Настоящая любовь или Жизнь как роман - Эдуард Тополь 9 стр.


БУРАН (затаптывая окурок, в бешенстве). Курить в карауле? У порохового погреба? Назад упеку, в каторгу! Ты слышишь?


ДОСТОЕВСКИЙ (выходя из транса). Что?

Семипалатинск, улицы города. Весна, день

Солдаты красят наличники на окнах казармы…

Другие (среди них Достоевский) чинят мостовую — таскают на носилках и в тачке песок, заделывают колдобины…


Сверху с косогора слышится топот ног, потом из-за угла выбегает потный фельдфебель Маслов.


ФЕЛЬДФЕБЕЛЬ (на ходу, задыхаясь, кричит). Дос… Дос… Дос… Достоевский! Срочно в штаб! К прокурору!


Тачка с песком выпадает из рук Достоевского.


СТАРИК «НАЕМЩИК». Хана тебе, Достоевский!


КАЦ. Сгорел, сочинитель. Опять в каторгу пойдешь.


СТАРИК «НАЕМЩИК». А не хрен курить в наряде.


ФЕЛЬДФЕБЕЛЬ (Достоевскому). Бегом! Прокурор из Петербурга!..


Достоевский в ужасе бежит в штаб…


…бежит, увязая в песке, все выше и выше по берегу реки…

…вдоль бревенчатых изб и журавлей уличных колодцев…

…отскакивая от собак, которые с яростным лаем бросаются ему в ноги из-под ворот…

…мимо киргизской детворы, играющей в «альчики» (бараньи кости) и в «лямгу» (длинношерстный кусок собачьей шкуры, утяжеленный свинцом)…

…мимо верблюдов, которых доят молоденькие киргизки в пестрых платьях, с начерненными бровями…

…мимо менового двора-базара, где у ворот вкусно дымится тандым (печь для выпечки хлебных лепешек)…

Быстрей… быстрей…

Пот заливает глаза и грязнит красный стоячий воротник шинели…

Достоевский взбегает на крыльцо штаба батальона.

Штаб батальона. День

ДОСТОЕВСКИЙ (вытянувшись во фрунт). Ваше благородие, рядовой Достоевский прибыл по вашему приказу!


Александр Врангель, прокурор по уголовным делам, 20-летний розовощекий юноша при усах и бакенбардах, в красивом мундире с галунами, с интересом рассматривает Достоевского.


Стоя перед ним навытяжку, 33-летний Достоевский — потный, грязный, болезненно худой, с веснушчатым лбом — тревожно всматривается в его лицо[7].


ВРАНГЕЛЬ. Извините меня, Федор Михайлович, что я не сам пришел к вам первый в казарму. Я месяц как из Петербурга, мой дядя покупает сигары у вашего брата. (Оглянувшись, по-французски, негромко.) Узнав, что я получил сюда назначение, ваш брат попросил передать вам письма и посылку. Конфиденциально, конечно.


Достоевский, шумно выдохнув и облегченно обмякнув фигурой, закрывает глаза.


ВРАНГЕЛЬ (испуганно). Что с вами?


ДОСТОЕВСКИЙ. Господи, как давно я не говорил по-французски!.. Мерси, месье…


ВРАНГЕЛЬ. Прошу.


Врангель вручает Достоевскому письмо и ящик с надписью «ПАПИРОСЫ С СЮРПРИЗОМ. ТОРГОВЫЙ ДОМ Михаила ДОСТОЕВСКОГО».


ДОСТОЕВСКИЙ (растроганно). Мерси! Спасибо! Это же первое письмо за все годы!


Врангель смотрит на него изумленно.


ДОСТОЕВСКИЙ. В каторге и ссылке нам запрещена переписка. Как вас звать, ангел вы мой?


ВРАНГЕЛЬ. Александр Егорович Врангель.


ДОСТОЕВСКИЙ (изумленно). Барон Врангель?


ВРАНГЕЛЬ (кивнув, участливо). Вы садитесь, Федор Михайлович, читайте ваши письма.


Но Достоевский, не осмеливаясь сесть при бароне-прокуроре, лишь отходит в сторону, к окну, и подрагивающими руками вскрывает конверт с письмом брата.


ВРАНГЕЛЬ. Знаете, я… Мы в Лицее читали ваших «Бедных людей»… И я… я был на вашей казни… Да вы не слышите меня, извините…


Достоевский, читая письмо, прослезился…


Открывается дверь, входит кривоногий чухонец Адам, слуга Врангеля. В руках у него пачка писем.


АДАМ (с акцентом). Ваше благородие, пошта ис Петербурга. От мамаши вассей…


«Я, — описывает Врангель продолжение этой сцены, — принял груду писем, порывисто вскрыл их, бросился читать и вдруг — разрыдался! Мы стояли друг перед другом, оба забытые судьбой, одинокие… И так мне было тяжко, что я, несмотря на высокое свое звание «господина областного прокурора по уголовным делам», невольно бросился на шею Достоевскому. Он сердечно приласкал меня, дружески, горячо пожал мне руку…»


ГОЛОС ВРАНГЕЛЯ (за кадром). Так я познакомился с Достоевским… Мы стояли друг перед другом, оба забытые судьбой, одинокие… И так мне было тяжко, что я, несмотря на высокое свое звание «господина областного прокурора по уголовным делам», невольно бросился ему на шею…


ВРАНГЕЛЬ (Достоевскому, смущенно вытирая мокрые щеки). Извините… Я… я первый раз уехал от родителей… (Гордо.) Но я сам взял себе назначение в Сибирь!


ДОСТОЕВСКИЙ (покровительственно). У вас благородное сердце, барон.


ВРАНГЕЛЬ (шмыгая носом и утирая слезы). А что вы сейчас-то пишете?


ДОСТОЕВСКИЙ (темно усмехнувшись). Пишу? В казарме? Я, батенька, уже шесть лет ничего не пишу…


ВРАНГЕЛЬ (пылко). Как? Вы же гений! Как Гоголь, Толстой! Вы обязаны писать!


ДОСТОЕВСКИЙ (с усмешкой и прищуром взглянув на Врангеля). М-да… Знаете, в каторге приезжал к нам из Петербурга инспектор, допрашивал меня, не пишу ли я чего…


ВРАНГЕЛЬ. Вот видите! Вам император больше всех смягчил наказание. За гений ваш…


ДОСТОЕВСКИЙ (продолжая). Я отвечал: писать ничего не пишу, но материалы для будущих писаний собираю. Он спрашивает: и где же эти материалы находятся? Я говорю: вот здесь… (Пальцем стучит себе по лбу.) Здесь, Александр, такие романы и повести за каторгу сочинились! (Горестно.) Только где ж их тут писать? Я в солдатах такой же невольник. Бессрочный…

Плац перед солдатской казармой. День

ФЕЛЬДФЕБЕЛЬ (кричит). Смирна-а!!! Ружья на грудь, штыки наголо!


Солдаты, стоя в строю, расчехляют штыки и, щурясь от встречного солнца, снова замирают как вкопанные.


Фельдфебель гоголем идет вдоль строя мимо…

семнадцатилетнего кантониста Каца…

пожилого татарина Бахчеева…

старика «наемщика»…

Достоевского…


Фельдфебель медленно осматривает каждую шеренгу.


ФЕЛЬДФЕБЕЛЬ. Ублюдки! Как вы будете с китаезами воевать, если во фрунт стоять не можете? Генералгубернатор едет нам смотр делать! (Подойдя к Бахчееву.) Ты! Почему штык колышется?


БАХЧЕЕВ. Солнце в глаза…


Фельдфебель кулаком бьет Бахчеева по лицу.


ФЕЛЬДФЕБЕЛЬ (в бешенстве). Что? Препираться, сволочь?! Под шпицрутены пойдешь! (Всему строю.) Во фрунте нет солнца!


На плац въезжает щегольской двухместный тарантас, с крытым верхом, на длинных дрогах. В дроги запряжен роскошный, в яблоках, рысак. На вожжах — Адам-чухонец, а в тарантасе — Врангель в прокурорской форме.


ФЕЛЬДФЕБЕЛЬ (солдатам, орет). Рота-а, во фрунт!!!

Фельдфебель подбегает к тарантасу Врангеля, вытягивается по стойке «смирно».


ФЕЛЬДФЕБЕЛЬ. Ваше благородие! Первая рота седьмого линейного батальона проводит строевые учения. Докладывает фельдфебель Маслов!


ВРАНГЕЛЬ (не выходя из тарантаса). Похвально, похвально-с… Достоевского ко мне.


ФЕЛЬДФЕБЕЛЬ (оборотившись к строю). Достоевский! Бегом!

Достоевский подбегает, вытягивается по стойке «смирно», начинает докладывать.


ДОСТОЕВСКИЙ. Ваше благородие, рядовой Достоевский по вашему приказу…


ВРАНГЕЛЬ (перебивает). Отставить. (Подвигается в тарантасе.) Садитесь сюда, Федор Михайлович.


Достоевский подсаживается к Врангелю, у фельдфебеля от изумления вытягивается лицо.


ФЕЛЬДФЕБЕЛЬ (Врангелю). Но у нас же учения, губернатор едет…


ВРАНГЕЛЬ (строго, угрожающе). Препираться, фельдфебель?


ФЕЛЬДФЕБЕЛЬ (испуганно, вытягиваясь). Никак нет, ваше благородие!


ВРАНГЕЛЬ (высокомерно). Достоевский мне нужен для служебного разбирательства. (Адаму.) Пошел!


Адам щелкает вожжами, рысак берет с места, тарантас увозит Врангеля и Достоевского.


Фельдфебель и солдаты смотрят вслед.

Базар в Семипалатинске. День

Сидя по-турецки на коврике, старая киргизка отбивает тесто на своих огромных ляжках и забрасывает сырые лепешки в дышащее жаром горло тандыма. Ее муж — вислоусый и кривоглазый киргиз — железными щипцами извлекает оттуда горячий лаваш.

Сидя по-турецки на коврике, старая киргизка отбивает тесто на своих огромных ляжках и забрасывает сырые лепешки в дышащее жаром горло тандыма. Ее муж — вислоусый и кривоглазый киргиз — железными щипцами извлекает оттуда горячий лаваш.


Врангель, купив четыре лепешки, обжигаясь, бросает их в руки Достоевскому.


Хохоча, они идут по базару.


Вокруг них — экзотика и изобилие Азии. Верблюды, лошади, овцы… Горы винограда, инжира, персиков, дынь… Мангалы с лавашем, бараны на вертеле… Соколы на руках у охотников-киргизов… Китайцы, русские, казаки… Телеги с клетками, набитыми живыми курами и гусями… кувшины с кумысом, молоком, медом… Открытая чайхана под тенистым карагачем у арыка, вода арыка крутит огромное колесо с желобками, с которых — для прохлады — стекает вода…


Купив столько винограда и инжира, сколько руки вмещают, Врангель и Достоевский заходят в чайхану, устраиваются у воды на ковре-паласе.


Жена чайханщика, с лицом, закрытым чадрой, подает им чай.


ВРАНГЕЛЬ. А что, Федор Михайлович, тут вообще есть женщины?


ДОСТОЕВСКИЙ. О, еще какие! Я тут такую красавицу видел — третий месяц снится!


ВРАНГЕЛЬ (с интересом). Кто же это?


ДОСТОЕВСКИЙ. Откуда мне знать? Но — божественна! Ангел! Ангел!

В его интонации такое возбуждение, что Врангель смотрит на него в изумлении.


ДОСТОЕВСКИЙ (подавшись всем телом вперед, лихорадочно). Скажите честно, барон, вы в Лицее грешили? Ходили в публичные дома?


Врангель смущенно опускает глаза.


ВРАНГЕЛЬ (уклончиво). Ну…


ДОСТОЕВСКИЙ (продолжая). А я грешил… Грязный, темный, потаенный разврат на окраинах Петербурга… Но однажды… подросток, почти девочка, двенадцать лет… Нет, это я должен написать, когда-нибудь я напишу это… (С усмешкой.) А вообще, нищета, прозябание, грязные притоны, а потом — «Бедные люди», слава, деньги и какие-то болтуны-социалисты — вот и вся моя биография, барон. Я ушел в каторгу, не полюбя никого. И только теперь, в солдатах… (Обрывает себя.) Впрочем, она светская женщина, мне и не увидеть ее! Проклятый я каторжник…


Врангель, глядя на него, загадочно щурится.

Казарма. Ночь

Дневальный Бахчеев проходит вдоль двухэтажных нар со спящими солдатами, останавливается у нар Достоевского, толкает его в плечо.


БАХЧЕЕВ. Достоевский, на выход!


ДОСТОЕВСКИЙ (проснувшись). А? Куда?


БАХЧЕЕВ. Ваш Христос воскрес! Быстро! На выход!..

Семипалатинск. Ночь

У ворот казармы стоит двухместный тарантас с крытым верхом, на облучке сидит скорчившийся кучер.

В ночной темноте Достоевский, выйдя из казармы, полусонно всматривается в эту фигуру.


Из тарантаса выглядывает Врангель.


ВРАНГЕЛЬ. Федор Михайлович, сюда! Быстрей!


ДОСТОЕВСКИЙ (шагнув к тарантасу). Что случилось?


Врангель хватает его за рукав шинели и силой втягивает в тарантас.


ВРАНГЕЛЬ (кучеру). Пошел!


Адам щелкает вожжами… Конь срывается с места…


От рывка Достоевский падает на сиденье.


ДОСТОЕВСКИЙ. Да что случилось, Александр?


ВРАНГЕЛЬ. Сюрприз!


Под лай собак тарантас мчится по ночному Семипалатинску и…


…выскакивает на освещенную факелами площадь перед церковью. Площадь забита фаэтонами, каретами и тарантасами местных богачей. Всхрапывают кони, запряженные в эти экипажи, хрустят пшеницей в мешках, надетых на их морды… А возницы и кучера толпятся перед церковью… Здесь же вертятся подростки…


Тарантас Врангеля останавливается, Врангель выпрыгивает, тащит за собой Достоевского.


ВРАНГЕЛЬ. Быстрей, а то пропустим!


ДОСТОЕВСКИЙ. Да что пропустим-то?


Врангель, не отвечая, тащит его к церкви сквозь расступающуюся перед ним толпу кучеров и прочего «мелкого» люда. Однако в церковь не входит, а останавливается у двери.


ВРАНГЕЛЬ (Достоевскому). Здесь стойте!


Врангель достает из кармана тяжелые, на цепочке часы, откидывает крышку.

Стрелки часов почти смыкаются на полночи.


ВРАНГЕЛЬ (Достоевскому). Внимание! Сейчас начнется!


И действительно, тут же ударяет перезвон церковных колоколов, двери церкви распахиваются, из них выходит крестный ход — впереди подьячий с фонарем и зажженной свечой, за ним прислужник с большим выносным крестом в руках, потом знатные прихожане с хоругвями — купцы-миллионщики, армейские полковники и генерал-губернатор… А за ними священник с крестом и кадилом…


СВЯЩЕННИК (зычным басом). Христос воскрес из мертвых и, смертию смерть поправ…


Достоевский спешно снимает с головы солдатскую шапку и крестится, провожая взглядом крест.

Закрестились и все вокруг — кучера, слуги, зевакиподростки…

Врангель, тоже крестясь, локтем толкает Достоевского.


ВРАНГЕЛЬ. Не туда смотрите! Сюда глядите!


Врангель показывает Достоевскому на остальных прихожан, со свечами в руках валом идущих за священником из церкви.


ДОСТОЕВСКИЙ (удивленно). Зачем?


В этот миг из церкви выходит горный генерал-инженер Герф с женой Елизаветой, первой красавицей города. Врангель, онемев от восторга, замирает с открытым ртом.

За Елизаветой идет влюбленная в нее свита — молодые офицеры и купеческие сыновья…


ВРАНГЕЛЬ (лихорадочно, Достоевскому). Эта? Ваша?


ДОСТОЕВСКИЙ (пренебрежительно). Нет, что вы! Это же дьявол. А моя — ангел…


Голос у Достоевского пресекается на полуслове, и Врангель, проследив за его взглядом, видит выходящих из церкви супругов Александра и Марию Исаевых. При свете своей свечи и осененная религиозным чувством, тоненькая Мария выглядит еще моложе и прелестней, чем раньше.


Достоевский, глядя на нее, подается вперед всем телом, его рука застывает, недокрестив лба.


А Мария, ощутив на себе чей-то пылающий взгляд, непроизвольно поворачивает голову и…


Их взгляды встречаются…


Достоевскому чудится: где-то вдали ударили барабаны…


Словно от этого боя, Мария сбивается с шага, но муж подхватывает ее под руку и увлекает за крестным ходом.


ВРАНГЕЛЬ (Достоевскому). Христос воскресе!


Достоевский смотрит на него ничего не понимающим взглядом.


ДОСТОЕВСКИЙ (тупо). Что?


Вокруг них крестятся и троекратно целуются прихожане, звучат голоса:

— Христос воскресе!

— Воистину воскресе!


ВРАНГЕЛЬ (Достоевскому). Христос воскресе!.. (Троекратно целует Достоевского.) О, Федор Михайлович, у вас жар!


ДОСТОЕВСКИЙ (глядя вслед ушедшей Марии, горестно). Да… Жар… Я люблю ее…


Дробный стук копыт врывается в мирную церемонию крестного хода. На площадь перед церковью на рысях выскакивает запыленный казак-«летучка», его лошадь в пене. Подскакав к полковнику Беликову, командиру линейного батальона, и полковнику Иванову, начальнику местной жандармерии, он спрыгивает с коня и спешит к ним с рапортом.


КАЗАК. Ваше благородие! Генерал-губернатор едет! Завтра прибудет!

Семипалатинск и левый берег Иртыша, степь. Солнечный день

Полковник Беликов, командир батальона («преоригинальная личность, — сказано в мемуарах Врангеля, — маленький ростом, с круглым брюшком, юркий и подвижный, с большим красным носом»), объезжает на коне свой батальон, в парадной форме выстроенный на западном, пологом, берегу Иртыша для встречи генералгубернатора.


БЕЛИКОВ. Генерала есть глазами! (Бурану, стоящему у своей роты.) Вам ясно, поручик?


БУРАН (вытягиваясь, громогласно). Ясно, есть глазами, ваше превосходительство!


За строем солдат виден Иртыш, он весь заполнен лодками и плотами с нарядно одетыми горожанами — барышни с зонтиками, мужчины в кафтанах или сюртуках, — выехавшими встречать генерал-губернатора.


БЕЛИКОВ (Бурану и солдатам). Стоять во фрунт!


БУРАН. Есть во фрунт, ваше превосходительство!


Беликов, пришпорив коня, скачет…

мимо священника, начальника округа и толпы чиновников, тоже нарядно одетых в вицмундиры…

мимо киргизских шатров и многотысячной толпы киргизов, одетых в пестрые праздничные халаты…

Назад Дальше