– Ты? – Вострякова, увидев ее, тут же отпрянула с брезгливостью и одернула рукав. – Не трогай меня, не смей прикасаться, тварь, тварь!
И снова зашлась в рыданиях. Галя испуганно покосилась на дверь туалета и медленно проговорила:
– Ты в своем уме?
– Это все из-за тебя, паскуда, из-за тебя! – Вострякова, видимо, совсем уже перестав себя контролировать, рванулась к Гале и, схватив ее за волосы, потащила к стене.
Галя беспомощно молотила руками по воздуху, пытаясь освободиться, но это никак не получилось. От природы она не была сильной, а Вострякову, видимо, подогревала ярость, и, прежде чем подоспели сбежавшиеся на крик студентки, она успела несколько раз ударить Галю и расцарапать ей лицо. Наконец Вострякову оттащили, и она стремглав бросилась вон, ревя в полный голос.
Галя подошла к раковине и начала умываться, когда услышала за своей спиной тихий, но отчетливый шепот:
– Да ее парень бросил, они пожениться собирались, она из-за него с родителями поссорилась, а сегодня еще и двойку получила. Так можно и из института вылететь. А эта как раз ее парня и увела…
Галя закрыла кран и быстро вышла из туалета, ни на кого не глядя. В институтском дворике она присела на скамейку и попыталась переварить услышанное.
Разве она сделала что-то плохое? Она просто боролась за свою любовь и этим себя оправдывала… Но смотреть на муки Востряковой тоже было тяжело.
Девушка решила, что необходимо поговорить с Юрой, развеять все сомнения. Зайдя в ближайший телефон-автомат, бросила в прорезь две копейки и набрала его домашний номер.
– Алло, – раздался красивый низкий женский голос.
– Можно Юру?
– Можно, – с небольшой паузой ответили ей. Раздался шорох, очевидно, трубку положили на столик. Спустя некоторое время она услышала веселый голос Юры.
– Это Галя. Мы можем с тобой увидеться?
– Галя? – Юра как будто удивился.
– Ну да, мы не могли бы встретиться с тобой? Я бы хотела поговорить.
– Слушай, я сегодня экзамен завалил, нужно готовиться к пересдаче. Это может потерпеть?
– Думаю, нет, – Галя думала, обидеться ей или нет, и решила все-таки не обижаться.
Юра замешкался, потом нехотя сообщил, что хорошо, он придет, но не раньше чем в шесть часов. Встретиться договорились у памятника Пушкину. Юра опоздал на сорок минут, а к вечеру похолодало, и Галя, ожидая его, жутко продрогла.
Она хотела рассказать про сегодняшний случай, спросить, что произошло между Кириллом и Востряковой, но он не дал ей и рта раскрыть.
– Слушай, тут такая лафа подвалила! У другана моего вся семья на дачу свалила, квартира пустует, он мне ключи дал. Двинули туда скорее!
И она пошла с ним, забыв обо всем.
Они встречались еще несколько раз, все на той же квартире друга. Галя уже наперед знала, что там будет, как бессловесно и торопливо пролетит время и как быстро он исчезнет, небрежно чмокнув ее в щеку напоследок. Ей очень хотелось сказать, крикнуть ему в лицо, что так нельзя, не по-людски, но она не решалась.
– Он просто искал легкой добычи, – возмущалась Альбина, смоля в форточку тайком от коменданта общежития. – Вот ты ему и подвернулась, на все согласная. Помяни мое слово, ни к чему это не приведет. Поматросит и бросит. На фиг ему такая невеста нужна, без роду без племени? Вон он даже Надьку бросил, а у нее папа шишка! А ты, дурочка, влюбилась…
Но Галя ничего не хотела ни слушать, ни видеть. Начались каникулы, он уехал с родителями на море, она – домой в Зарайск. И именно там сделала неприятное открытие, что месячных у нее нет. Сначала решила, что это временный сбой, у нее такое раньше иногда случалось. Но ни в августе, ни в сентябре ничего не изменилось.
– Допрыгалась, дуреха, – резюмировала Альбина. – Давай срочно звони ему.
– Да может, обойдется?
– Не смеши меня! На, держи две копейки.
На встречу он пришел необычно хмурый, выглядел повзрослевшим и каким-то чужим. Не поцеловал ее, не обнял и как будто нарочно держался отчужденно.
Она присела на скамейку у общежития, зябко кутаясь в шерстяную кофту.
– Слушай, мне тебе кое-что сказать надо, – нехотя проговорил Юра.
– Мне тоже, – одеревенелыми то ли от холода, то ли от ужаса губами ответила она, хотя вдруг поняла все и сразу, в ту же минуту.
Его, казалось, терзали какие-то сомнения, он присел рядом и неуверенно сказал:
– Давай сначала ты говори.
– Я беременна, – произнесла Галя и почувствовала, что летит в пропасть.
– Да… Во дела, – он выглядел совсем растерянным. – А я женюсь… Это окончательное решение. Ты прости меня… Давай подумаем, что теперь делать… с ребенком.
– Тебе ничего, это будет мой ребенок. – Она встала и ушла. Он не догонял ее.
А потом была бессонная ночь, половину которой она горько проплакала на плече у Альбины, а вторую, вытерев слезы, обсуждала вместе с ней, что делать дальше. Ребенка Галя решила оставить.
По счастью, они были уже на последнем курсе. А это давало возможность не бросать учебу. Можно было даже попробовать не брать академический отпуск и досрочно защитить диплом.
За эти девять месяцев Галя изменилась так сильно, что если бы ей рассказали об этом год назад – не поверила бы. Она вообще не думала, что способна быть совершенно другим человеком. С глаз вдруг спала пелена, по крайней мере, та часть Гали, которая считала Юру чем-то вроде небесного существа, явно исчезла.
Мысли приняли практическое направление, до этого витавшая в облаках и при возможности не опускавшаяся на землю беззаботная девушка занялась конкретными земными вопросами. Галя стала находить в этом даже какую-то простую радость: решать, где будет жить ребенок, что он будет есть и что будет есть его мать. Отвлеченные мысли о другом мужчине в ее жизни и справедливости общего устройства мира Галя отложила на потом, как несущественные и второстепенные.
Главным сделался ребенок, он стал целью, смыслом, силой и слабостью, делая ее и уязвимой и сильной одновременно.
Мама, узнав новость, очень огорчилась и много плакала. Зарайск хоть и находится недалеко от Москвы, но все же провинциальный город, и рождение ребенка вне брака там осуждалось. Расстроенная мама чуть не на коленях умоляла дочь сделать аборт, но Галя была непреклонна.
Юра больше ни разу не объявился, видимо, он сразу вырвал ее из своей жизни, и Галя сочла, что так даже лучше – ни мук, ни сомнений. Она успела досрочно сдать диплом, чему была очень рада: последние месяцы беременности проходили тяжело, она почти каждый день ходила в больницу, один раз лежала на сохранении. Бесконечные анализы, уколы, постельный режим сильно утомили. Она крепилась, уговаривала себя, что терпит не для себя, а для будущего сына или дочки, и в сердце закипала радость.
Схватки начались неожиданно, за две недели до намеченного срока, когда Галя и Альбина пили чай. Девушку внезапно скрутила боль, она побледнела, выронила чашку и прохрипела:
– Звони!
– Ку-ку-да? – залепетала Альбина. Она вдруг растерялась, ее обычная уверенность и находчивость куда-то пропали.
– В «Скорую» звони, – простонала Галя.
В регистратуре нянечка грозно посмотрела на корчащуюся от боли Галю и строго спросила:
– А где пересдача анализов на хламидиоз?
Галя заныла и начала сползать по стенке. Альбина наконец пришла в себя и рявкнула:
– Да вы что, не видите, ей совсем плохо? Я сейчас главврача позову, жалобу на вас напишу. Нельзя же так к людям относиться!
Нянечка тяжело вздохнула и буркнула:
– Одежду сдать, сама в предродовую палату.
Галя прождала больше часа в холодном коридоре, когда о ней наконец вспомнили, отвели в какой-то кабинет, обрили тупой бритвой, отправили в душ, сделали клизму и определили в предродовую палату. За стеной раздавались крики какой-то женщины, такие страшные, что кровь стыла в жилах. Матрас на кровати оказался пропитан кровью. Но Гале уже было все равно. Она закрыла глаза и попыталась ни о чем не думать, хотя от окружающих вещей и криков хотелось выть самой. Время от времени накатывала жуткая боль, все чаще и чаще. Наконец, когда она совсем перестала уже что-нибудь соображать, ее отвезли рожать. Это продолжалось двадцать часов.
Из роддома ее никто не забирал. Альбина в тот день лежала с высокой температурой, а маме Галя решила пока ничего не сообщать. Она сама вызвала такси и из окна смотрела, как оно подъезжает, потом, тихо попрощавшись с соседками по палате и врачами, спустилась вниз, приняла из рук нянечки сверток с сыном и вышла во двор.
Сына назвала Женей, в честь отца и своего любимого певца Евгения Мартынова, и отчество ему дала папино – Александрович.
Едва закончился декретный отпуск, Галя устроилась нянечкой в ясли. За ней тут же стал ухаживать электрик, татарин Айдар. Наличие у Гали ребенка его не то что не смущало, но даже устраивало. «Значит, ты хорошая женщина, раз сыновей рожаешь!» – смеялся он.
Гале Айдар не нравился – маленький, нескладный, кривоногий, лицо плоское, глаза хитрые. Но он много помогал ей, приносил продукты, лекарства, которые часто были нужны – Женя родился слабеньким и постоянно простужался, ему требовался усиленный уход.
– Выходи за меня замуж, – постоянно твердил Айдар. Но Галя только отмахивалась, ей было не до того.
А дальше, как говорится, не было бы счастья, да несчастье помогло. У Галиного отца была тетка, одиноко жившая в Царицыне, которую девушка иногда навещала. И та, узнав о мытарствах внучатой племянницы, сама предложила молодой маме переехать к ней.
– Не на пряники зову, – сразу предупредила она. – Рак у меня нашли. Тебе придется ухаживать за мной. Но за это я вас к себе пропишу – тебя и сына.
Галя, конечно же, согласилась. И два года разрывалась между маленьким ребенком и смертельно больной старухой. Зато после ее смерти сделалась обладательницей собственной квартиры – крохотной, на окраине, в хрущевке, но собственной.
Постепенно жизнь наладилась. Галя устроилась учительницей в школу неподалеку, отрабатывала положенные часы, бежала за сыном в детсад, шла с ним гулять, потом кормила его и укладывала спать, а сама занималась домашними делами. Сил часто не было, но сын придавал ей уверенность.
Женя подрастал, жизнь с каждым годом становилась чуть полегче. Особенно когда Галина Евгеньевна решилась подрабатывать шитьем. Экстравагантных модных нарядов она делать не умела, но клиентки – женщины средних лет и старше – оставались вполне довольны простыми платьями и юбками.
Какая-то часть души Галины все еще ждала Юру, не могла его забыть, но разумом женщина понимала, что это напрасные надежды. Со временем исчезли и они. Тем более что она знала – Юры нет в Москве, он служит где-то за границей, то ли в ГДР, то ли в Чехословакии.
Как-то вечером, когда сын был уже во втором классе, в квартире раздался телефонный звонок. К телефону подбежал Женька и через пару секунд крикнул: «Мам, тебя дядя какой-то».
– Кто это может быть? – Она недоуменно пожала плечами, приложила трубку к уху и провалилась в какую-то ужасающую пустоту, но по молчанию и тяжелому дыханию в трубке вдруг поняла, кто звонит. Ноги моментально стали ватными.
– Привет. Узнала? – раздался наконец усталый, чужой и хриплый голос. – Галька?
Она не отвечала, он уже подумал, что на линии помехи, такой мертвой была тишина, потом неожиданно ответила.
– Как ты меня нашел? – спросила помертвевшими губами.
– Значит, узнала! После стольких лет, – обрадовался Юра. – Слушай, мне нужно встретиться с тобой, – затараторил он, боясь, что она сейчас отключится.
– Как ты меня нашел? – упрямо повторила Галя.
– Трудно, что ли? Разыскал Альбинку через Сашку Семенова, она и дала твой номер.
– А ты что, в Москве?
– Да вот, приехал…
– А, – протянула Галя. И замолчала.
– Мне правда надо тебя увидеть.
Она все молчала, но и трубку не вешала.
– Я тут в гостинице «Украина» остановился. Номер пятнадцать тридцать четыре. Слушай, приходи, а? – продолжал уговаривать Юра. – Просто поговорим. Я очень буду тебя ждать.
– А что ж ты не домой поехал? – удивилась она.
– Ну, там сестра с мужем живет, у них ребенок маленький… Не хотел стеснять.
Всю ночь она промучилась сомнениями, наутро встала с тяжелой головой, еще более тяжелым сердцем и уверенностью, что никуда не пойдет. Женька озабоченно поглядел на мать и спросил, что случилось, не заболела ли она.
– Ничего, милый, ничего, – она погладила его по вихрастой голове и украдкой смахнула выступившую слезу. – Я здорова.
Утром снова звонил телефон, но она не взяла трубку.
В тот день у нее было всего четыре урока, а у сына, наоборот, еще занятия в кружке. В такие дни Галина Евгеньевна всегда торопилась домой, чтобы успеть зайти в магазин, постирать или убраться до прихода Жени, но сегодня ноги сами понесли ее в противоположную от дома сторону, к автобусной остановке. Взглянув на часы, она решилась и отправилась на Кутузовский проспект.
Юра, увидев ее, жутко обрадовался, наскоро обнял ее, усадил в кресло и все забрасывал вопросами, а она сидела ошарашенная, не могла ничего толком сказать и вообще не понимала, как и зачем сюда приехала.
– Как сын? Ты скажи прежде всего, как он поживает? Я ведь спрашивал потом у Альбины, как ты, а она со мной разговаривать не хотела… Только сейчас еле-еле уговорил твой номер дать. Ты уж ее очень не ругай, я на нее так насел, тут никто бы не выдержал, – он криво улыбнулся.
«Он какой-то потертый стал, что ли… – отметила про себя Галя. – Лысеет… И потолстел, вон пузо какое…»
– Сын хорошо, во втором классе учится, в шахматном кружке занимается. А как у тебя? Дети есть? – выдавила она наконец.
– Да вот жизнь так сложилась… Я женат, а детей нет. Она дочь генерала, у нас и квартира хорошая, и машину купили. Я теперь при штабе, подполковника дали. Словом, налицо все внешние признаки благополучной жизни, – горько усмехнулся он.
– А ко мне чего пришел?
– Хотел про сына спросить, я же сказал.
– Теперь уже поздно спрашивать.
– Я могу его увидеть?
– Нет, – быстро ответила она. – Ни к чему это. Нечего ребенка травмировать. Ты опять уедешь – а что мне ему говорить?
– А что ты ему вообще сказала?
– Ничего. Но когда он повзрослеет, я обязательно придумаю что-нибудь убедительное.
Он грустно кивнул.
– Ну, ты права, наверное… Так будет лучше и справедливее. И впрямь, чего мальчишке жизнь портить. Так уж сложилось, ничего назад не вернуть. Вот если б можно было, я бы, конечно, иначе поступил.
– Что, женился бы? – с вызовом спросила Галя.
Он отвел глаза в сторону:
– А чем черт не шутит, может, и с тобой бы остался. Испугался я тогда сильно, признаю, испугался как никогда в жизни. Ну, и заплатил за свою ошибку. Это факт, и я не хочу ничего менять. Просто я хотел бы не терять с вами связь, я же немногого прошу? Ну, пусть я не смогу видеться с сыном, могу я хоть звонить узнавать, как у него дела? Он же мой сын!
Галя судорожно пыталась убедить себя, что ее больше не волнует этот обрюзгший функционер. И с болью понимала, что все осталось по-прежнему. Она все еще любит его – несмотря на живот и начавшие редеть волосы. И это открытие доставило ей еще большие страдания, потому что походило на какую-то издевательскую гримасу судьбы. Зачем он разыскал ее? Чтобы сообщить, что женат на генеральской дочке и не собирается разводиться?
– Галь, а у тебя есть кто-нибудь? – вдруг спросил он, и она вспылила.
– Тебя это не касается! – произнесла с вызовом. – Прощай, мне пора. И не звони нам больше.
Встала и вышла из номера.
Больше они с Юрием никогда не виделись.
Зато с Женькой были большими приятелями. Пока он был маленьким, она была для него самым лучшим советчиком, о таком друге, искреннем, добром, неунывающем, можно только мечтать. Она никогда не жаловалась, весело и легко, как ему казалось, растила своего единственного сына.
Когда Лохнесс болел, она часами не отходила от его кровати, искала по городу дефицитные лекарства, обегая все аптеки, самозабвенно ухаживала за ним. Когда ему грозила опасность, она, обычно такая хрупкая и беззащитная, бросалась на его защиту, о чем бы ни шла речь – о стае мальчишек или о злобной тетке, которая делала ему замечание на улице.
Они читали вместе книги, разговаривали на все темы и почти все ее свободное время проводили вместе.
Об отце она говорила всегда только хорошо. На вопрос сына, почему у всех есть папы, а у него нет, отвечала весело:
– Папы есть у всех, даже у тех, у кого их нет. Маленькие мальчики и девочки никогда не появятся на свет, если у них не будет папы и мамы. А папа еще вернется, мы подождем немножко, и он вернется.
Она ждала его всю жизнь. Но он больше никогда не появлялся.
* * *Мама давно закончила свой рассказ, а Евгений все еще сидел молча, боясь пошевельнуться. В комнате было душновато, но он не решился открыть форточку, опасаясь простудить больную.
Потом встал, подошел к ней, обнял и прошептал:
– Я очень люблю тебя, мамочка…
Ночью на собственной, купленной в его школьные годы тахте, которую мама никак не соглашалась выбросить, он долго не мог уснуть, все ворочался, прислушивался к ее тяжелому дыханию. Забылся сном только под утро, когда уже начало светать, и проснулся от необъяснимой тишины в комнате.
– Мама?
В ответ он ничего не услышал. Холодея от ужаса, бросился к ее кровати.
Она ушла тихо, во сне, как будто и в смерти не хотела никого потревожить. Сначала он тряс бесчувственное тело, что-то кричал, прислушивался к сердцу, потом вдруг все понял, обмяк и сел на пол рядом, держа ее в руках. Сколько времени он так просидел, он не знал. Наконец он встал и отправился искать свой мобильный телефон. Звонил из кухни, метаясь по ней – находиться в той комнате, рядом с ней, было невыносимо.
* * *Карина включила компьютер, набрала в поисковике нужные слова. Сайтов у лесбиянок было немного, но на них активно шло общение, участницы переписывались друг с другом, назначали встречи, вели отвлеченные разговоры. Был и раздел «Знакомства», в котором ищущие себе пару размещали анкеты. Она начала просматривать анкеты, потихоньку увлеклась и написала всем девушкам, хоть чем-то похожим на Фреду.