деревенская. Наверх вел трап из связанных между собой приставных лестниц, а с другой стороны верхней площадки, провисая посередине, спускался на землю длинный, свитый из лиан желоб с вплетенными пучками скользкой травы, и городская детвора с радостным визгом скатывалась по желобу сверху вниз. Четыре громадные, сужающиеся книзу лапы глубоко вдавились в грунт по краям площади, а насколько глубоко – то человеку знать не дано, да и не надо.
Только сейчас Леон понял, что металл лап не был железом. Осенила догадка: наверно, Четвероног родственник Железному Зверю, чьи детеныши оказались не железными, – только родственник дальний, мирный, а скорее всего просто мертвый скелет. Оно и понятно: попробуй останься жив, когда тебя так приложило о площадь…
– Говорят, Четвероног упал на Простор с Великого Нимба, – сказал Леон.
Старик кивнул.
– В каком-то смысле так и есть.
– Тогда люди любили неживое, – похвастался знаниями Леон. – Я еще слышал, что не все успели отбежать, когда он падал.
– Плюнь в глаза тому, кто тебе это сказал, – проворчал Умнейший.
Леон заморгал.
– Как – в глаза? Прямо слюной?
Старик тяжко вздохнул.
– Ладно, замнем. Не обращай внимания. Это просто фигура речи.
– А-а, – сказал Леон. – Тогда ладно. Это я к тому, что нельзя такое вслух говорить. И думать нельзя. Уж лучше в гостевом доме на пол помочиться, чем – в глаза…
– Да знаю я, отстань.
Окружной Хранительницей оказалась статная пожилая женщина в простом сари. Лицо ее, когда-то, вероятно, изумительно красивое, было точно вытесано из камня.
При появлении Хранительницы всё стихло.
– Здравствуй, Кларисса, – сказал Умнейший. – Давно мы с тобой не виделись.
По данному Хранительницей знаку вокруг нее, Умнейшего и Леона образовалось пустое пространство радиусом в три десятка шагов. Горожане волной подались назад, гася вздохи разочарования. Хранительнице, и только ей, решать, какое знание тайное, а какое – обыденное и обсуждаемое.
– Здравствуй и ты, Зигмунд. Не виделись давно, это верно. Что до меня, то я бы предпочла никогда больше тебя не видеть. Да и ты, я думаю, тоже. Наверное, у тебя была веская причина явиться сюда. Что за человека ты привел с собой?
Леон смущенно переминался с ноги на ногу.
– Это тот самый охотник, который убил детеныша Железного Зверя. Думаю, о подробностях тебе уже известно.
Хранительница слегка наклонила голову.
– Известно. Я спрашиваю тебя, Зигмунд, зачем ты привел с собой этого молодого охотника?
– Что с того, что привел? – забормотал Умнейший. – Правильно сделал, что привел. Стреляли многие, а попал в цель он один.
– Раз он такой меткий стрелок, ему лучше находиться в своей деревне.
Умнейший энергично затряс головой.
– Как я только что услышал, в этих краях сожжено уже два селения…
– Три, – бесстрастно поправила Хранительница. – Эйя, Мирта и Кифа. Эстафета работает исправно. Шептуны шепчут, гонцы бегают, почтовые летяги летают, Простор стоит.
– А деревни горят, – съязвил Умнейший. – Какая следующая? Может быть, твоя родная деревня, Кларисса? Прости старика, но я не верю, что тебе не хочется помешать ее сожжению. Мне просто любопытно, как ты собираешься это осуществить.
– Нимб решает, радость послать в Простор или горе. Я не была бы Хранительницей, если бы заботилась только об одной деревне в ущерб остальным. Но я не верю ушам… ты собираешься предложить мне помощь?
– Неужели ты в этом сомневаешься?
– Значит, ты привел сюда этого юнца для того, чтобы он научил наших охотников убивать детенышей Железных Зверей?
– Вот именно.