Россия 2020. Голгофа - Афанасьев Александр Владимирович 13 стр.


Бой обычно идет волнами, а эти – неопытные, не смотрели за расходом боеприпасов и начали перезаряжаться одновременно. Это и был его шанс, он заорал, не поднимаясь с земли:

– Свои! Хорош х…рить, пехота! Свои!

Бой смещался, очевидно, боевики не смогли удержаться на позициях, отстоять блиндаж и теперь отступали. Ответного огня слышно уже не было, видимо, делали ноги со всех сил, даже раненых бросили…

– Кто – свои?!

– Москвич! Москвич, б…! Батю вашего Димой зовут, Димарь!

Осторожные шаги. Ствол автомата… Мудак, спрятался бы за дерево…

– Харэ, свои тут! – заорал куда-то опознавший его мент.

Где-то грохнул одиночный – добивают.

– Чего там?

– Ушли вправо. Сколько вас?

– Трое. Три «калаша», обрез.

– Бегал давно? Давай за мной – бегом марш…

Рванули вперед как лоси. По пути может быть все что угодно: засада, «картошка», растяжка с гранатой, а то и с МОНкой[48], просто решивший стать шахидом отморозок. Запросто могли обстрелять и свои, примут за боевиков, и привет. Расчет только на то – вовремя мордой в землю и криком опознаться. Точнее, матом.

– Песню запевай! – прохрипел человек, успевающий еще и по сторонам зыркать.

– Ты… о…л… – Мент едва поспевал за ним, невысокий, грузный.

– Свои… завалят…

И сам заорал дурацкую, сразу пришедшую в голову песню из другого мира и другой страны…

Все выше, и выше, и выше
Стремим мы полет наших птиц,
И в каждом пропеллере дышит
Спокойствие наших границ.
Бросая ввысь свой аппарат послушный
Или творя невиданный полет,
Мы сознаем, как крепнет флот воздушный,
Наш первый в мире пролетарский флот…

Лес в основном был березовым. Отступали духи по нему быстро и страшно. Брошенная пулеметная коробка, мазок красным рукой на белой коже березовой коры, перевязочный пакет, потом даже рюкзак попался…

Человек неосознанно забирал вправо, чтобы уйти из-под удара, от группы арьергарда, которую любой разумный командир должен был оставить, чтобы прикрыть отход…

Светлело. Между деревьев светлело, опушка рядом. Неужели проскочили?..

Вырвались на опушку, тяжело дыша, как лоси. Вдалеке – небольшой отряд, уходящий вниз, к оврагу и к населенному пункту – коттеджному поселку, дымившему трубами. Раненые у них все же есть – на ходу, но раненые. Тормознули их немного… но все равно ходко идут.

– Групповая цель на одиннадцать! – сорванным голосом крикнул человек, падая с разбегу на колени. – Триста! Одиночными, по центру! Огонь!

В обе стороны засвистели пули. Стреляли одиночными, Вепрь, конечно же, имел приличный приоритет перед плюющимися «ксюхами» и «АКМами» боевиков, из которых метров на пятьсот уже как из миномета стрелять можно. В прицел было видно, как прикрывающий отход пулеметчик, строчащий на ходу, перехватив сошки, на мгновение остановился, замер, а потом полетел на землю, из головы брызнуло красным. Огонь более легких автоматов не давал боевикам покоя, в то время как более тяжелые винтовочные пули Вепря, да еще и охотничьи, клали насмерть…

Боевики заметались, потом разделились на две группы, примерно равные, и одна рванула влево к дороге, а другая залегла, чтобы прикрыть отход остальных даже ценой собственной жизни. Но тут от поселка ударили в несколько винтовочных и ружейных стволов, появился внедорожник «Тойота», с которого вели огонь из пулемета «калашникова» и двух или трех винтовок, и боевики заметались, понимая, что уже никуда не уйти, не укрыться в открытом поле и только что продать жизнь подороже, принять шахаду и присоединиться к высшему обществу. Дикие крики «Аллах Акбар!» перекрывали грохот выстрелов. Русские стреляли молча…


– Сильно?

Пацан, со стиснутыми зубами переносящий медицинские процедуры, упрямо покачал головой:

– Херня!

Его оружие – отцовская, видимо, «двенадцатая» «Сайга» стояла рядом, прислоненная к стене. Попало, видимо, от своих же – нехорошо получилось. Просто выскочил из-за кирпичного дома, из-за укрытия, вот и попал…

Человек потрепал его по плечу.

– Молодец. Только запомни: сначала спасаешься сам, занимаешь позицию, только потом начинаешь стрелять. Делай так всегда, понял? Героев на войне нет – есть живые и есть мертвые. Все понял?

– Ага. – Пацан подумал и добавил: – Так точно.

– Молодец.

Человек заметил вышедшего из леса Димаря, он уже смотрел трупы. Помимо РПК, который у него был, омоновец тащил пулемет ПКМ без коробки, очевидно подобранный в лесу. Лента с патронами была небрежно кинута через плечо…

Человек подошел ближе.

– Сильно?

Бывший омоновец скривился, сплюнул на землю.

– Двое. Трехсотыми[49] – девятеро. Но за такой джамаат легко совсем отделались.

– Что там? – человек кивнул в сторону леса.

– Ж…а. Их до хрена там было – под пятьдесят рыл. Два блиндажа. Конкретных, капитальных, я такие в командировках видел. Двери, окна пластиковые, сухо там. Похоже не местные, чехи. Несколько пэка – ударная группа.

– Я базар слышал. Сплошняком чеченский.

– Ты вообще псих конкретный, б… Полез под огонь, нах… А если бы шлепнули тебя?

– Не шлепнули же. Если бы не рискнул, они бы организованно отступили. А так пришлось им мотать удочки по-быстрому. Еще бы и заложников захватили… потом бы зае…ись освобождать… – Человек кивнул на красно-кирпичные коттеджи.

Омоновец помрачнел:

– С ними отдельная тема – еще разберемся…

Трупы боевиков лежали в поле совсем рядом. Оскаленные зубы, окровавленные бороды. Почему-то перестаешь видеть в них людей вообще… со временем, но вот тут лежал рядом совсем еще пацан… бороденка жиденькая, но уже мужчина, боец и кровник. Почему-то становилось не по себе при виде этого худощавого, в разгрузке не по росту «боевика». Повыбили-то их изрядно, но ведь лезут! Мужиков повыбили, так вон, б… – дети, считай, лезут! Какого… лешего их сюда принесло? Что они здесь забыли? Чего хотели сделать? Что вот этому пацану конкретно здесь было надо, ради чего он умер? И ведь ради чего-то умер! Кавказ – особая земля, там совсем другие понятия и законы. Сын ушел в банду – мать не приедет, не будет забирать, как бы бездарно ни воевал ее командир (а даровитых давно уже повыбили). Если кто-то будет говорить о мире с Русней, а выбили многих, очень многих выбили на Кавказе, в некоторых местах женщин вдвое больше, чем мужчин, а то и втрое, тому отрежут голову и откажутся хоронить по обряду. И когда это зверье рванулось сюда, в Россию, на русские земли – никто им слова не сказал против.

Так пусть и подыхают гады!

Трупы уже шмонали местные – боеприпасы, снаряжение, тем более автоматы, все дорого. Димарь остановил одного, деловито разбирающегося с трофейным «стечкиным».

– Пацан, старший кто тут у вас?

Пацан охотно показал:

– А вон там! Игорь Михайлович…

Димарь пошел к мужчинам у «Ленд Крузера». Те настороженно смотрели на приближающегося мента.

– Здравия желаю, капитан Сбоев, ОМОН. Старший кто?

Невысокий, лысоватый мужик, вроде и неприметный, но чем-то все же отличающийся от остальных, шагнул вперед.

– Я старший.

– Обзовись.

– Шкрябин Игорь Михайлович.

– Отряд самообороны создали?

– Да.

– Сколько народу?

– Да немного… – разговор был неприятен, – взрослых мужиков у нас тут всего восемнадцать. Вот, пацанов пришлось привлекать.

– То, что у вас банда в лесу под боком, не знали?

– Откуда нам? Тихо было…

Капитан кивнул на пацанов:

– А чего шмонаете?

– Так трофеи вроде как…

– Трофеи… В комендатуре зарегистрировались, нет?

Мужик поджал губы.

– Это зачем?

– А чтобы, б… Родину защищать!

– Нам свое бы защитить…

Это мужик сказал зря, через секунду он уже летел назад, спиной вперед, выплевывая зубы. Полет остановил капот «Ленд Крузера», об который мужик стукнулся спиной и начал оглушенно сползать на землю…

– С…а!

Человек толкнул капитана назад, встал между дерущимися. И хотя с капитаном ОМОНа ему было не сравниться хотя бы потому, что Сбоев был на тридцать килограммов тяжелее, омоновец остановился, тяжело дыша, как загнанная лошадь.

– Не надо, Дима… – сказал человек, – ты духов так бей, а русских не надо.

Омоновец зло посмотрел на него. Но ничего не сделал, а плюнул, повернулся и пошел по дороге, сам не видя куда.

Ополченцы молчали. Человек повернулся к ним. Обычные мужики, пришибленные волной времени. Раньше богатыми были, коттеджи себе построили. Теперь на хрен эти коттеджи ничего не стоят, вся ценность в них в том, что стены прочные – это если прочные. Чеченцы изначально в три, а то и четыре кирпича стены кладут. Тут, наверное, не так… но прочные – зимы холодные бывают. Вот и пытаются мужики жить как могут. Но все-таки не дошло до них еще. Общества-то сторонятся, на службу не идут. Это давно такое есть, с конца восьмидесятых еще идет. Социальная война называется. Сначала перестали верить государству, потом перестали верить друг другу, по сути все девяностые, нулевые, десятые – это страшная и мерзкая игра под названием «кто кого кинет». Весь народ стал – кто кидала, кто кинутый, а чаще и кидала, и кинутый в одном лице. Нельзя так жить…

Мужик немного пришел в себя.

– Детей сколько у тебя? – негромко спросил человек.

Мужик отплевывался кровью, прилетело сильно. Будет работы стоматологу…

– Пятеро у него, – сказал кто-то.

– А у тебя?

– Трое…

– Это хорошо…

Трофейное оружие, которое собрали от боевиков, расстрелянных в поле, сложили на плащ-палатку. Ее охраняли двое омоновцев. Никакого приказа у них не было, но перед этим странным, среднего роста и совсем не героического вида человеком они почему-то отступили. Молча, без разговоров…

Человек взял палатку, так что образовался узел килограммов, наверное, под восемьдесят. Проявив недюжинную силу, человек поднял его, перенес десятков на пять метров, тяжело плюхнул перед ополченцами.

– Забирайте… – прежним негромким голосом сказал он, – детей своих берегите, мужики. А в комендатуру на учет встаньте, чтобы все как положено было. Иначе как бы не получилось так, что вашим детям на чужой земле жить и под чужим небом…


Случившееся должно было иметь продолжение, правда, какое – непонятно. Непонятно все было. Вот если, например, собрать суд офицерской чести, вряд ли бы решили, кто прав. Во-первых, москвич был пока на положении рядового бойца СОМ, по крайней мере пока, и получается, он остановил офицера и своего непосредственного командира. С одной стороны – не ударил, просто встал между ним и гражданским, не дал еще раз ударить, с другой – сделал это прилюдно, на глазах всего отряда, что недопустимо. В-третьих, друзья с детства как-никак. В-четвертых, гражданского просто так бить нельзя, а что этот мужик сделал? В-пятых… все понимали, что мужик этот говно еще то… куркуль, можно сказать.

В общем, без литры не разобраться. Да и с литрой, наверное, тоже…

Пока разбор отложили – было не до него. Трупы привезли в расположение, приехало начальство. МВД, ФСБ – дело серьезное, целая банда в лесу, в основном чеченцы. На что нацелена – непонятно, но пять красавчиков[50] – не шутки. Приехало телевидение, снимало. Человек на это время испарился, поехал в город, хотя заслуги его были немалые, человек пятнадцать пошматовал лично он, гранатами и из «Вепря» – по пулям легко отличить можно, ни у кого из ОМОНа охотничьего оружия под этот калибр не было…

Димарь подошел разобраться на третий день. Пошел в гараж, чтобы никто не видел… человек там что-то делал с оружием с трофейным, там тиски были, почти мастерская…

И самому было стремно… но поговорить было надо…

Человек отмачивал стволы в большом ведре с бензином, на нем был халат, очки и рукавицы. Услышав шаги, он поднял голову.

– Говори…

Сбоев не был большим мастером по части «говори», а откуда чего? Хулиган, безотцовщина, чудом на судимость не попал, что закрыло бы дорогу и в милицию, и в ОМОН. Вот что тут сказать…

– Ты скажи, братан… – сказал он как-то неловко, – вот я чо, там неправ был?

– Да, неправ.

– А в чем?!

Человек отрицательно качнул головой.

– Это ты мне скажи, в чем ты прав там был.

– А ты чо, не въезжаешь? Вот из-за таких б… все и накрылось. Не сообразил? Твари! Вот эти вот куркули все под себя гребут, хватают и ртом, и ж…! У каждого – у кого заводик, у кого магазинчик. Коттеджей настроили, с…и! А когда движняк начался, они там спрятались и сидят, как мыши над крупой! Да я уверен, если пошмонать, у каждого и золотишко, и баксы, и чего только нет! Б…во! И я их в ж… целовать должен?! А? За то, что они на бабках сидят?!

Человек понимающе покачал головой.

– Эксплуататоры, к гадалке не ходи!

– А что, б…ь, не так?! – сорвался на крик омоновец. – Не так?!

Человек вздохнул:

– Да все так… Ты, помнится, меня спрашивал о том, чем я раньше занимался, да?

– Ну?

– Много чем занимался. И в разных странах. Ирак, Сирия, Ливия, Иран, Саудовская Аравия, Йемен, Сомали.

– Неслабо завернуло.

– До конца дослушай. Знаешь, что первое бросается в глаза, когда туда приезжаешь? Дети. Куча детей, у нас такое только на Кавказе увидишь. А знаешь, что второе? Когда там громить идут, а громят там часто, по любому поводу – громят не просто так. Есть «свои» лавки, есть чужие. Свои просто так не громят. Громят чужие. Не дошло?

– Да дошло… – досадливо сказал Сбоев, – дошло. Ты всегда в эту сторону повернутым был.

– Таким и остаюсь. Не изменить уже меня. Как думаешь, какими бы по народонаселению ровно сто лет назад были?

– ???

– Вторыми! После Китая! А сейчас? То ли семнадцатыми, то ли восемнадцатыми. Как так получилось? Возьмем большевиков. Я бы знаешь за что их развесил по всем осинам, от Ленина до Карахана? Да потому что они, твари, за край шагнули. Сказали, будет по-нашему, иначе убивать будем. Посмотри, кто в ЧК сидел, в разных двойках-тройках? Много ли там русских? За большевиков – всякая шваль приблудная воевала! Прибалты, евреи, китайцы – из китайцев специальные полки были! Все они к нам на землю пришли, многие тут и остались, только что-то никто не говорит про интервенцию. Ленин знаешь чего заслуживает? Чтобы в Мавзолее туалет сделали!

– Так уж туалет…

– Он самый – не меньше. А Сталина можно простить только за то, что он всех этих большевиков старых, всю эту политкаторжанскую мразь – всех, считай, извел. Частью они сами друг друга извели, перегрызлись, а частью – он к стенке. И правильно сделал. Только это уже не важно. А важно то, что мало нас осталось. И все равно – так друг другу норовим в глотки вцепиться. Ты за что тому мужику в морду дал, а?

– Да, но мразь ведь! Е… твою мать, Вась, а как же справедливость?! Вот как без справедливости, а?

– А ты думаешь, большевики за что убивали? За справедливость они убивали. Ведь не так-то просто – вот взять и расстрелять человека. А тут тысячами расстреливали. Грех на душу брали, но расстреливали. Потому что в идею верили, а в Бога нет. Вот и дорасстреливались… до того, что бандитов ловим в Удмуртии да в Татарстане. Судят не по тому, что хотели, а по тому, что вышло, понял?

Капитан упрямо качнул головой.

– Неправильно так.

– Но так есть.

– Слушай, но как так? Вот мы с душней сражаемся, в командировках себя гробим. А эта тварь отсиживается в сторонке, сытенькая, что тогда, что сейчас…

– У тебя дети есть?

Капитан выпучил глаза.

– Ты чего спрашиваешь?

– Для дела. Так что?

– Сын есть.

– А у меня вообще никого нет… наверное. Не получилось как-то. Волки мы. Не родились такими, но такими стали. Я вот думаю иногда – ну, будет у меня, и чему я сына своего научу? Как людей убивать? А ведь только это по большому счету и умеем, так? Людей – убивать. А вот у мужика того – пятеро. И у другого – трое. Вот уже восемь. Восемь русских, при том, что каждый сейчас на счету. Так кто из нас правее, а? Кто из нас больше Родину любит?

Капитан помолчал, переваривая сказанное.

– И все равно ты не прав, Вась. Как можно с мразью мириться, а? Ну вот как? Это ведь зараза настоящая, для всего народа.

– Мразь разная бывает. Вот те, кто горло режет под вой муллы с минарета, – это мразь. Те, кто под радужными знаменами парадирует, наверное, тоже мразь, просто тошнит от таких.

– А это – не мразь? Буржуи настоящие.

– Ага. Ты про классовый подход на Кавказе расскажи, хорошо? Если кто слушать будет. Вот ты крестьянин, бедный, всего два раба, и то не купил на базаре, а родственник пригнал солдатиков, девать больше некуда было. А вон там у амира дом стоит в четыре кирпича стена, рабы построили, вот он… эксплуататор. И надо ему идти на штурм этого дома, освобождать рабов и жить по справедливости. Нормально?

– Да не… не знаю я, что сказать, Вась, но все равно он – мразь.

– Он отец пятерых детей. И русский. И человек, который хоть какую-то оборону организовал, людей под себя собрал. Пусть за свое, не за общее, но сражаться он будет. И хорошо сражаться. Мы еще не въехали… не ты один, многие не въехали. На пороге – Орда. И когда придут – резать всех одинаково будут, что угнетателей, что угнетенных – им по барабану. Им мы все неверные, до последнего человека…

– Ладно… – сказал Сбоев, – ты как хочешь… но я все равно… как жил, так и буду жить.

– Твое дело. Одно прошу, как брата прошу – беспредел не твори, ладно? Ты меня знаешь, я в стороне стоять и смотреть не буду, хоть ты какой там командир.

– Лады.

Информация к размышлению

Документ подлинный

Едут волчата на хадж.
Нет конца их преступлениям,
Не угомонятся кровожадные хищники,
Даже кидаются на солнце.
Святая книга этих волков – клыки,
Даже молитва – с преступным умыслом,
Как свиньи, на нашем кладбище зеленые звери
Совершают перед Богом злодеяние.
Эй, шейхи! Пусть земля дрожит под вами,
Увлажняйте свои могилы!
Проклятые, будьте прокляты! Пусть помочится
На вашем молитвенном черном камне моя собака.

Это стихи осетинского поэта Шамиля Джикаева в переводе на русский язык. Этот пожилой уже человек боролся с терроризмом как мог и как умел – своими стихами. Написал он их под впечатлением от жуткой сцены: около памятника жертвам захвата школы № 1 в Беслане остановился чеченский автобус, в нем были ехавшие на хадж молодые чеченцы. Чеченцы вышли и помочились на памятник убитым террористами детям. А потом поехали дальше.

Назад Дальше