Бриг развернулся и встал на якорь с изяществом, которое, находись это судно под его командой, вызвало бы у него возглас сдержанного одобрения. В данном случае этот возглас выражал смесь зависти и насмешки. Хорнблоуэр отвернулся и стал ждать момента, когда покой Адмиралти-хауза будет нарушен неизбежным звонком.
Когда это случилось, у него в руках оказалась визитная карточка, содержащая только имя: «Мистер Чарльз Рэмсботтом». Он испытал некоторое удовлетворение, придя к мнению, что наконец-то встретил фамилию, более неблагозвучную, чем его собственная. Владелец ее производил, однако, гораздо лучшее впечатление. Немного за двадцать, он был невысок и худощав, и, что важнее всего, поразительно красив: черные волосы и глаза, лицо, черты которого нельзя было иначе описать, чем «нежные», было покрыто загаром, приобретенным за недели плавания – все это было совсем не то, чего можно было ожидать от бредфордского шерстяного фабриканта. Темно зеленый сюртук и белые бриджи находились в полном соответствии с требованиями хорошего вкуса.
– Моя жена писала мне о вас, мистер Рэмсботтом, – сказал Хорнблоуэр.
– Это очень добрый поступок со стороны леди Хорнблоуэр. Она – сама воплощенная доброта. Могу я представить рекомендательные письма от леди Ливерпуль и епископа Уилберфорса, милорд?
Барбара была совершенно права, уведомляя его о том, что Рэмсботтом сумел заручиться поддержкой обоих политических партий: здесь были письма как от премьер-министра, также как и от крупнейшего представителя оппозиции. Хорнблоуэр бегло прочитал их. В письмах, несмотря на формальный тон, явно ощущалась нотка сердечности.
– Превосходно, мистер Рэмсботтом, – произнес Хорнблоуэр. Он старался подобрать тон, который, как он полагал, будет приличествующим для человека, который только что прочитал рекомендательное письмо за подписью премьер-министра. – Могу ли я быть каким-либо образом вам полезен?
– В настоящее время ничем, милорд. Разумеется, мне нужно пополнить запасы воды и провизии, однако мой казначей – способный человек. Я надеюсь продолжить свое путешествие по этим очаровательным островам.
– Безусловно, – мягко сказал Хорнблоуэр.
Он с трудом мог понять человека, который по своей воле проводит время в этих водах, где еще тлеет огонек пиратства, или намеревается посетить страны, для которых малярия и желтая лихорадка являются неотъемлемой чертой, а гражданские войны, революции и прочие кровопролития собирают еще более щедрую дань с человечества.
– Вы находите «Абидосскую невесту» удобным судном? – задал вопрос Хорнблоуэр.
Эти восемнадцатипушечные бриги королевского флота являлись на редкость некомфортабельными кораблями, перегруженными и неостойчивыми.
– Она достаточно комфортабельна, благодарю Вас, милорд, – ответил Рэмсботтом. – Я облегчил ее, сняв часть вооружения: она теперь несет только двенадцать пушек – две длинных шестифунтовых и десять карронад, двадцатичетырех фунтовых вместо тридцатишестифунтовых.
– Так Вы еще вполне можете дать отпор пиратам?
– О, действительно, милорд. Если принять в расчет облегчение веса, размещенного на палубе – на целых десять тонн, и изменения в парусном вооружении, думаю, мне удалось сделать из нее судно, вполне пригодное к плаванию, как я надеюсь.
– Уверен, что так, мистер Рэмсботтом, – сказал Хорнблоуэр.
Это было вполне возможно. Военные бриги были, что само собой разумеется, нагружены орудиями и военными припасами до пределов своей осадки и человеческого терпения, так что даже небольшое уменьшение общего веса могло дать превосходные результаты в части комфорта и удобства.
– Для меня было бы огромным удовольствием, – продолжал Рэмсботтом, – если бы Вы, милорд, согласились бы посетить меня на борту моего судна. Это воистину будет высокой честью и обрадует мой экипаж. Может быть, Вы даже согласитесь у меня отобедать?
– Мы обсудим это после того, как Вы отобедаете со мной, мистер Рэмсботтом, – ответил Хорнблоуэр, вспоминая о правилах вежливости и необходимости приглашать на обед любого предъявителя столь весомых рекомендаций.
– Вы очень добры, милорд, – произнес Рэмсботтом. – Мой долг, разумеется, представить свои рекомендации Его превосходительству при первой возможности.
Когда он говорил это, на его губах показалась улыбка, в которой было что-то победное, знание и понимание правил светского этикета. Прибывший на Ямайку обязан был, первым делом, нанести визит вежливости губернатору, но Рэмсботтом не был обычным визитером: как капитану корабля ему в первую очередь следовало обратиться к морским властям, то есть, в данном случае, к Хорнблоуэру. Это мелочь, говорила его улыбка, но этикет есть этикет, а в нем нет ничего важнее мелочей.
Ко времени ухода Рэмсботтома Хорнблоуэр почувствовал, что, вопреки его предубеждению, тот произвел на него весьма приятное впечатление. Он со знанием дела говорил о море и кораблях, держался легко и естественно, совсем не как лорд Байрон, на котором, вероятно, лежала большая доля ответственности за распространение среди богатых людей увлечения яхтами. Хорнблоуэр даже готов был простить ему то, что он «завоевал частичку сердца» Барбары. В течение последующих нескольких дней пребывания на Ямайке молодой человек начал решительно нравиться Хорнблоуэру, особенно после того, как сначала выиграл у адмирала два фунта в ходе отчаянной схватки в вист, а затем проиграл ему десять фунтов во время другой партии, во время которой ему, надо признать, отчаянно не везло. Ямайское общество оказало Рэмсботтому теплый прием, даже губернатор смотрел на него с одобрением, а его жена, леди Хупер, просто рассыпалась в похвалах его превосходным манерам и прекрасному обращению.
– Не ожидал такого от сына бредфордского фабриканта, – ворчливо заметил Хупер.
– Вы обедаете на борту «Абидосской невесты», сэр? – поинтересовался Хорнблоуэр.
– Собираюсь сделать это, – ответил Хупер, который обожал хорошо покушать, – однако, это ведь всего лишь яхта, и вряд ли там можно рассчитывать на приличный обед.
По настоянию Рэмсботтома, Хорнблоуэр прибыл на борт раньше других гостей, чтобы иметь возможность осмотреть судно. Он был принят на флотский манер, с юнгами, стоящими по сторонам трапа и долгим пересвистом боцманских дудок в момент, когда он поднялся на борт. Даже пожимая руку Рэмсботтому, он не переставал внимательно оглядываться вокруг. Ничто не указывало на то, что он находится не на борту военного корабля: он видел надраенную добела палубу, снасти, находящиеся в полном соответствии с законами симметрии, начищенные до блеска пики и кортики, сложенные в козлы у переборки, сверкающие на солнце медные части, вымуштрованную команду, одетую в синие робы и белые штаны.
– Разрешите представить моих офицеров, милорд? – обратился к нему Рэмсботтом.
В их числе были два лейтенанта на половинном жалованье, старые морские волки. Пожимая им руки, он говорил про себя, что, если бы не дюжина случаев, когда фортуна оказывалась благосклонной к нему, он сам бы мог быть все еще лейтенантом, и возможно, рад был бы дополнить свое половинное жалованье службой на яхте у какого-нибудь богача. Когда Рэмсботтом повел его дальше, он узнал одного из матросов, стоявшего навытяжку около пушки.
– Ты был со мной на «Ринауне», году в тысяча восьмисотом, – сказал он.
– Верно, сэр. Милорд, это был я, сэр. – Моряк расплылся в улыбке от удовольствия, застенчиво пожимая протянутую руку адмирала. – И Чарли Кемп, сэр, милорд, он тоже здесь, он был с вами на Балтике. И Билл Каммингс, на форкастле, он был фор-марсовым на «Лидии», когда вы ходили вокруг Горна, милорд.
– Рад снова тебя видеть, – проговорил Хорнблоуэр.
Это было так, однако радость его вызывалась еще и тем, что отпала необходимость вспоминать имена. Он пошел дальше.
– Похоже, Вы набрали команду из военных моряков, мистер Рэмсботтом, – заметил Хорнблоуэр.
– Да, милорд. Почти все они служили на военных кораблях.
«В эти годы, годы мира и депрессии, несложно набрать команду», – подумал Хорнблоуэр. Правительство вполне могло бы предоставить Рэмсботтому какую-нибудь общественную должность за то, что он предоставляет рабочие места людям, которые имеют большие заслуги перед своей страной. Слушая отрывистые слова команд, раздававшихся по мере того, как они шли вдоль строя, Хорнблоуэр не мог сдержать улыбки. «Совершенно безобидный пустячок, – думал он, – пусть Рэмсботтом воображает себя командиром военного судна.
– У Вас великолепный корабль и прекрасно подготовленная команда, мистер Рэмсботтом, – заметил он.
– Мне очень приятно слышать это, Ваша светлость.
– А сами вы не состояли на службе?
– Нет, милорд.
Он был до некоторой степени удивлен, осознав тот факт, что теперь, в 1821 году, можно найти взрослых людей, даже глав семейств, которые некогда были слишком молоды, чтобы принять участие в войне, опустошавшей мир в течение жизни целого поколения. От этого он почувствовал себя так, словно ему уже исполнилось сто лет.
– Нет, милорд.
Он был до некоторой степени удивлен, осознав тот факт, что теперь, в 1821 году, можно найти взрослых людей, даже глав семейств, которые некогда были слишком молоды, чтобы принять участие в войне, опустошавшей мир в течение жизни целого поколения. От этого он почувствовал себя так, словно ему уже исполнилось сто лет.
– Прошу меня простить, милорд, прибыли другие гости.
Это были два плантатора – Хоу и Доггарт, и главный судья острова. Таким образом, с прибытием губернатора, в обеде примут участие шестеро: три должностных лица и три частных. Они собрались под навесом из парусины, который, будучи натянут поперек главной балки, накрывал квартердек, и стали ждать прибытия Его превосходительства.
– Как вы думаете, обед будет носить официальный характер? – спросил Доггарт.
– Казначей Рэмсботтома купил две тонны льда вчера – сказал Хоу.
– По шесть пенсов за фунт, если быть точным, – добавил Доггарт.
Ямайка являлась небольшим центром в торговле льдом, который привозили из Новой Англии на быстроходных шхунах. В течение зимы он, порезанный на куски, хранился в холодных местах, а потом его, упаковав и пересыпав древесными опилками, старались как можно быстрее доставить на Карибы. В разгар лета цена на него достигала фантастических величин. Хорнблоуэр был заинтригован. Еще более ему было интересно узнать, какую работу делает матрос, вращающий рукоять лебедки в центральной части палубы. Его занятие, видимо, было не слишком трудным, но зато безостановочным. Ему никак не приходило в голову соображение о том, какую же роль может играть эта лебедка в жизнеобеспечении корабля? Раскланявшись перед Его превосходительством, гости расположились по его приглашению в удобных креслах. В ту же секунду появился стюард, разнося всем стаканы с шерри.
– Превосходно, клянусь святым Георгием! – воскликнул губернатор, сделав первый осторожный глоток, – ничего общего с этими вашими олоросо и сладкими и липкими темными шерри.
В силу приписываемой ему принадлежности к королевской фамилии и своего служебного положения, губернатор мог позволить себе делать замечания, которые показались бы грубыми в устах другого человека. Но шерри и вправду был хорош: светлый, сухой, с невероятно тонким букетом вкуса и запаха, холодный, но не леденящий. Новый звук коснулся уха Хорнблоуэра, он повернулся и посмотрел вперед. У подножия грот-мачты расположился небольшой оркестр, состоявший из различных струнных инструментов, названия которых он никак не мог принудить себя заучить, за исключением скрипки. Если бы не эта непрошенная какофония, трудно было бы представить себе что-то более приятное, чем сидеть, потягивая превосходный шерри, под навесом на палубе прекрасно оснащенного корабля, в час, когда с моря уже начинает задувать бриз. Губернатор сделал едва заметный жест, и в ту же секунду ему был подан новый стакан.
– О, – заметил он. – У Вас прекрасный оркестр, мистер Рэмсботтом.
Было хорошо известно, что в королевской семье хороший музыкальный вкус передается по наследству.
– Должен поблагодарить Ваше превосходительство, – сказал Рэмсботтом, и стаканы вновь пошли по кругу. Стюард пробормотал что-то на ухо Рэмсботтому и тот объявил:
– Ваше превосходительство, милорд, джентльмены, стол накрыт.
Один за другим они спустились вниз. Было очевидно, что все переборки в кормовой части были убраны, чтобы сделать каюту просторнее, хотя она и оставалась низкой. Карронады по обеим сторонам вносили легкую нотку воинственности в картину роскоши – кругом были цветы, в центре стоял обеденный стол, накрытый блистающей белизной льняной скатертью. Сквозь вентиляционные решетки люков в каюту проникало дыхание ветра, которое, из-за двойной тени от навеса и палубы было восхитительно свежим. Однако внимание Хорнблоуэра тотчас привлекли два странных объекта, похожие на маленькие колеса, установленные в отверстиях люков и безостановочно вращающиеся. Теперь он понял, зачем матрос на палубе вращал лебедку: он приводил в движение эти два колеса, которые, с помощью какого-то хитрого механизма нагнетали свежий воздух внутрь каюты, действуя подобно крыльям ветряной мельницы, только с обратным эффектом.
Рассевшись за столом в соответствии с вежливыми указаниями хозяина, гости ожидали начала обеда. Появилась первая перемена: два широких блюда, поставленных в еще более широкие тарелки, наполненные колотым льдом. Внутренние блюда содержали некую зернистую серую массу.
– Икра! – воскликнул с облегчением губернатор, некоторое время пристально разглядывавший содержимое.
– Надеюсь, это не противоречит вашим вкусам, сэр, – произнес Рэмсботтом. – Думаю, вы не откажетесь запить это некоторым количеством водки. Именно так это подается к русскому императорскому столу.
Разговор, касающийся икры и водки занимал всеобщее внимание в течение всей первой смены. Последний раз Хорнблоуэр пробовал это сочетание во время обороны Риги в 1812 году. Имеющийся опыт позволил ему внести свою толику в обсуждение. Появилась вторая перемена.
– Вы, джентльмены, привычны к этому блюду, – сказал Рэмсботтом, – но я не прошу извинений за это. Мне кажется, это один из лучших деликатесов на Островах.
Это была летучая рыба.
– Безусловно, нет нужды в извинениях, если она приготовлена как эта, – прокомментировал Его превосходительство. – Ваш chefde cuisine[6] должно быть, настоящий гений.
Поданный к кушанью соус имел тончайший привкус горчицы.
– Хок[7] или шампанское, милорд? – раздался шепот у самого уха Хорнблоуэра. Хорнблоуэр слышал, что губернатор на такой же вопрос ответил, что сначала попробует хок. Шампанское оказалось сухим и чрезвычайно тонким, идеальное сочетание с продуктом. Великие гурманы древности, Нерон, Вителлий или Лукулл, даже не могли себе представить, что такое сочетание шампанского и летучей рыбы.
– Скоро Вы будете лишены всего этого, Хорнблоуэр, – заявил Его превосходительство.
– Без сомнения, сэр.
Рэмсботтом, сидящий между ними, дипломатично спросил:
– Милорд планирует выйти в море?
– На следующей неделе, – ответил Хорнблоуэр. – Я вывожу эскадру в море для практических учений, прежде чем наступит сезон ураганов.
– Разумеется, это необходимо для того, чтобы поддерживать боеготовность, – согласился Рэмсботтом. – Учения продлятся долго?
– Пару недель, может быть больше, – сказал Хорнблоуэр. – Не хочу, чтобы мои люди отвыкали от корабельных сухарей, солонины и воды из бочонка.
– Да и вы сами тоже, – хмыкнул губернатор.
– И я тоже, – невозмутимо согласился Хорнблоуэр.
– И вы берете с собой всю эскадру? – задал вопрос Рэмсботтом.
– Все, что могу. Я стараюсь хорошо работать над ними и не делать исключений.
– Хорошее правило, как я склонен думать, – сказал Рэмсботтом.
Суп, поданный вслед за летучей рыбой, был очень острым, прекрасно отвечая вест-индийским вкусам.
– Замечательно! – последовал краткий комментарий губернатора, после того, как он отхлебнул первую ложку.
Вновь пошло по кругу шампанское, и беседа становилась все оживленнее и оживленнее, чему Рэмсботтом очень умело способствовал.
– Какие новости с материка, сэр? – поинтересовался он у губернатора. – Этот парень, Боливар, добился он чего-нибудь?
– Он продолжает сражаться, – ответил губернатор. – Но Испания спешно перебрасывает сюда подкрепления, насколько позволяют ее собственные проблемы. Уверен, что правительство в Каракасе ожидает их прибытия в этот самый момент. Тогда они получат возможность снова вытеснить его с равнин. Вы знаете, что он укрывался на этом самом острове несколько лет тому назад?
– Правда, сэр?
Все присутствующие испытывали немалый интерес к отчаянной гражданской войне, которая разворачивалась на континенте. Побоища и убийства, слепой героизм и преданное самопожертвование, верность королю и жажда независимости – все это можно было найти в Венесуэле. Война и разруха широко разлились по плодородным равнинам и опустошили густонаселенные города.
– Как теперь смогут удержаться испанцы, когда в Маракайбо произошел переворот, Хорнблоуэр? – спросил губернатор.
– Это не очень страшная потеря, сэр. До тех пор, пока они могут использовать Ла Гуайру, их морские коммуникации остаются открытыми: дороги так плохи, что Каракас всегда использовал Ла Гуайру для того, чтобы сохранить связи с внешним миром. Это всего лишь открытый рейд, но он представляет собой удобную якорную стоянку.
– В Маракайбо произошел переворот, Ваше превосходительство? – вкрадчиво спросил Рэмсботтом.
– Новости прибыли этим утром. Это новое перо для шляпы Боливара, после его недавних неудач. В его армии, должно быть, нарастает чувство отчаяния.
– В его армии, сэр? – это заговорил главный судья. Половина его людей – британская пехота.