– Что, нашли свой гонорар? – усмехнулся он. – А ведь это и было как раз недостающим логическим звеном в цепи, о котором я все это время думал. Человек, так ловко все придумавший, не мог не предугадать, как поведет себя обманутая сообщница, а потому не мог не заплатить вам.
– Я же говорила, что он – порядочный человек. Он все это время заботился обо мне, он очень хотел, чтобы я уговорила Гордиса вернуться в Ригу, чтобы он оставил в покое Валентину… Ведь он мешал и ему, Иуде, путал все его планы… Что же мне теперь делать? Я же все вам рассказала!
– Мне очень жаль, Кристина, что вы пришли сюда и все рассказали лишь из-за одного желания навредить Иуде. Я бы заплатил вам в два раза больше, если бы ваш приход был вызван настоящим раскаянием. Но вы – злая, испорченная, гадкая… И я не хочу больше видеть вас… И я понимаю Либина, который бросил вас…
Кристина, сунув воровато деньги обратно в сумку, бросилась к выходу. Хлопнула дверь. Кайтанов взглянул на часы – подходило к четырем…
Она могла уговорить Иуду отвезти ее только в Саратов. Больше некуда. Там у нее квартира. Они и еду взяли для долгого путешествия. Только бы он не перегнул палку…
Он открыл телефонный справочник и набрал номер аэропорта. Его интересовал ближайший рейс в Саратов.
В самолете он вспоминал свой разговор с Кристиной, и ему с каждой минутой становилось все невыносимее от сознания того, как он мог допустить, чтобы в его жизнь вторглась эта полусумасшедшая женщина, чуть ли не до основания разрушившая его идеальные, как ему казалось, отношения с женой. Неужели он все эти два года подсознательно ждал подобного? Неужели именно страх потерять Валентину и пусть даже слабая вероятность того, что она ему рано или поздно изменит с другим мужчиной, делали его чувство к ней таким острым, граничащим тоже со своего рода сумасшествием? И зачем любить, если параллельно с ощущением радости постоянно глотаешь яд ревности, горечь будущих измен?
Да, и он это не мог не осознать: он позволил Кристине разбередить его вечную, незаживающую рану своей уязвимости лишь для того, чтобы испить сполна всю боль разлуки с женой. Он хотел наконец услышать от нее слова, порочащие Валентину, чтобы проверить себя, свои чувства к ней. И он сначала поверил – когда увидел эти фотографии, где она с Гордисом и даже с Иудой, – причем поверил настолько, что испытал подобие физической боли и, с другой стороны, чувство облегчения, как это ни странно… Ну вот, мол, все и закончилось – наваждение, сон, надежды, я свободен, я одинок, как и прежде… Но ведь, поверив, он тем не менее вытолкал Кристину взашей из квартиры.
Он вспоминал свои чувства, которые охватили его в момент, когда он услышал, что Валентину забрал из милиции Иуда. Но он и должен был прибыть туда с квитанцией и встретиться с Валентиной. Другое дело, что сам Кайтанов не мог предположить, что Валентину так быстро выпустят, а потому он попросил Иуду встретиться с ней для того, чтобы успокоить ее радостной вестью о ее скором освобождении. И что особенного, что Иуда забрал ее оттуда? Ведь не мог же он ее оставить там, в камере, зная о том, что она уже, в сущности, свободна, лишь потому, что не обговорил эту ситуацию с Кайтановым! Это же форменная глупость. И он сделал все совершенно правильно. Во всяком случае, внешне это выходило именно так.
С другой стороны, получалось, что Иуда, даже раньше Кайтанова уверенный, что Валентину выпустят под залог, предупредил Кристину о том, что ему могут понадобиться ее услуги третьеразрядной, находящейся на грани нервного срыва актрисы. С тем чтобы привести в исполнение задуманное: жестоко разыграть Валентину и самого Кайтанова, осквернив семейный очаг и внеся в сознание каждого из супругов подозрение или даже уверенность в измене.
Возникают вопросы, много вопросов. И первый, безусловно: зачем было Иуде так поступать с Кайтановым? С Валентиной? Для чего? Любовь, как говорит Кристина? Да разве таким вот изуверским способом надо было действовать, чтобы вызвать к себе расположение любимой женщины? Или он не понимал, этот проклятый Иуда, что рано или поздно Валентина все равно все узнает. Ведь он не идиот законченный и не может не знать, что Кайтанов все равно доберется до него… Он не может не бояться меня, моей мести, ее презрения. Он либо безумец, либо за его действиями стоит нечто другое, но только не любовь…
Закрыв глаза, он стал ворошить в памяти все, что ему было известно об Иуде. Морозов Александр Петрович, коренной москвич, талантливейший человек (если верить Ваэнтрубу, который с такой неохотой с ним расставался). Не женат, ничего о его личной жизни никому не известно, за исключением того, что он охоч до баб. Но мало ли мужчин, любящих женщин? Нет, он не мог предпринять ничего против Валентины. Он слишком привязан к ней, слишком уж она ему дорога, это видно невооруженным глазом. Значит, он все-таки любит ее, но не как все нормальные люди, а иначе, болезненнее, что ли… Все, хватит о нем. Теперь о Либине. И мысленному взору его тотчас предстал лежащий в своей мертвой, спокойной и обезоруживающей красоте молодой мужчина. Муж моей жены? Что натворил он в Саратове? Кто подставил его и правда ли это? Что, если, ослепленная любовью к своему молодому мужу, Валентина стала жертвой заблуждений?
Кайтанов достал блокнот и пометил у себя, что ему нужно сделать в первую очередь, едва он ступит на саратовскую землю: 1) попытаться найти Валентину, обратившись в адресный стол; 2) встретиться со следователем, который вел дело Либина, и выяснить все, что только возможно, о том деле, в котором он был замешан; 3) постараться разыскать друзей Валентины и Сергея Либина, чтобы услышать эту историю из их уст; 4) найти адвоката, защищавшего Либина и позволившего ему сбежать; 5) набить морду Иуде…
Лева захлопнул блокнот. После того как он наметил для себя план действий, ему стало как-то спокойнее. И он уснул.
Глава 5
Саратов, 1998 г.
Вера Обухова вот уже несколько дней жила как во сне. И дело было даже не в тех деньгах, которые одним своим видом ласкали взгляд и придавали ей уверенности в завтрашнем дне, а в тех переменах, что произошли в ней самой. Конверт с десятью стодолларовыми купюрами словно очистил ее душу. Мысль о том, что теперь ей не придется ложиться в постель с мужчиной ради денег, наполняла ее счастьем освобождения. Ей даже начало казаться, что она изменилась внешне – ее взгляд потерял тот охотничий блеск, который выдавал ее с головой. Ей больше не нужны были мужчины-клиенты. И словно в подтверждение того, что жизнь ее начинает меняться, на горизонте уже через пару дней появился мужчина ее мечты. Не потенциальный клиент, а мужчина, на несколько порядков выше ее прежних любовников. Они познакомились в радищевском музее, куда Вера собиралась последние пять лет, да так и не выбралась раньше. Музей, со старинными картинами, мраморными статуями и фарфоровыми безделушками, казался ей своеобразным чистилищем, куда проститутке вход заказан. Ей, с ее оскверненным телом, там нечего было прежде делать. То ли дело теперь, когда ее тело, с которого успели исчезнуть последние синяки, вымытое и надушенное, облаченное в красивую и дорогую одежду, могло найти почти точную свою копию на картинах великих мастеров…
Что же касается души, то Вере казалось, что она очистилась еще прежде тела, когда было принято решение начать новую жизнь. Быть может, потому, войдя в темную прохладу музея и вдохнув его специфический запах, Вера не удивилась, увидев на ступенях ажурной металлической лестницы, ведущей наверх, высокого и стройного молодого мужчину – воплощение своей мечты. И хотя мужчина вошел в музей позже ее, на лестнице он оказался раньше, словно взлетел по ней, устремляясь на второй этаж. Судя по его уверенным движениям, он знал, куда именно он направляется и что он хочет посмотреть в первую очередь. В то время как Вере было сложно ориентироваться в месте, где она еще не была. И тогда она решила последовать примеру мужчины, которого она про себя уже успела окрестить Аполлоном. То есть поднялась за ним следом. И вот там, на втором этаже, в одном из полупустых залов, стены которого были увешаны боголюбовскими портретами и пейзажами, они и познакомились. Случайно и романтично, как это происходило почти со всеми героинями любовных романов, карманные издания которых занимали целую книжную полку в спальне у Веры. «Аполлон», вдруг указав на какой-то мужской портрет, начал говорить что-то о технике, о том, что невозможно отличить живописный портрет от фотографического, что сейчас так работают лишь такие мастера, как Шилов или Сафронов…
Вера слушала его, и ей не верилось, что это она, Вера Обухова, стоит, чуть покачиваясь на тонких шпильках, на желтом блестящем паркете музейного зала и впитывает всеми органами чувств саму красоту, само совершенство… Она теперь имеет право на духовную жизнь, на полное очищение, на возвышение, на воспарение над своим прошлым…
Вера слушала его, и ей не верилось, что это она, Вера Обухова, стоит, чуть покачиваясь на тонких шпильках, на желтом блестящем паркете музейного зала и впитывает всеми органами чувств саму красоту, само совершенство… Она теперь имеет право на духовную жизнь, на полное очищение, на возвышение, на воспарение над своим прошлым…
Она смутно помнила тот солнечный день, длительную и утомительную для ног (только дома она обнаружила кровавые мозоли на мизинцах ног) прогулку с «Аполлоном», которого в реальной жизни звали Андреем. «Знаешь, я про себя назвала тебя Аполлоном…» – «Надо же…» – «Ты удивлен?» – «Да нет, просто меня так в школе звали…» Казалось, в разговорах они обошли полгорода, заходили в кафе, где пили кофе с пирожными, спускались в бар, где Андрей угощал ее коктейлем «Малышка Джейн» – мартини с виноградным соком и капелькой джина. Вечером, когда ее новый знакомый проводил ее почти до самых дверей, она вошла в свою квартиру уже как леди – переполненная чувством собственного достоинства и превосходства над той Верой, что жила и завтракала здесь еще утром. Она заново переродилась рядом с этим интеллигентным и чистым парнем с хорошими манерами и желанием доставить ей удовольствие. Она, тепло попрощавшись с ним и договорившись встретиться завтра на набережной в три часа дня, закрылась и, еще стоя в прихожей, вдруг разрыдалась от внезапно обрушившегося на нее счастья. Она все никак не могла понять, что же изменилось в ее внешности, что позволило ей привлечь к себе внимание такого парня, как Андрей. Одежда? Но она всегда хорошо одевалась. Неужели лицо, глаза, взгляд? Значит, состояние ее души все-таки отразилось в них? Ведь еще вчера, стоило ей выйти на улицу, как за ней непременно увязался бы один из «котов», словно почуявший запах такой же блудливой «кошки»… И день закончился бы постелью, тяжелым похмельем и неприятным разговором о цене… А сегодня – музей, картины и молодой человек с полным набором светских манер и душевными разговорами…
Они начали встречаться. И уже через пару дней разговоры плавно перешли в нежные и осторожные поцелуи на скамейках в тенистых аллеях набережной. В тот день, когда она все же отдалась ему в квартире его друга, где они провели полдня в постели, вставая только для того, чтобы шмыгнуть в душ или достать из холодильника холодный сок или пиво, Андрей признался, что любит ее и хочет жениться на ней. Вся плебейская сущность Веры в тот вечер грозила выплеснуться слезами радости и грязно-приторными потоками откровений. И только один бог знает, что удержало ее от этого признания. Словно инстинкт самосохранения заткнул ей рот, чтобы она не посмела рассказать своему будущему мужу, кем была и чем занималась еще несколько дней назад.
Через неделю после предложения Андрей переехал к Вере вместе с маленьким чемоданчиком, в котором аккуратно лежали сорочки, трусы и носки ее потенциального супруга. Строя планы – свадьба, свадебное путешествие, покупка машины и норковой шубы «Верочке» (Андрей был при деньгах, он держал три продуктовых магазина и три табачные точки на рынке), – он намекнул своей невесте, что ей надо срочно оформить загранпаспорт. Планировалась поездка в Италию, в Венецию. Вера ходила как пьяная. Она не верила, что все это происходит в реальности. И хотя ее несколько удивил тот факт, что при интеллигентной внешности и холеных руках ее жених не директор какой-нибудь брокерской или дилерской конторы или, на худой конец, владелец сети магазинов, торгующих бытовой техникой, а всего лишь бизнесмен средней руки, она все равно была счастлива и даже ни разу не спросила его, почему он не спешит знакомить ее со своими родителями. Всему свое время, все образуется … Все ее сомнения были развеяны в тот день, когда Андрей неожиданно привез ей большую розовую коробку, украшенную белым бантом, в которой оказалось свадебное платье.
– Надень, – попросил он, бледнея от своей затеи. – Я хочу посмотреть на тебя…
И Вера, которая не ожидала его возвращения так рано и встретила жениха с руками, жирными от фарша, вдруг почувствовала исходящую от Андрея сильную сексуальную энергию. Она уже поняла, чего он от нее ждет. Она вымыла от мяса руки, вытерла полотенцем, сняла с себя халатик и открыла коробку. Медленными движениями, приседая на корточки и поворачиваясь к Андрею то спиной, то боком и зная, как действует ее молодое и начавшее округляться тело на мужчин, она достала из коробки ворох кружев и сложенную в несколько раз фату из белой английской сетки. Стараясь раньше времени не смотреть на своего жениха, она тем не менее на его глазах надела платье, фату и повернулась к нему. Вера видела румянец на его щеках, расширенные зрачки… И вдруг поймала себя на том, что испытывает к этому парню то же самое грубое и животное чувство, какое она испытывала раньше к другим мужчинам перед совокуплением. И ей захотелось испытать всю остроту прежних прикосновений, ударов, насладиться ядом, которым было все еще пропитано все ее естество. Она, расставив ноги, нагнулась, взяла в руки подол белого пышного платья и стала медленно поднимать его вверх, до самой груди… Она знала, что мужчину сейчас меньше всего интересует ее лицо, а потому стояла так несколько секунд, отгородившись от своего ошалевшего, как ей казалось, возбужденного до предела жениха, кружевными оборками, пока не почувствовала сильный и острый удар в живот… Затем еще один. Что-то горячее потекло по ногам, и Вера, издав булькающий, утробный звук, рухнула на пол…
Она уже не могла видеть, как Андрей, вытерев большой кухонный нож о белое, сугробом лежащее под ногами платье, оставляя на нем широкие алые и влажные следы крови, грязно выругался и даже пнул носком ботинка в мягкий бок распростертой перед ним «невесты». Вера Обухова вот уже несколько секунд была мертва.
Саратов, 2000 г.
Валентина не собиралась впускать Иуду к себе в квартиру. Она воспринимала Саратов таким, каким оставила его два года тому назад, а потому ей всюду, пока они проезжали по улицам, мерещились знакомые лица, не говоря уже о том, что Либина она видела в каждом встречном мужчине. Перемещение в пространстве, такое неожиданное на фоне ее тихой и спокойной семейной жизни, да еще в ее положении, воспринималось как нечто нереальное. И с этим чувством ничего невозможно было поделать. А раз так, то здесь тем более не было места затесавшемуся среди декораций ее прошлого Иуде. Поначалу она всячески намекала ему на это, требуя, чтобы он выгрузил ее вещи в любом месте города (она собиралась нанять такси, лишь бы не показывать Иуде свой дом), но когда поняла, что с таким упрямым человеком следует говорить открытым текстом, прямо-таки сорвалась и накричала на него, позволив себе даже грубость. Она даже не помнила, что говорила ему в запальчивости, и пришла в себя только после того, как увидела его дрожащие руки, слабо держащие руль, его странный взгляд… Машина резко остановилась, и Иуда словно умер. Глаза закрыты, дыхания почти не слышно, по лбу струится пот, а в лице ни кровинки.
– Иуда, ты что? Ну, извини, я не знала, что ты такой чувствительный… Ладно, ты останешься со мной, только не пугай меня так, пожалуйста…
Когда он спустя некоторое время пришел в себя, то долго не мог понять, где находится. «Яма… попал… ты не слушай, не смотри… курица бежала…»
Он словно бредил, хотя находился в сознании и смотрел по сторонам.
– Иуда! – Валентина схватила его за руки (они оказались мокрыми) и со всей силы сжала их. – Что с тобой? Давай я вызову «Скорую»!
Но при слове «Скорая» он замотал головой и схватился за голову.
– Тебе плохо? Что с тобой? Да не молчи же ты!
– Мне уже лучше…
– Вспоминай: мы в Саратове. Я сбежала от Кайтанова. Ну, ты понимаешь меня? Хочешь, я остановлю первую попавшуюся машину и нас отвезут в больницу? У тебя давление, ты перенервничал… Не молчи!
– Что-то мне как-то не по себе, если честно…
Она не хотела думать, что он симулирует, но уж слишком «вовремя» его скрутило. Конечно, разве в таком состоянии она позволит ему одному возвращаться в Москву? Остаются два варианта: первый – отправить его в больницу и там навещать, второе – поселить его в гостинице до тех пор, пока ему не станет лучше. Иуда выбрал второе, и Валентина, понимая, что сейчас ему нельзя доверить машину, остановила такси, куда они пересели налегке, и приказала отвезти их в «Москву». Произнося название гостиницы, она усмехнулась про себя: Москва еще долго будет напоминать ей о себе…
Иуду поселили на втором этаже в двухкомнатном номере с видом на оживленную улицу. Кондиционер и большое количество минеральной воды, обед в гостиничном ресторане довольно быстро привели Иуду в чувство.
– Ты оставайся здесь и поправляйся, я тебе вечером позвоню, а мне надо домой. Ты не обижайся, но мне просто необходимо сейчас побыть одной. За меня не беспокойся, у меня здесь есть подруги… (про подруг она сочинила на ходу; меньше всего она хотела бы сейчас встретиться с кем бы то ни было, кроме тех, с кем она запланировала деловые встречи).