Сел Акл отдернула руку от пульта и вновь погрузилась в созерцание. Я посмотрел на Йер Коли: это - все или будет еще продолжение?
Йер кивнула: все - и тоже предалась созерцанию.
Меня прошиб пот, потому что неожиданно я понял, в чем заключается хобби Сел Акл. Я всегда боялся такого рода хобби, поскольку во Франции эти люди находились под наблюдением специального полицейского отдела при Академии искусств и пользовались дурной славой. А еще больше я испугался, когда Сел Акл нас заметила, подала знак, чтобы мы вошли, и я, после церемонии представления, непременно должен был восхититься ее талантом... Мон дье, никогда ещe не лгал я так бесстыдно! Сел Акл спросила меня, ставят ли на Земле такие опыты, и я ответил, что ставят, только еще не научились их ценить, что объясняется нашей низкой, недозрелой культурой.
Сел Акл приложила мизинчик к губам и опять устремила голубые глаза на свое детище.
- Что-то не в порядке с левой стороны, - недовольно сказала она. Мысль там мне кажется недостаточно ясно выражена.
У меня чуть было не сорвалось с языка, что справа мысль - уж и вовсе неясна, но в этот момент Йер Коли заметила:
- Мне нравиться. Великолепно выражена эллиптическая метаморфоза превенианского духа при столкновении его с метафизической сущностью. Может, вот только языкам необходима большая, деформация и еще быть может... большая насыщенность мысли в нижней части, чтобы отчетливо выявить витальную мощь Космоса.
- Верно, Йер, - сказала Сел Акл. - Но и центральная часть не проработана. Ей не хватает интеллектуальной экспрессивности, я никак не могу найти нужных пропорций морального взрыва...
Я слушал их, разинув рот, Сел Акл замолчала и, пожав плечами, подошла к пульту. Она небрежно нажала на клавиши и ее творение приобрело вдруг первоначальную форму куба. Это было спасение - потому что я ощутил, что меня всего уже трясет.
Когда мы вышли, я осторожно спросил Йер Коли: - А как на дисколете относятся к таким скульпторам?
- Сел Акл - астронавигатор. Это - ее хобби, - ответила Йер Коли.
- Да, понятно, но другие ведь тоже видят "плоды" этого хобби?
- Конечно. Она часто устраивает выставки.
- О! - не удержался я от восклицания.
- Луи, я вас не понимаю, - сказала Йер Коли. - Что вас так удивляет?
Я почувствовал гордость - наконец-то даже превенианка чегото не понимает в нашей земной психологии - и объяснил ей с удовольствием:
- Видите ли, Йер, у нас, во Франции, после введения Президентства, вкусы стали весьма изысканными и такие номера не проходят. Наш первый истинный Президент Калигула II...
- Подождите, Луи, что значит "не проходят"?
- Как раз это я вам и объясняю. Калигула так возмущался подобными вещами, что включил в свод правил по искусству специальный пункт, согласно которому граждане, занимающиеся этой деятельностью, подлежали декапитации.
-- Что значит декапитация, Луи?
Йер Коли ошеломляла меня своим невежеством. Какими странными существами были эти превениане! Уметь перемещать пространство и не знать, что такое декапитация!.. Пришлось и это ей объяснять, подбирая самые деликатные выражения - гильотину я назвал ножичком, а ее применение небольшой операцией.
- О! - тем не менее воскликнула Йер Коли.
- Но позднее Нерон II, человек добросердечный, смягчил это положение, заменив гильотину ссылкой в Кайену, - успокоил я ее.
- Кайену?
- Да. Это приятное местечко, где человек может жить, сколько хочет, если не умрет от лихорадки или же от укуса одного из десяти тысяч видов ядовитых пресмыкающихся и насекомых, обитающих на острове. Сначала Нерон II выслал туда пятнадцать тысяч профессиональных художников и скульиюров. а потом и около девяти тысяч любителей --- то есть обыкновенных рабочих и служащих, которые в свободное от работы время лепили in тлины фигурки или рисовали пейзажи акварельными красками.
- Но почему, почему. Луи?
- Потому что. как оказалось - и профессионалам, и любителям не удавалось как следует вылепить или нарисовать руки. Особенно бицепсы. А бицепсы у француза Восьмой республики не должны были выглядеть менее выразительными, чем бицепсы древнего римского гладиатора. Понимаете?
- Абсолютно ничего. Кроме того, что бицепсы каким-то образом связаны с судьбой вашей Восьмой республики... Да?
- Совершенно верно.
Йер Коли долго шла задумавшись - очевидно не могла переварить эту информацию. Мы направлялись к кварталу биологов, но она забыла об этом, и мы прошли дальше. Я не стал напоминать ей, так как в биологии ничего не понимаю и, если бы пришлось зайти к ним, мне пришлось бы снова лгать.
- Странно, - наконец произнесла она. - Когда мы летели ночью над вашим северным полушарием, мы всегда сбавляли ход над той статуей со светящимся факелом в руке недалеко от Нью-Керка...
- Нью-Йорка, - поправил я.
- Ах, да... Прекрасная статуя. Неужели народ, который ее построил, не заинтересовался судьбой несчастных в Кай... Кай...
- Кайене, хотите сказать?
- Да.
- Конечно, заинтересовался. Президент этого народа заключил соглашение с нашим Нероном II, согласно которому часть территории Кайены переходила к Белому дому. Несколько дней спустя Белый дом послал на уступленную ему территорию разношерстную публику, порядка семи миллионов человек, состоящую из профессоров, пасторов, писателей, студентов, негров и так далее. Даже Нерон II испугался и поехал в Вашингтон просить об ограничении количества американских колонистов, поскольку в противном случае не осталось бы места для наших.
- Мои дье! - сказала Йер Коли по-французски.
Больше мне нечего было ей объяснять. Из ее восклицания я сделал вывод, что, во-первых, эти превениане - исключительно легкомысленны, а во-вторых в свободное время делают, что хотят, а это недопустимо для хорошо организованного дисколета.
Познакомился я и с единственным космоисториком Большого дисколета. Его звали Ртэслри - имя его было также трудно произносить, как и общаться с ним самим. Он был необычайно мрачным превенианином. Жил совсем уединенно в "мансарде" дисколета, у его внешней "стены". Эта стена, как и вся крыша дисколета, при желании, могли становиться прозрачными - или отдельными своими секторами или в целом. Это было большим удобством для космоисторика: Ртэслри имел возможность получать сведения посредством прямого наблюдения за Галактикой.
Именно этим он и занимался, когда мы посетили его в первый раз. Сидя перед прозрачной броней "окна", он всматривался вдаль: там, в черноте пространства виднелись только два маленьких далеких созвездия, как две горстки блестящей пыли. Ртэслри сосредоточенно смотрел вдаль, временами покашливая. Он был моложе Бан Имаяна.
Мы с Йер Коли поздоровались с ним по-превениански. Он взглянул на нас, повел мохнатыми бровями, и, ответив на приветствие, снова стал смотреть в пустоту.
- Что вы видите там. уважаемый Ртэслри? осмелился я спросить его.
- Ничего, - ответил он.
- Но почему тогда вы открыли это окно в Космос?
Он мельком взглянул на меня: - Наблюдение Ничего - это уже что-то, землянин.
- Но там я вижу два созвездия, Ртэслри. Разве можно назвать их Ничего?
- Они - одни и те же на протяжении миллиардов лет. А когда нечто неизменно одинаково, это хуже Ничего.
Я прокашлялся. Мне это больше напоминало философствование, чем разговор двух историков.
- А что вы пишете сейчас? - спросил я.
- Не пишу, а диктую. У меня есть фонограф.
- Ну хорошо, что диктуете?
- Ничего. Вот уже двести лет я не продиктовал ни слова.
- Как?!
Ртэслри встал, ударил ногой по какому-то предмету возле себя, и окно в Космос закрылось.
-- Все уже продиктовано, Луи Гиле. В Галактике было пять цивилизаций. Три из них погибли, две еще живы... Не считая, конечно, Земли, не достигшей уровня цивилизации.
- Но тогда...
- Что я делаю? Пытаюсь написать историю самой Галактики. Это, конечно, дело астрономов, но я переквалифицировался. Хотя и в этом нет смысла.
- Но вы же сами сказали, что есть еще живые цивилизации. Разве их история...
Ртэслри соблаговолил посмотреть на меня.
- Это нам известно, землянин. Мы знаем их как свои пять пальцев. И их будущее тоже нам известно - о нем мы судим по прошлому погибших цивилизаций... Мне. однако, ужасно хочется спать.
Он протяжно зевнул, кивнул нам и оставил нас одних. Йер Коли тихонько пробулькала.
- Не обижайтесь, он такой.
- Я многого не понял, но то, что понял, мне показалось весьма пессимистическим, - сказал я. - А у меня впечатление, что вы, превениане, оптимисты.
- Это так, - сказала Йер Коли. - Но он - особенный... и нам он очень полезен.
- Чем?
- Тем, что время от времени снижает уровень нашего оптимизма.
Действительно интересная функция! Я промолчал, однако настроение мое до вечера оыло на нуле и я дал сеое ооещание как можно реже встречаться с Ртэслри.
Ночью же я проснулся и вспомнил разговор с космоисториком.
Он протяжно зевнул, кивнул нам и оставил нас одних. Йер Коли тихонько пробулькала.
- Не обижайтесь, он такой.
- Я многого не понял, но то, что понял, мне показалось весьма пессимистическим, - сказал я. - А у меня впечатление, что вы, превениане, оптимисты.
- Это так, - сказала Йер Коли. - Но он - особенный... и нам он очень полезен.
- Чем?
- Тем, что время от времени снижает уровень нашего оптимизма.
Действительно интересная функция! Я промолчал, однако настроение мое до вечера оыло на нуле и я дал сеое ооещание как можно реже встречаться с Ртэслри.
Ночью же я проснулся и вспомнил разговор с космоисториком.
Господи, если все так, как он говорит, если превениане предварительно знают историю живых цивилизаций, они знают, очевидно, и нашу, земную историю! А я, с помощью своего скудного ума, пытался проникнуть всего лишь в грядущий век... Впрочем, позже я понял, что все было не так просто. Тогда у меня не хватило времени как следует подумать, поскольку очень скоро после встречи с Ртэслри я был подвергнут совершенно неожиданно ИСПЫТАНИЮ, которое потребовало от меня отдачи всей моей духовной энергии.
Вы догадались, о каком испытании идет речь, братья-земляне?
Уверен, что нет. Вы, очевидно, представляете себе посадку на неизвестной планете, населенной чудовищами или живыми механизмами, или же столкновение с заблудившимся астероидом, когда я спасаю дисколет, своим телом закрывая дыру, образовавшуюся от удара, или как меня выбрасывает в безвоздушное пространство на каком-нибудь крутом повороте корабля, который я все-таки догоняю после известных приключений... Ничего подобного!
Давайте, однако, прежде чем рассказать вам об испытании, я скажу несколько слов о Йер Коли и наших отношениях. Признайтесь, вы давно уже хотите узнать что-нибудь об этом, а я и расскажу, чтобы вы не удивлялись тому, что произойдет в конце.
Для любого более или менее темпераментного землянина, который не очень-то верит в платоническую дружбу между мужчиной и женщиной, наши отношения с Йер выглядели бы по крайней мере странными. А они действительно такими и были. Она постоянно находилась рядом со мной уже целых два земных месяца, если не считать мой плен на малом дисколете. При этом мы жили в одном доме, что редко проходит без последствий. Но у нас проходило. И причина была не в моей героической верности Ан-Мари-Селестин. (Извините за шутливый тон, но то, что узнал я позже, дает мне право улыбаться). За время моего двухмесячного бешеного полета в Космосе, на Земле прошло ровно двадцать лет, три недели, два дня и восемь часов - достаточно времени для Ан-Мари-Селестин, чтобы перестать скорбеть и получить развод на основании моего бесследного исчезновения. Ее второй брак был исключительно удачлив, так как долго не продолжался, а третий супруг был на десять лет моложе ее, значительно богаче второго и, особенно, первого, которым имел счастье быть я. Я и не ожидал такой прыти от Ан-Мари! (Что касается моего Пьера, то ко времени нашего рассказа у него уже было трое ребятишек и он страдал ревматизмом).
Имелись кое-какие причины, не позволяющие мне обвинить себя в грешных мыслях относительно Йер Коли. Во-первых, мы были с различных планет, и я не знал как превениане, при всей их похожести на людей, размножаются посредством деления или почкования. Вовторых, я был довольуо некрасив - с кривым французским носом и редкой шевелюрой, а Йер Коли - красива и казалась мне абсолютно недоступной. Наконец, я чувствовал, что, разговаривая со мной, она с видимым усилием приспосабливается к моему интеллектуальному уровню, а это. безусловно, не слишком приятно любому мужчине..
Все эти обстоятельства заставляли меня держаться от нее на расстоянии, как в земной жизни держался я на расстоянии от альпийских глетчеров: я смотрел на них издалека, они были очень красивы, но я никогда бы не соблазнился подняться гуда. Предпочел бы какую-нибудь солнечную полянку или, в крайнем случае, тепло газовой печки.
Ан-Мари любила говорить знакомым: "Он, бедняжка, родился на экваторе в спальном мешке из медвежьей шкуры. Поэтому он такой".
Конечно, Йер Коли не была глетчером. С темными глазами, с кожей цвета корицы она не могла быть глетчером... Я убедился в этом поздним вечером, когда, отказавшись нажать клавиш для сна, вышел погулять на улицу. Розовое небо дисколета угасло. Улицы освещались лишь редкими прохожими. (Ночью превениане сами светятся, как фосфоресцирующие циферблаты часов). Я задумался. Несколько чувствительных нитей протянулись между мной и далекой Землей - и я ощущал, как они натягиваются и как мне больно от этого натягивания: - как-то там поживают Пьер. Ан-Мари, мои друзья из СенДени и коллежа, неповторимая мадам Женевьев? Вспоминает ли ктонибудь обо мне?
Первый раз я почувствовал себя одиноким. Улица была пустынной и темной, и я представил себе ее всю - один круг, потонувший во мраке, за ним второй, и третий, и четвертый, и дальше - стена, гонкая металлическая стена, отделявшая меня от бескрайней, ничем не ограниченной пустоты Вселенной...
Дверь открылась сама, скользя и исчезая в стене. Я остановился на пороге пораженный: полулежа на своей силовой кровати, то есть в воздухе с закрытыми глазами Йер Коли что-то говорила на своем мелодичном цокающем превенианском языке, откинув назад смуглую прекрасную голову. Одну руку она подложила под голову, а в другой держала перед губами зеленоватый многогранный кристалл. Крисгалл светился и его свет пульсировал в такт словам. Йер Коли была в тонкой, как вуаль, черной тунике, в какой я никогда ее не видел.
Лицо ее было бледным и экстатическим.
Я вслушался в ее речь - она была размеренной и напевной, чувствовался строгий ритм. Я мог поклясться, что Йер Коли произносила стихи, что это была какая-то элегическая, скорбная поэзия, потому что неожиданно и сам почувствовал, как мною овладевает скорбь.
Я пошел назад, решив вернуться к себе. Дверь уже закрывалась, когда я услышал голос Йер Коли: - Луи, это вы?
- Простите, Йер, - сказал я. - Мне было одиноко.
- Войдите. Луи. Подойдите ближе. Садитесь сюда.
Я сел у кровати Йер, глядя, не отрываясь, на ее лицо. В первый раз оно было таким человеческим. Таким женственным.
- Это были стихи, не правда ли, Йер? Они ваши?
- Мои.
- О чем они?
Она стрельнула на меня глазами и покачала головой:
- Мне трудно вам их перевести. И вы едва ли что-нибудь поймете, Луи... Просто, когда нас, превениан, охватывает цурацал, мы уединяемся и произносим слова, которые иногда и сами не понимаем.
- Что означает цурацал, Йер?
- О! Это означает очень многое. Неудовлетворенность, жажда познания незнакомых миров, усталость, одиночество, непонятная печаль... Но главное чувство одиночества. Мы, превениане - одиноки, Луи. Мы - одни в нашей Галактике. А, может быть, и во Вселенной...
Она замолчала, засмотревшись в белую пустоту своей комнаты.
Я попросил, чтобы она еще почитала свои стихи. Вместо этого, она поднесла к губам зеленоватый кристалл и дунула на него так, будто хотела его согреть. В кристалле появился пульсирующий свет. Зазвучал голос Йер Коли. Боль, сквозящая в мягких интонациях ее голоса, пронзила мое сердце.
Когда кристалл умолк, я решил продолжить диалог:
- Йер Коли, вы говорите, что одиноки. Но у вас есть своя планета, почему вы не вернетесь туда?
- Вернуться? - Глаза Йер Коли стали еще более печальными. - Увы, это невозможно. И бессмысленно...
- Почему, Йер?
Она только закрыла глаза. Отдаваясь своему порыву, я погладил ее по волосам. Она даже не вздрогнула. Но когда снова посмотрела на меня, в выражении ее глаз было только недоумение.
- Луи, почему вы дотронулись до моих волос? Что это означает?
Хотя я и был смущен, я все же попытался объяснить ей, что значит погладить чьи-то волосы - иногда сочувствие, иногда снисхождение, или дружба, или любовь, или...
- Любовь? - она пыталась отыскать что-то в своем сознании. - Ах, да, Бан Имаян нам рассказывал... Любовь - это, когда мужчина и женщина соединяются, чтобы родить ребенка, да?
Ее вопрос был задан со всей превенианской наивностью и прямотой, и я опять смутился. Но нужно было отвечать.
- Да, Йер. Но это также существует и само по себе - даже, если не рождаются дети. Это как цурацал, при этом еще люди испытывают блаженство. Вот и я не могу перевести вам слово. Во всяком случае любовь - это чувство очень сильное, Йер, страсть, которая...
- Страсть? В таком случае она вредна, - удивленно подняла глаза Йер Коли. - И опасна... У нас даже цурацал считается атавизмом, проявлением примитивных натур.
- И вы одна из таких натур?
- Боюсь, что да. Однажды, когда мы с братом спорили о гипотезе Гила Ки... простите, вам, наверное, это неинтересно... я внезапно ощутила жар здесь, - она потрогала виски, - и бросила на пол свой церебральный потенциометр. Он разбился вдребезги. Наш Высший совет был очень обеспокоен. Мне пришлось пройти продолжительное лечение в Г-камере, чтобы быть снова принятой в обществе.