Бывший полковник Марат Тайзиев и бывший механизатор, победитель республиканских соревнований среди механизаторов, стояли на краю оврага. Снаряд упал как раз в сам овраг, не на краю, а в сам овраг, оставив в нем всю свою свирепость и мощь. Трупы передавали снизу вверх по рукам, укладывали на краю оврага на листы полиэтилена. Мулла тут же читал фатиху, и отпетых грузили на грузовики и увозили хоронить.
– Спаси нас, Аллах, – сказал Тайзиев, смотря на окровавленный овраг, – спаси нас, Аллах, за что ты караешь нас…
– Когда настала пора первого бесчинства, мы послали против вас наших могущественных рабов, которые прошлись по всем краям, и обещание было исполнено, – старик наизусть процитировал Коран, – когда-то мы жили в большой стране и жили мирно многие десятки лет, и никто нам не мешал жить так, как должно. Пусть говорят про то время: мы не могли молиться Аллаху, но Аллах был в сердцах наших и в делах наших, а это куда лучше, чем на устах. Но мы разрушили эту страну и стали жить в новой, где нам разрешили строить мечети и молиться Аллаху. И мы молились, но Аллаха не было в сердцах наших, и в делах наших, он был только на устах наших, и уста были лживы. И вот мы снова возгордились, и Аллах снова жестоко наказал нас за гордость. Враги уже на пороге, и нам нечем ответить.
Полковник сплюнул на землю:
– Я пойду и приведу сюда русских. Больше так продолжаться не может.
Старик строго посмотрел на него:
– Иди. И пусть все будет так, как угодно одному лишь Аллаху…
Осень 2018 года
Северный Казахстан
Недалеко от Кустаная
(бывший Целиноград)
Кустанай – бывший Целиноград, почти русская, совсем не казахская земля. Голая степь и город, выросший в ней лишь волей советских людей, только что переживших самую страшную войну в истории человечества. Разборки между жузами[92], политические интриги и маневрирование, бои в неспокойной пограничной зоне, взрывы в Алма-Ате – все это далеко-далеко отсюда, здесь почти что Россия. Пыльная степь, хрущевские многоэтажки, громады элеваторов…
Двадцать лет Казахстан прожил мирно, став одной из наиболее развитых республик бывшего СССР, по крайней мере Россию он обогнал точно. Пустынная, относительно богатая полезными ископаемыми территория, с выходом на нефтяной Каспий, с огромными возможностями по выращиванию того, что в нынешние времена дороже нефти, – зерна. Территория размером с четыре Франции, и двадцать миллионов человек на ней. Президент – Нурсултан Назарбаев. Прозорливый и мудрый человек, чурающийся любого экстремизма, в девяносто первом году немного не дотянувшийся до поста премьера всего Союза, СССР. У Казахстана было две основные проблемы. Первая – просто мало населения, чтобы удерживать такую огромную территорию. Второе – пожизненный президент Назарбаев был все-таки смертен.
Уже в две тысячи одиннадцатом начались проблемы. Сначала индивидуальные акты террора. В ноябре одиннадцатого года ничем не примечательный Максат Кариев устроил бойню в ничем не примечательном районном центре Тараз. Он просто ездил по городу и убивал. Застрелил двоих полицейских, потом еще двоих. Выстрелил из гранатомета по местному зданию КНБ. Обезвредить его удалось, только когда капитан дорожной полиции Газиз Байтасов, увидев, что террорист выдергивает чеку из гранаты, бросился на него, повалил на землю и прикрыл гранату собой. Он и стал седьмой и последней жертвой казахстанского терминатора. И дал отсчет новому, совершенно незнакомому для Казахстана времени.
В две тысячи двенадцатом году жертвы посыпались как из рога изобилия. Особенностью казахского террора стало почти полное отсутствие взрывов, по меньшей мере на первом этапе. Сыграло свою роль и отсутствие взрывчатки, и отсутствие взрывников с должным опытом, и наличие на руках у кочевого населения большого количества оружия. Расстрел погранзаставы, расстрел охотников в лесу, кровавые операции по ликвидации террористических ячеек в Алма-Ате. Лошадь уже понесла, никто не хотел этого видеть, но она уже понесла. Старшему поколению нужен был мир. Новому поколению он не был нужен.
В две тысячи четырнадцатом международные силы ушли из Афганистана, правильнее сказать просто эвакуировались. Проект, предусматривающий создание буферного государства на севере Афганистана, провалился. Американцам он уже не был нужен, а Россия не могла ни влиять на американские решения, ни сама ввести туда, в буферную зону, войска. В том же году вспыхнул Таджикистан, через Горный Бадахшан туда прорвались талибы, местные сепаратисты и наркоторговцы моментально объявили о независимости, и война между вовчиками и юрчиками[93] вспыхнула с новой силой, словно и двадцати лет мира не было. Американцы, строящие региональную систему безопасности с опорой на Узбекистан, сделать ничего не смогли: почти одновременно с этим взорвался Кыргызстан. Причины везде одни и те же – чудовищное казнокрадство и беспредел со стороны власти, сервильность традиционного ислама, отсутствие любых социальных лифтов, угнетение и подавление, демонстративное пренебрежение власть имущими и просто имущими любыми нормами, что шариатскими, что просто социальными – при требовании соблюдения этих норм со стороны «быдла». Салафизм был религией молодых и непокорных в той же самой мере, в какой сто лет назад религией молодых и непокорных был коммунизм. Американцы не могли ничего сделать – военная обстановка в бывших южных республиках СССР была ничуть не лучше, чем вначале в Афганистане, ударами Предаторов справедливость не восстановить, а вот врагов нажить можно запросто. Справедливость – вот чего остро не хватало в мире уже три десятка лет, и кто-кто, а американцы ее дать точно не могли.
В две тысячи пятнадцатом, под Новый год, скончался тяжело болевший Назарбаев, и сразу после этого началась кровавая драка за власть. Между своими и чужими. Между своими. Между зятьями и внуками. Выиграли от этого только исламисты – инвесторы бежали, теньге пикировал, а теракты в стране не прекращались…
В две тысячи семнадцатом после всего безумия интриг и расколов на пост главы государства стал – при поддержке Великобритании и США – один из внуков Назарбаева, Айсултан. Военный, закончивший Сандхерст[94], очень молодой. Но у него тоже были две проблемы. Первая – вырвавшегося на свободу зверя почти невозможно загнать обратно в клетку. Вторая – он все-таки был слишком молод. И после обучения в Англии он не мог и не хотел править страной, как Чингисхан или Тимур. А только так – перед накатывающей с юга волной террора, беженцев, крови, оружия, ваххабитского кошмара – и можно было править.
Надо сказать, что в Казахстане практически никогда не было ни опыта военного противостояния, ни опыта угнетения кого-либо кем-либо, ни опыта ислама, что традиционного, что радикального. Какой ислам, когда в степи просто негде ставить мечеть? Сначала казахи обходились традиционными верованиями, затем при Советском Союзе стали атеистами. Когда Казахстан получил независимость – как-то получилось, что большинство населения стали исламистами. Хотя это не так было заметно – до определенного момента фанатизма никакого не было. А луковок православных храмов над казахскими городами взмывало не меньше, чем острых шпилей минаретов…
Когда-то давно, когда была единая страна, правительство закупило в Германии завод по производству тяжелых дизельных моторов до трехсот тысяч штук в год. Его перевезли и смонтировали на самой границе между Россией и Казахстаном, в городе Кустанае. Он даже успел выпустить первую партию продукции – сорок с чем-то моторов…
Это был один из заводов, который построили как «довесок» к основному, двигателестроительному заводу. Еще один сгусток людской воли, решимости, жизни посреди голой степи – однопутная ветка железной дороги, потемневшие от времени бетонные заборы. Места этому заводу в новом, независимом Казахстане так и не нашлось. Он переходил из рук в руки, станки давно продали, и все, что осталось, – корпуса да склады с подведенной через степь дорогущей веткой железной дороги. В последнее время это место и использовалось как один большой склад и перевалочная база. Дорога была длинная, километров десять, и зачем-то с промежуточным железнодорожным полустанком. Судя по подозрительно ровным ямам, видимо, хотели возвести городок при заводе. Да так и не возвели…
Примерно в двадцать тридцать по местному времени, когда уже ощутимо стемнело, на давно заброшенной ветке показался современного вида локомотив. Тащивший за собой короткий состав из одного пассажирского и шести грузовых вагонов. Он шел уверенно и непоколебимо, освещая мощным прожектором путь, но путь этот был не в светлое будущее, а в постиндустриальный тупик с заводом, ничтоже сумняшеся сменянным на склад китайского шмурдяка. Наверное, именно шмурдяк и был в вагонах… хотя нет. Для шмурдяка вагонов было слишком мало. После того, как соединились китайская и казахстанская железные дороги, шмурдяк гнали в страну поездами в пятьдесят-шестьдесят составов…
Стрелку перевели вручную. Сойдя с основной магистрали, состав замедлился с семидесяти до десяти километров в час…
На заброшенном полустанке на нелепой бетонной платформе посреди степи с распутком на четыре пути его уже ждали. Два внедорожника и несколько крепких, одетых в камуфляж людей молодого и среднего возраста. Бород не было, двое были усаты; встречались как монголоиды, так и явные славяне, но это ничего не значило. Джихад интернационален. В исламе может быть любой, достаточно просто сказать дважды «нет Бога кроме Аллаха и Мохаммед Пророк Его» и сделать это с намерением принять ислам. Слишком многие в последнее время так и делали как с той стороны границы, так и с этой. Неспокойно было в Башкирии, в Татарстане, мусульманские деревни стали появляться даже в Центральной России. Все большее значение ислам приобретал в практике жизни в колониях и тюрьмах, споря и даже вытесняя традиционные уголовные понятия. В отличие от Востока здесь не слишком-то большое значение уделяли внешней символике ислама – бороды, короткие штаны, намаз в два раката. Страшны были дела, потому что русские ничего не делают наполовину…
Тепловоз прополз мимо платформы и замер. В глазах людей, ждущих его на бетонной платформе, плескалось пламя костра, который они разожгли прямо рядом с ним, поставив на огонь большой казан…
В пассажирском вагоне открылась дверь. Один за другим стали выходить на платформу люди. Самые разные – бородатые и безбородые, вооруженные и нет. Объединяло их одно – непреклонная воля в глазах, уверенность в праведности собственной жизни и деяний и готовность подчинить весь мир себе и своим взглядам на жизнь, даже если жизнь будет за то платой…
Амиры – тот, кто конвоировал груз, и тот, кто встречал его, – сделали шаг навстречу друг другу. Затем еще один.
– Салам алейкум, брат…
– Ва алекум ас-салам. Хвала Аллаху, ты добрался…
– Да, брат, хвала Аллаху.
Поезд этот вез смерть, но его никто не остановил…
Считается, что после распада СССР все производство стрелкового оружия осталось в России, но это далеко не так. В Казахстане остался завод «Металлист», который производил пулеметы НСВ и НСВТ калибра 12,7 миллиметра. Их производство так и сохранилось. Вдобавок еще в девяностых они начали производить локальную версию пулемета ПКД – это пулемет «калашникова» танковый, но заводским путем переделанный в пехотный, с более длинным и тяжелым стволом. У России было куплено производство пистолета-пулемета ПП-90, револьвера РСА. Наконец буквально перед самым кризисом в стране появилось производство автоматического оружия для армии. Казахстан выбрал модель Galil ACE, автоматика которого полностью соответствует АК, но более эргономичную. Израильтяне поставили завод под ключ, кроме того, передали и производство пистолетов-пулеметов «Мини-Узи». Из России завезли автоматические патронные линии. Существовало в Казахстане и производство взрывчатки. Промышленной, но и так сойдет. Всем этим были загружены шесть грузовых вагонов поезда, который по документам перевозил металлолом, и за несколько сот километров пути в этом так никто и не усомнился…
Боевики, почувствовав, что амиры давно дружат, тоже раскрепостились, перемешались друг с другом, говоря на нескольких языках и воздавая славицы Аллаху…
В огромном чане доспевал бешбармак на всех…
– Прошу к столу… – приглашающе сказал главарь встречающих, – покушаем то, что послал нам Аллах…
Присутствующие быстро прочитали положенное ду’а, воспослание благодарности Аллаху за сытный ужин. Действительно сытный для тех, кому не впервой было скрываться в горах, днями прятаться в пещерах без крошки во рту. Тем более свежее мясо… Ели, как это и принято у кочевых народов, руками, правда, тарелки были пластиковыми, из супермаркета. Огонь играл с тьмой в свою вечную игру, выхватывая на миг из тьмы суровые лица собравшихся вокруг очага людей и вновь отдавая их тьме…
– Скажи, брат… говорят, что в Русне сильно пошатнулась вера… – сказал амир боевиков, прибывший с товаром.
– А-а-а-а… пусть лишится языка тот, кто так говорит, – раздраженно сказал прибывший за своей долей оружия башкир, – идет война. Джихад – это война, когда было по-другому? Неужели кто-то думает, что Аллах даст тому рай, не подвергнув его суровым испытаниям? Дурак кто так думает.
– Аллах Акбар…
Мясо исчезало с тарелок. Но его было еще более чем достаточно, рассчитывали и на татар тоже. Они запаздывали…
– Русисты придумали летающую смерть… – сказал амир, – они не знают никакого закона. На Кавказе стало хуже, чем в Пакистане… а я три года прожил там, могу сравнивать. Хвала Аллаху, русисты не могут использовать этих летающих шайтанов там, где мы живем… они боятся ударить по своим…
– Разве ты отвергаешь трудности джихада?
– Не приписывай мне то, чего у меня не было и в мыслях! – ощетинился моджахед. – Я три года прожил в Пакистане, на земле войны! Как ты смеешь так говорить?!
– И я был там тоже, брат.
– Тогда тем более – какое ты имеешь право подозревать меня в таком?! Я не ищу легких путей – просто плохо, когда молодые моджахиды становятся шахидами, не успев увидеть врага и не сумев вцепиться ему в глотку. Это плохо… раньше было проще. Да покарает Аллах рвом тех, кто придумал это мерзкое изобретение…
– Надо убить тех, кто управляет этим… – поддакнул второй амир.
– Братья уже занимаются… Это не так просто. Мы даже не знаем, откуда ими управляют… но узнаем. Клянусь Аллахом…
– Я слышал о шахаде Имран-хана… – сказал второй амир.
Бородатый помрачнел лицом.
– Да… Аллах свидетель, это правда.
– Как это случилось, брат?
– Никто не знает. Его джамаат вырезали ночью, даже не стреляя. Они остановились на ночлег, и никто не проснулся.
– О Аллах…
– Бывает и не такое. Надо опасаться русистов, они хоть и неверные, но далеко не дураки. На земле войны не было случая, чтобы американец смог прикинуться правоверным… а русисты это умеют. Некоторые из них хитры как дьяволы…
– Шайтана не испортишь…
– Аллаху Акбар…
В темноте, а шум далеко разносится по степи, слышался гул машин. Глухой, солидный гул дизелей…
Встречающий поглядел на казан…
– Надеюсь, у нас хватит пищи для прибывших братьев… – несколько невпопад, как-то рассеянно и задумчиво сказал он.
Машин было восемь. Двенадцать порожних «КамАЗов», сопровождаемых всего одним внедорожником «Тойота». Между Россией и Казахстаном была длинная, проходящая в основном по степи протяженная граница, плотно прикрыть которую было почти невозможно. С воздуха во время патрулирования были отчетливо видны натоптанные многими сотнями колес колеи. У контрабандистов было все – наблюдатели с биноклями, со спутниковыми телефонами, оперативные группы на джипах, приборы ночного видения для водителей, собственные люди в таможне, которые не прочь к зарплате от государства прибавить не меньшую от бандитов. И хотя оснащение погранслужбы год от года становилось все лучше и лучше – закупали и вертолеты, и беспилотники, и дирижабли, – контрабанда не прекращалась…
Машины остановились возле состава полукругом. Захлопали дверьми…
– Салам Алейкум…
– О, ва алейкум ас салам…
Татары на джихаде были самыми богатыми, если не считать самих саудитов и катарцев. Оружие они закупали оптовыми партиями, вот и сейчас из шести вагонов только в одном было оружие для башкир, да и то не полностью. Татары же скупали оружие целыми эшелонами, расплачивались чем угодно – рублями, долларами, китайскими юанями. В ответ на вопросы отшучивались, говорили, что Иван Грозный взял Казань, а они сейчас в ответ возьмут Москву. Никто не знал, сколько в этой шутке было шутки…
– Прошу к столу…
Старший среди татар – коротконогий хлопец с сильными руками и фигурой борца – посмотрел на казан.
– Рахмат, брат… – он приложил руку к груди, – но если ты не возражаешь, я бы хотел посмотреть товар. Я приехал для дела, да…
– Как пожелаешь… – несколько обиженно ответил местный амир.
Прибывшие с поездом хлопцы сноровисто открыли третий вагон. По указанию татарина достали один из ящиков и раскрыли его. Тускло блеснула зачерненная оружейная сталь…
Татарин достал из ящика странного вида короткий, кургузый автомат с прикладом, как у американской винтовки, но стальной, не имеющий ни следа той несерьезной легкости, которая отличает карабин М4. Автомат сидел в руках как влитой, идеально ложился в плечо – израильтяне, имевшие за плечами опыт семидесяти лет непрекращающейся войны, знали, как делать оружие.
– То же самое, что русский «калаш», – расхвалил товар торговец, – только лучше, намного лучше. Можно под одеждой прятать, вот так, да. Можно стрелять, как хочешь стрелять, да. Патроны как русский автомат, да. Магазин тот же самый.
Татарин протянул руку назад, и в нее немедленно вложили угловатый ребристый стальной магазин, полный остроносой смерти. Татарин прицелился куда-то в небо, нажал спуск, автомат загрохотал, мимолетные огоньки унеслись вверх, чтобы присоединиться к своим небесным собратьям – звездам.