Невообразимо приятно было ехать вот так сквозь ямайскую ночь, в коляске, запряженной парой добрых коней, сидя между двумя замечательными молодыми людьми. Тем более приятно, не без чувства самодовольства признался он себе, что дела идут достаточно хорошо, чтобы позволить себе немного отдохнуть. Он исполнял свои обязанности прекрасно, порядок в Карибском море обеспечивался на должном уровне, пиратство и контрабанда были сведены до минимальных размеров. Сегодня не было поводов для волнения. Ему ничего не угрожало, совершенно ничего. Все опасности находились далеко за горизонтом, как временным, так и пространственным. Он мог откинуться на кожаную спинку сиденья экипажа и расслабиться, не принимая иных мер предосторожности, как только не запачкать фрак или не измять отутюженную сорочку.
Его встреча в доме у Хоу была воистину чем-то ошеломляющим. То и дело слышалось: «Милорд», «Ваша светлость». Хоу был крупным плантатором, пользовался отменным здоровьем и, испытывая немалое отвращение к английским зимам, не имел ничего общего с обычными вест-индскими «отсутствующими» землевладельцами. И все же, несмотря на крепкое здоровье, он был изрядно взволнован тем, что удостоился посещения человека, объединяющего в своем лице пэра, адмирала и главнокомандующего, человека, влияние которого может сделаться очень важным для него. Радушие, которое демонстрировал как он сам, так и миссис Хоу, было так велико, что отсвет его упал даже на Джерарда и Спендлова. Видимо, чета Хоу чувствовала, что если они хотят заслужить расположение главнокомандующего, неплохо будет также заручиться добрым отношением со стороны его флаг-лейтенанта и секретаря.
Люси Хоу была довольно милой девушкой лет семнадцати-восемнадцати, с которой Хорнблоуэру уже доводилось несколько раз встречаться. Хорнблоуэр сказал себе, что он не может испытывать интереса к девочке, вышедшей прямо со школьной скамьи, разве что не из яслей, пусть даже и хорошенькой. Он улыбнулся ей, и она потупила взор, снова взглянула на него, и опять отвела взгляд. Было любопытно, что она далеко не была так застенчива, встречая взгляды и принимая поклоны молодых людей, гораздо в большей степени заслуживающих ее внимания.
– Насколько я понимаю, Ваша светлость не танцует? – спросил Хоу.
– Крайне огорчительно напоминать о том, что я теряю, находясь в окружении столь прекрасных особ, – ответил Хорнблоуэр, адресовав еще одну улыбку миссис Хоу и Люси.
– В таком случае, может быть роббер-другой в вист, милорд? – предложил Хоу.
– Богиня удачи взамен музы музыки, – сказал Хорнблоуэр: говоря о музыке, он всегда старался делать вид, что она что-то значит для него, – попробую добиться благосклонности первой, раз уж не повезло со второй.
– Насколько я наслышан о Вашем мастерстве игры в вист, – сказал Хоу, – думаю, что Ваше светлости не придется прилагать больших усилий в ухаживании за богиней удачи.
Бал, по всей видимости, начался уже за некоторое время до прибытия Хорнблоуэра. Можно было заметить две группы молодых людей в большой зале, дюжину солидных дам, рассевшихся на стульях вдоль стены, оркестр в углу. Хорнблоуэр кивком отпустил своих молодых спутников и уселся за вист с Хоу и двумя ужасными пожилыми леди. Плотно прикрытые двери, по счастью, почти полностью преградили доступ звукам, производимым оркестром, пожилые леди играли сносно, и Хорнблоуэр провел довольно приятный час. Он окончился с приходом миссис Хоу.
– Настало время для полонеза, а потом мы идем ужинать, – объявила она. – Я очень прошу вас отложить карты и присоединиться к зрителям.
– Что скажет Ваша светлость? – вежливо осведомился Хоу.
– Желание миссис Хоу – закон для меня, – ответил Хорнблоуэр.
В зале для танцев, разумеется, стояла удушливая жара. Лица у всех были раскрасневшимися и лоснились от пота, но это не отразилось на энтузиазме, с которым формировалась двойная линия для полонеза, оркестр же тем временем издавал некие загадочные звуки, имеющие своей целью подбодрить молодежь. Спендлов вел Люси за руку, они бросали друг на друга счастливые взгляды. Хорнблоуэр, с высоты своих сорока шести лет смотрел на этих молодых юношей и девушек, едва достигших двадцати, с пониманием относясь к их молодости и пылу. Звуки, издаваемые оркестром, стали еще более резкими и назойливыми, но молодые люди, как кажется, находили в них нечто прекрасное. Они закружились по комнате, платья и фалды фраков развевались вокруг них, все смеялись и радовались. Двойной ряд танцоров превратился в круг, затем снова перестроился в линии, потом опять в круг, наконец, с завершающим, совершенно невыносимым тактом, изданным оркестром, дамы присели в книксене, а кавалеры склонились перед ними в поклоне – весьма приятное зрелище, особенно когда музыка закончилась. Прежде чем линии смешались, раздался взрыв аплодисментов и веселого смеха. Дамы, искоса поглядывая друг на друга, группками потянулись к выходу из зала: они намеревались поправить ущерб, нанесенный их нарядам в пылу танца.
Хорнблоуэр снова поймал взгляд Люси, и опять она сначала отвела глаза, а затем еще раз взглянула на него. Смущение? Пылкость? Имея дело с такими, как она, почти детьми, так трудно было определить точно. Однако, это были взгляды совсем иного рода, чем те, которыми она удостаивала Спендлова.
– До начала ужина осталось всего лишь десять минут, милорд, – сказал Хоу, – не окажет ли Ваша светлость любезность предложить руку миссис Хоу?
– Разумеется, с удовольствием, – ответил Хорнблоуэр.
Подошел Спендлов. Он утирал лицо платком.
– Я бы с удовольствием глотнул свежего воздуха, милорд, – произнес он. – Может быть …
– Идемте, – сказал Хорнблоуэр, не сожалея о представившемся предлоге избавиться от назойливого общества Хоу.
Они вышли в темный сад. Свет канделябров в бальной зале был столь ярким, что первое время им пришлось соблюдать осторожность при передвижениях.
– Надеюсь, Вам нравится здесь? – поинтересовался Хорнблоуэр.
– О, да, очень, спасибо, милорд!
– И Ваше ухаживание продвигается успешно?
– А вот в этом я не очень уверен, милорд.
– В любом случае, желаю Вам успеха.
– Благодарю Вас, милорд.
Глаза Хорнблоуэра постепенно привыкли к темноте. Подняв взор, он мог теперь различить звезды. Был виден Сириус, в очередной раз возобновивший свою погоню за Орионом на ночном небе. Воздух был теплым и неподвижным, так как ночной бриз стих.
А потом произошло это. Хорнблоуэр почувствовал какое-то движение позади себя, шорох листьев, однако, прежде чем он успел обратить на это внимание, чьи-то руки перехватили его запястья, другая рука зажала рот. Он стал сопротивляться. Острая, жгучая боль под правой лопаткой заставила его подпрыгнуть.
– Тихо, – произнес чей-то голос, приглушенный, низкий голос. – Не то …
Он снова почувствовал боль. Это было острие ножа, упертое ему в спину, и он перестал дергаться. Чьи-то невидимые руки стали тянуть его в сторону: рядом с ним находилось, по меньшей мере, три человека. Его нос доложил, что они источают запах пота, возможно, от волнения.
– Спендлов? – воскликнул он.
– Тихо! – снова произнес тот же голос.
Его потащили через обширную территорию сада. Краткий, резкий крик, раздавшийся позади него и тотчас подавленный, вероятно, принадлежал Спендлову. Хорнблоуэру нелегко было сохранять равновесие, кода его вынуждали стремительно идти вперед, однако руки, державшие его, помогали ему устоять на ногах, но, стоило остановиться, как он чувствовал, как прямо в спину ему упирается острие ножа, прокалывая одежду и причиняя резкую боль. В дальнем конце сада они вышли на узкую тропу, над которой клубилась темнота ночи. Хорнблоуэр уперся во что-то храпящее и двигающееся – мул, надо думать.
– Залезай! – раздался голос позади него.
Хорнблоуэр заколебался, и тотчас ощутил, как нож уперся ему в ребра.
– Залезай, – сказал голос, кто-то другой, тем временем, развернул мула таким образом, чтобы Хорнблоуэр мог на него взобраться.
Седла не было, стремян тоже. ухватившись за круп, Хорнблоуэр с трудом оседлал мула. Найти поводья он не смог, хотя слышал звяканье уздечки, и запустил пальцы в косматую гриву. Отовсюду вокруг до него доносились звуки, свидетельствующие о том, что на других мулах тоже появились седоки. Его мул рывком двинулся вперед, что заставило его судорожно вцепиться в гриву. Кто-то ехал впереди него, прицепив к своему мулу поводья мула Хорнблоуэра. Создавалось ощущение, что всего здесь должно быть четыре мула и порядка восьми человек. Мулы перешли на рысь, и Хорнблоуэр почувствовал, что в любой момент может соскользнуть со скользкой спины животного, но с обеих сторон рядом с ним бежали два человека, помогая ему удержаться на его насесте. Через секунду-другую они снова сбавили скорость, так как головной мул начал резкий поворот.
– Кто вы? – спросил Хорнблоуэр, как только смог перевести дыхание после скачки.
Человек, находившийся у его правого колена, взмахнул чем-то перед ним, чем-то, что ярко блеснуло даже при свете звезд. Это был кортик – вест-индийское мачете.
– Тихо, – сказал человек, – не то я отрежу тебе ногу.
Спустя мгновение мул опять перешел на рысь, и Хорнблоуэр снова утратил возможность говорить, даже если бы у него было такое намерение. Мулы и люди, считая с Хорнблоуэром, болтавшимся на спине одного из животных, стремительно двигались по тропе вдоль двух больших тростниковых полей. Хорнблоуэр старался поднять глаза на звезды, чтобы определить, в каком направлении они едут, но это было нелегко, к тому же, они постоянно меняли курс, петляя по пересеченной местности. Они оставили тростники позади и оказались, видимо, в открытой саванне. Иногда им встречались деревья, иногда они замедляли ход, забираясь на какой-нибудь крутой подъем, снова переходя на рысь на обратной его стороне – пешие без устали бежали рядом с мулами – и снова карабкались вверх, мулы спотыкались и скользили на нетвердом грунте. Дважды Хорнблоуэр почти упал, но человек, находившийся рядом с ним, поддерживал его. Вскоре нахождение в седле, если так можно назвать путешествие на голом крупе, стало причинять Хорнблоуэру страшную боль, а хребет мула сделался причиной воистину адских мучений. Он обливался потом, во рту у него пересохла, он чувствовал, что невыносимо устал. От отчаяния он стал впадать в отупение, несмотря на терзавшую его боль. Несколько раз им пришлось перебираться через ручьи, низвергавшиеся с гор вниз, потом они опять пересекали полосы деревьев. Иногда создавалось ощущение, что они минуют какие-то узкие проходы.
Хорнблоуэр не отдавал себе отчета, как долго продолжалось их путешествие, когда они оказались на берегу небольшой реки, казавшейся неподвижной в свете звезд. На другой стороне сквозь темноту виднелись смутные очертания высокого, обрывистого утеса. Здесь отряд остановился, и человек, находившийся рядом с ним, дернул его за ногу, ясно давая понять, что пора спешиваться. Хорнблоуэр сполз с мула, но через секунду вынужден был снова уцепиться за него, так как почувствовал, что ноги отказываются держать его. Когда он обрел способность стоять и смог оглядеться вокруг, среди темных лиц, окружавших его, он различил одно светлое. Он мог только догадываться, что это Спендлов – ноги того подкашивались, а голова безвольно свисала, он стоял, поддерживаемый под руки с обеих сторон.
– Спендлов! – окликнул он его.
Последовало несколько томительных секунд ожидания, прежде чем обвисший силуэт произнес:
– Милорд? – голос был слабым и безжизненным.
– Спендлов, Вы ранены?
– Со мной… все хорошо…, милорд.
Кто-то толкнул Хорнблоуэра в спину.
– Давай! Плыви! – произнес голос.
– Спендлов!
Несколько рук оттащили Хорнблоуэра прочь, и грубо поволокли по направлению к реке. Сопротивляться было бесполезно. Хорнблоуэр подозревал, что Спендлов был оглушен ударом и только сейчас пришел в себя, в течение всего путешествие его бесчувственное тело везли на муле.
– Плыви! – снова раздался голос, и чья-то рука толкнула его к воде.
– Нет! – прохрипел Хорнблоуэр.
Водное пространство казалось невероятно широким и темным. В момент схватки на речном берегу к нему пришло крайне неприятное осознание того, какому унижению он, главнокомандующий, подвергается, вынужденный, словно ребенок, подчиняться воли тех, в чьих руках он оказался. Рядом с ним кто-то завел в воду мула.
– Держись за хвост! – сказал голос, и в спину ему снова уперся нож.
Он ухватился за хвост мула и позволил увлечь себя в воду, распластавшись на поверхности. Несколько мгновений мул сопротивлялся, но затем поплыл. Вода, сомкнувшаяся вокруг Хорнблоура, была едва ли холоднее, чем теплый ночной воздух. Казалось, прошло не больше секунды, прежде чем мул стал выбираться на противоположный берег, Хорнблоуэр почувствовав дно под ногами, побрел вслед за ним. С его одежды стекала вода, слышно было, как позади него плещутся в воде остальные. На его плечо снова легла рука, заставляя наклониться и побуждая идти вперед. Он услышал странный скрип и уперся грудью в какой-то раскачивающийся предмет. Его руки ощутили прикосновение к гладкой поверхности бамбука, а затем к некоему подобию веревки из лианы, привязанной к нему. Это была самодельная веревочная лестница, раскачивающаяся перед ним из стороны в сторону.
– Наверх! – скомандовал голос, – наверх!
Он начал карабкаться наверх, лестница при этом вела себя так, словно она была живым существом, что, впрочем, свойственно для всех веревочных лестниц. Как страшно лезть во тьме, нащупывая ногой одну ускользающую ступеньку за другой, судорожно цепляясь за них руками. Намокшие туфли постоянно намеревались соскользнуть с гладкой поверхности бамбука. Не мог он быть твердо уверен и в своих руках. Кто-то поднимался прямо следом за ним, и амплитуда движений лестницы стала совершенно непредсказуемой. Он понимал, что раскачивается сейчас в темноте на манер маятника. Он лез медленно, ступенька за ступенькой, его руки сжимались почти конвульсивно, так что ему приходилось прилагать осознанное усилие, чтобы отпустить захват и найти новую перекладину. Затем колебания и раскачивания стали прекращаться. Его протянутая вверх рука коснулась земли, или, возможно, скалы. Момент, последовавший за этим, был непростым: он не был уверен в надежности упора и поэтому колебался. Он подумал, что находится, должно быть, на головокружительной высоте. Человек, находившийся прямо под ним на лестнице, резко скомандовал что-то, потом чьи-то руки схватили его за запястье и потащили вверх. Его ноги нащупали следующую ступеньку, и вот он уже лежал, прижимаясь животом к твердой земле. Но тут же чья-то рука дернула его снова, и он вынужден был ползти на четвереньках, чтобы освободить место для следующего поднимающегося. Он был совершенно изможден, от того гордого и самодовольного человека, любовавшегося своим отражением в зеркале еще несколько часов назад, не осталось и следа.
Кто-то подскочил к нему.
– Милорд! Милорд!
Это был Спендлов.
– Спендлов! – отозвался Хорнблоуэр, садясь.
– С Вами все в порядке, милорд? – спросил Спендлов, склоняясь над ним.
Что это было: чувство юмора или острого восприятия всего необычного, врожденная гордость или сила привычки, что же именно заставляло его подшучивать над собой?
– Благодарю Вас, со мной все хорошо, насколько, конечно, можно было бы ожидать после этих весьма примечательных пертурбаций, – сказал он, – но Вы, что случилось с Вами?
– Они стукнули меня по голове, – без лишних обиняков пояснил Спендлов.
– Не стойте, садитесь! – сказал Хорнблоуэр, и Спендлов плюхнулся на землю рядом с ним.
– Вам известно, где мы находимся, милорд? – спросил он.
– Где-то на вершине скалы, насколько я могу понимать, – отозвался Хорнблоуэр.
– Но где, милорд?
– Где-то на территории преданной его Величеству колонии Ямайка. Больше пока ничего не могу добавить.
– Скоро должно рассвести, я думаю, – устало произнес Спендлов.
– Совсем скоро.
Никто не обращал на них ни малейшего внимания. Все были заняты оживленным разговором, что составляло удивительный контраст с той тишиной, можно, сказать, хорошо отрепетированной, которой сопровождалась их поездка через окрестности. Шум голосов смешивался с шумом небольшого водопада – именно этот звук, как он понял, слышался ему еще до восхождения. Разговор шел на грубом английском, который Хорнблоуэр мог понять лишь с трудом, но был уверен, в голосах их похитителей звучит неприкрытая радость. Он мог также различить голоса нескольких женщин, чьи силуэты метались туда и сюда: несмотря на тягостную ночь, они были слишком возбуждены, чтобы усидеть на месте.
– Простите меня, милорд, но я позволю себе усомниться в том, что мы находимся на вершине скалы, – сказал Спендлов.
Он указал наверх. Небо становилось серым, звезды померкли. Прямо над ними они могли видеть нависающий утес. Бросив взгляд вверх, Хорнблоуэр смог различить на фоне неба силуэты древесных крон.
– Любопытно, – заявил он, – получается, мы должны находиться на чем-то вроде уступа.
С правой от него стороны на небе уже прорезались первые, бледно-розовые еще лучики света, в то время как слева все еще было окутано непроглядной тьмой.
– Скала смотрит на северо-северо-запад, – сказал Спендлов.
Рассвет наступал стремительно: посмотрев на восток, Хорнблоуэр увидел, что розовый цвет уже превратился в оранжевый, стали уже появляться и оттенки зеленого. Создавалось впечатление, что они находятся на невообразимой высоте. Скала, как казалось, обрывается прямо перед их ногами, а там, далеко внизу, расплывчатый прежде мир начинал приобретать форму, искаженную на мгновение игрой света. Хорнблоуэр вдруг осознал, что он весь вымок и дрожит.