В своих поздних работах Спиноза был предтечей библейского критицизма. В анонимно опубликованном «Теолого-политическом трактате» он доказывает, что Тора не могла быть написана одним лицом и не вся она может датироваться временами Моше. Он утверждал, что Тора написана Эзрой восемь веков спустя после Моше. Он обращался с Торой не как с Б-жественным откровением, а как с человеческим документом. В соответствии со своей философией Спиноза считал, что описанные в Библии чудеса невероятны, поскольку противоречат законам природы.
Либеральные евреи уже давно выступают против отлучения Спинозы как проявления религиозной нетерпимости. В 1950-е гг. израильский премьер Бен-Гурион настаивал на ретроспективной отмене херема. Но раввины Амстердама не откликнулись на его предложение.
За несколько лет до Спинозы другой голландский еврей, Уриэль да Коста (1585–1640), также выступил против амстердамской религиозной общины и был отлучен. Но в отличие от Спинозы да Коста был сильно травмирован херемом и раскаялся в своих заблуждениях. Унизительные наказания, которые ему пришлось претерпеть, прежде чем он вновь был принят в общину, включали публичную порку в присутствии мужчин и женщин. Почти сразу же после этого он покончил жизнь самоубийством. Учитывая подобные последствия херема, можно считать большим счастьем, что в прошлом подобные меры практиковались крайне редко.
Отлучение почти не применяется и сегодня, кроме тех редких случаев, когда мужчины отказываются дать своим женам развод по нормам еврейского права (см. «Гет»).
Глава 113
Придворные евреи. Штадланим
Свой ограниченные права евреи в средневековой Европе могли получать благодаря не законам, а воле тех или иных личностей. На пример, если феодал приглашал евреев поселиться в своих селениях. Поэтому евреи обычно испытывали тревогу, когда подобное расположенное к ним лицо умирало: вполне могло оказаться так, что его преемник изгонит их, конфискует их собственность или наложит на них куда более тяжелые налоги.
Евреи, представлявшие своих соплеменников перед внешними властями, назывались на иврите штадланим (термин восходит к II в.). Штадланшл часто выступали в качестве «придворных евреев» (звание, присваивавшееся евреям, служившим местным правителям). Особенно много придворных евреев было в Германии, разделенной на многочисленные княжества.
Главной задачей придворных евреев было предоставлять займы, вести соответствующие переговоры и заниматься снабжением войск. В благоприятные периоды придворные евреи (которые обычно были самыми зажиточными членами еврейской общины) имели определенную власть и влияние. Однако они же обычно становились первыми жертвами антисемитски настроенных правителей. Самым знаменитым придворным евреем XVIII в. был Йосеф Зюсс Оппенгеймер (1698–1738), министр финансов герцога Вюртембергского. Он приобрел такое сильное влияние, что стал, по сути, обладать самостоятельной властью. Однако, когда герцог неожиданно умер, враги Оппенгеймера тут же схватили его и приговорили к смерти. Тогда пастор Ригер пообещал, что он может спасти свою жизнь, если обратится в христианство. Хотя Оппенгеймер не был набожным иудеем, он отказался: «Я еврей и евреем останусь. Я не стану христианином, даже если меня сделают императором. Перемена веры — дело личной совести свободного человека, но преступление для узника». Он умер со словами молитвы «Шма» на устах.
Так как придворные евреи и штадланим защищали своих собратьев посредством личных связей и взяток, а не на основе апелляций к праву, слово «штадлан» постепенно приобрело негативный, даже несколько эмоциональный, оттенок. Например, когда одни евреи выступают за публичную демонстрацию, чтобы достичь своих целей, а другие — за конфиденциальные переговоры, то первые могут назвать вторых штадланим (своего рода еврейский эквивалент «дяди Тома» — соглашателя).
Глава 114. Хасидим и Митнагдим. Исраэль Баал-Шем-Тов (1700–1760)
Хотя современные евреи часто употребляют слово «хасид» как обозначение крайнего ортодокса, хасидизм как религиозное течение, возникшее в XVIII в. в Восточной Европе, первоначально воспринималось как революционное и либерально-религиозное. Его противники, известные как митнагдим, сами были ортодоксальными евреями.
Митнагдим гордились тем, что их лидер Виленский гаон произнес глубокую тираду о Талмуде уже в возрасте семи лет и изучал священные тексты по 18 часов вдень. Основатель хасидизма р. Исраэль Баал-Шем-Тов герой совсем иных историй. В молодости он исполнял довольно низкую должность помощника в еврейской начальной школе — хедере, собирая учеников по их домам, и вел в школу с пением песен. Позже, когда он женился, то поселился вместе с женой в далекой горной карпатской деревушке, копал там глину и известь, которые жена продавала в городе; позже они завели гостиницу.
В эти годы Баал-Шем-Тов проводил много времени в лесу в уединенных размышлениях. Его последователи потом сравнивали это время уединения и размышления с тем периодом, который Моше провел в Мидьяне, когда он пас стада своего тестя.
Примерно к 1736 г. Баал-Шем-Тов стал известен как целитель и духовный вождь. Его фамилия, которая буквально значила «обладатель доброго имени», часто применялась в еврейской традиции к знахарям и кудесникам. В 1740 г. он переехал в Меджибож — городок на Украине, в Подолии. К нему стали приходить ученики из соседних областей, но его уроки резко отличались от тех, которые давались в йешивах: личным контактам человека с Б-гом и своими ближними уделялось гораздо больше внимания, чем тонкостям еврейского права. Истории, которые хасиды рассказывали о Баал-Шем-Тове (обычно сокращенно называемом Бешт), неизменно изображают его с трубкой в руке, рассказывающим внешне вполне светские истории с глубоким духовным подтекстом. Он умер в 1760 г., оставив своим преемником Дова-Бера из Межерича. Незадолго до смерти Бешт сказал стоявшим у его кровати людям: «Я не печалюсь о своей смерти, ибо вижу всего лишь дверь, которая открывается, в то время как другая закрывается».
Многие идеи Бешта стали центральными пунктами хасидского движения, начатого его последователями. Некоторые из утверждений Бешта, не будучи чем-то совершенно новым, делают упор на те аспекты иудаизма, которые обычно игнорировались митнагдим: например, образ сердца. Бешт особенно любил утверждение Талмуда: «Б-г вожделеет сердца» (Сангедрин, 1066), которое он толковал в том смысле, что для Б-га чистый религиозный дух важнее знания Талмуда. О Беште рассказывают, что однажды в Йом-Кипур в синагогу, где он молился, вошел бедный еврейский мальчик — неграмотный пастух. Мальчик был глубоко растроган службой, но не мог сам прочесть текст молитвы. И тогда начал делать то, в чем он был мастер, — свистеть: он хотел сделать свой свист приношением Б-гу. Молящиеся пришли в ужас от такого нарушения службы. Некоторые кричали на пастушка, другие хотели вышвырнуть его вон. Бешт тут же остановил их. «До сегодняшнего дня, — сказал он, — я чувствовал, что наши молитвы не доходят до небес. Но свист этого юного пастуха был так чист, что он донес наши молитвы сквозь все преграды прямо к Б-гу».
Другая древняя доктрина, которой Бешт придавал особое значение, основывалась на стихе Йшаягу: «Вся земля полна славы Его!» (6:4). Если весь мир полон Б-жьей славой, рассуждал Бешт, то митнагдим и аскеты ошибаются, думая, что нужно отворачиваться от радостей мира. «Не отвергай красоту девушки, — учил Бешт. — Но стремись, чтобы признание красоты возвращало тебя к ее источнику — Б-гу. Если человек овладеет этой мудростью, то его физическое наслаждение будет влечь за собой и духовный рост».
Так как мир полон Б-гом, Бешт считал, что нужно быть неизменно радостным, ведь величайшие акты творения совершаются в радости. «Ни один ребенок не появляется на свет без удовольствия и радости, — учил Бешт, — так и с молитвами: если вы хотите, чтобы они были услышаны, возносите их с радостью и весельем». Это учение было серьезным вызовом многим идеям, царившим в те времена среди евреев. Многие религиозные евреи, особенно среди кабалистов, проповедовали аскетизм и требовали поста каждую пятницу и понедельник. Бешт осуждал подобную практику, считая, что она ведет к меланхолии, а не к радости.
Постороннему наблюдателю, незнакомому с учением Бешта, хасидские молитвы и службы могут показаться сумбурными и неблагообразными. Следуя экстатическому заявлению царя Давида: «Все кости мои скажут: Г-споди, кто подобен Тебе?» (Тегилим, 35:10), молящиеся иногда даже становились вверх ногами. Характерно, что Бешт защищал эту практику в хасидских службах, рассказывая такую притчу: глухой шел мимо зала, где праздновали свадьбу. Когда он заглянул в окно, то увидел людей, радостно и увлеченно танцующих. Но поскольку не слышал музыки, то принял их за сумасшедших.
Постороннему наблюдателю, незнакомому с учением Бешта, хасидские молитвы и службы могут показаться сумбурными и неблагообразными. Следуя экстатическому заявлению царя Давида: «Все кости мои скажут: Г-споди, кто подобен Тебе?» (Тегилим, 35:10), молящиеся иногда даже становились вверх ногами. Характерно, что Бешт защищал эту практику в хасидских службах, рассказывая такую притчу: глухой шел мимо зала, где праздновали свадьбу. Когда он заглянул в окно, то увидел людей, радостно и увлеченно танцующих. Но поскольку не слышал музыки, то принял их за сумасшедших.
Бешт учил, что цадик (духовный лидер хасидов) должен служить примером религиозной жизни. Однако учение о цадике было развито уже его последователями, особенно Довом-Бером из Межерича, который сделал его центральной частью хасидизма. Он учил, что Б-г проявляет себя в самых незначительных поступках цадика. Один из учеников Дова-Бера говорил: «Я хожу к нему не для того, чтобы изучать Тору, а для того, чтобы смотреть, как он расстегивает свои ботинки». Дов-Бер учил, что идеальный цадик имеет более тесные отношения с Б-гом, чем обычный еврей, и может благословлять людей.
Вера во власть и величие цадика стала одной из самых сильных — и самых спорных — идей хасидизма. Противники обвиняли цадиков в том, что они обогащаются за счет своих последователей. После Дова-Бера возникли многочисленные хасидские группы, каждая со своим цадиком, которых называли «ребе». Ребе стали чем-то вроде еврейской аристократии. Когда ребе умирал, ему наследовал сын или зять. Те хасидские группы, где возникли авторитетные семейные династии, процветали. Но многие приходили и в упадок после смерти своего цадика при его менее одаренном преемнике.
Наиболее известная группа хасидов в США — Любавичская с руководством в Бруклине. Их нынешний ребе — Менахем-Мендл Шнеерсон, седьмой лидер со времени возникновения общины в конце XVIII в. Но, хотя Любавичская группа — наиболее авторитетна среди неверующих евреев (благодаря своей широкой общественной активности), в США действуют и десятки других хасидских династий (многие из них также сосредоточены в Бруклине), такие же группы существуют и в Израиле.
На раннем этапе хасидизм активно преследовался митнагдим, которые опасались превращения их в новую еретическую секту типа последователей Шабтая Цви. Но при своем возникновении хасидизм предусмотрительно сделал упор на личном религиозном совершенствовании, а не национальном спасении, не придавая чрезмерного значения мессианскому элементу. Впрочем, этого было недостаточно для митнагдим. Другие черты хасидов — например, свободное отношение к времени совершения молитв — также вызывали резкие отповеди оппонентов. Хасиды отвечали, что не могут предписывать точное время для произнесения трех ежедневных молитв: так велика их кавана, так горячо они молятся, что не будешь при этом смотреть на часы.
Израильский историк Яаков Кац рассмотрел, как обрядовая практика постепенно отделила хасидов от других евреев. Например, хасиды выступают за использование при резке животных более острого ножа, чем применяют митнагдим. Такая строгость привела к тому, что хасиды больше не могли есть в домах митнагдим. Хасидизм принял другой тип молитвенника, поэтому их молитвы в синагогах стали отличаться от общепринятых и совершаться отдельно. Наконец, само объявление себя хасидами (что на иврите означает «ревностные», «святые»), а своих оппонентов митнагдим (что значит «противники») означало, что хасиды считают себя самой «правильной» группой.
С течением времени и хасиды и митнагдим стали признавать, что различия между ними не столь существенны, — особенно после того, как обе группы в XIX в. оказались перед лицом общего врага: Гаскалы (еврейского просветительства). Еврейские родители, хасиды или митнагдим, которые прежде опасались, что их ребенок перейдет в противоположный лагерь, теперь стали больше бояться, как бы он вообще не утратил веры.
Дополнительным фактором ослабления раскола стал интерес хасидов XIX–XX вв. к изучению Талмуда. С расширением движения оно все меньше внимания уделяло медитации и единению с Б-гом и больше — традиционной еврейской учебе. В результате сегодня хасидизм уже не считается мятежным течением: фактически он превратился в оплот ортодоксального иудаизма, чьих сторонников легко узнать по черным пальто и старомодным шляпам, которые носят хасиды.
Тем не менее их подход к иудаизму все еще существенно отличается от подхода митнагдим. Хасиды уделяют заметно больше внимания радости в исполнении заповедей
Глава 115
Виленский Гаон (1720–1797)
Его настоящее имя — раби Элиягу из Вильно. Термин гаон (означающий «гений») — титул, данный уже в раннем возрасте. Собственно, он и значит Гений из Вильно (Вильнюса).
Виленский гаон для религиозного еврея — это все равно что Альберт Эйнштейн для других евреев: образец гения. Как говорят о не очень смышленом ребенке «это вам не Эйнштейн», так и религиозный еврей скажет: «Это не Виленский гаон». Хотя сам Эйнштейн в детстве был как раз «не Эйнштейн», ум гаона проявился в невероятно юном возрасте. В шесть лет он самостоятельно изучал Библию и Талмуд, учителя не поспевали за ним. Годом позже он произнес речь о Талмуде в главной синагоге Вильно, после чего главный раввин города беседовал с ним, подозревая, что кто-то дал выучить ему готовый текст, — однако оказалось, что мальчик понимает все тонкости того, о чем говорил.
Несмотря на то что гаон к десяти годам изучил всю еврейскую религиозную литературу, он продолжал заниматься по 18 часов в сутки до самой своей смерти в возрасте 77 лет. Популярная еврейская легенда гласит, что один из его учеников спросил, зачем учитель так настойчиво занимается, если уже выучил все еврейские тексты наизусть. Ответом было: «Если Виленский гаон изучает Тору по 18 часов в день, то раввины Польши будут изучать ее по 10 часов. Если раввины Польши будут работать по 10 часов в день, то в более просвещенной Германии раввины будут заниматься по 6 часов, а в Англии — по 2 часа, и тогда евреи Англии будут хотя бы соблюдать субботу. Но если Виленский гаон будет работать только 10 часов в сутки, то раввины Польши — 6, а Германии — только два, а Англии — полчаса. А если раввины Англии станут изучать Тору только полчаса в день, так что же тогда будет с соблюдением субботы английскими евреями?!»
Труды гаона не публиковались при его жизни, но этот суровый ортодоксальный ученый предвосхитил в них многие современные методы анализа текста. Он не боялся объявлять ошибочными даже высказывания Талмуда, если они противоречили другим его частям, — а его энциклопедическая память позволяла обнаружить немало таких мест. Гаон любил говорить: «Не может быть личных взглядов, если дело идет об истине».
Аскет по натуре, гаон не занимал никакой должности в еврейской общине, предпочитая работать самостоятельно и не зависеть от бремени официальных функций. Тем не менее он считался бесспорным духовным лидером литовского и русского еврейства.
В поздние годы его жизни, когда гаон вдруг вступил на общественную арену, результаты были катастрофичными. Гаон был убежден, что новое хасидское движение, начатое в середине XVIII в. Бештом, несет угрозу иудаизму. Он узнавал об экстатических молениях хасидов, часто проводившихся в неурочные часы. Гаон был огорчен и уважением, которое хасиды оказывали своим лидерам, которых гаон считал невеждами. Более того, он считал, что убеждение хасидов, что Б-г присутствует повсюду и во всем, — это одна из форм пантеизма (см. «Спиноза»), Гаон полагал, что все это новое лжемессианство.
В 1781 г. и еще раз в 1796 г. он издал хервм (отлучение) на хасидов, запрещая верным евреям вступать с ними в деловые отношения или в брак. «Если бы я мог, — заявил он, — я бы выступил против них как пророк Элиягу против жрецов Баала». С тех пор как Элиягу подвигнул евреев на убийство 450 жрецов идола Баала (Млахим I, 18:40), это было самое зловещее публичное заявление крупного еврейского лидера: на его фоне давний конфликт между ортодоксами и реформаторами (см. «Религиозные конфликты») выглядел почти сердечным согласием.
В 1797 г., когда гаон умер, в Вильно распространились ложные слухи, что местные хасиды танцевали от радости. Последователи гаона решили отомстить. Они сообщили русским властям, что основоположник любавичского хасидизма Шнеур-Залман из Ляд сотрудничал с турецким правительством. Это явно абсурдное обвинение выглядело правдоподобно, так как ребе посылал деньги своим сторонникам в Эрец-Исраэль, находившуюся под турецким владычеством. Закованный в кандалы, ребе был приговорен к смерти, но его выпустили, продержав в тюрьме 53 дня. Годовщина его освобождения 19 кислева (день обычно выпадает на декабрь) остается по сей день главным праздником любавичских хасидов.