И точно: выдохнула Яра уже в болоте.
Как и в «стоке», всё здесь было цвета мясной накипи. Слежавшееся, мерзкое, остановившееся пространство, не содержавшее ни надежды, ни радости, ни движения. Мир, замкнувшийся в себе и завонявший, как погибший в яйце птенец. Яра выдохнула медленно, маленькими порциями, с сожалением, стараясь подольше не втягивать то, что заменяло здесь воздух. Воздух в болоте невероятно затхлый. Липнет к щекам, как жижа. Вползает в ноздри, щиплет глаза. Грязный станционный туалет показался бы в сравнении с ним грезами гурмана. Но всё равно дышать пришлось. Яра открывала рот и чувствовала, как вместе с воздухом втягивает в себя всю эту дрянь.
Только что Яру било ветром. Здесь же ветер вообще отсутствовал. Она летела и толкала языком колючий шарф, лезущий в рот.
Эрих больше не держал крылья сложенными. Он летел, но невероятно медленно. Маховые перья заламывались от напряжения. Казалось, он продирается сквозь клей. Каждый взмах продвигал их вперед, но чудовищно медленно. Яре казалось: они не летят, а ползут. Без пега она не смогла бы проплыть здесь даже сантиметр, хотя бы и загребала липкий воздух ладонями в течение столетий.
Эрих и Дельта продирались по узкому тоннелю. Он был пробуравлен ураганом и имел четкие липкие стенки, которые втягивали в себя всё, но ничего не выпускали наружу. Яру удивляла мудрость, заставлявшая пегов бросаться сюда. Во всех других местах перелететь трясину было бы нереально. Здесь же ураган пробил брешь.
Впереди что-то неясно светлело, хотя и справа и слева была плотная, сосущая тьма. Яра упорно старалась смотреть только на конскую гриву, зная, что отрывать от нее глаза смертельно опасно. Она понимала тоску тех, кто застрял когда-то в болоте. Вечно сидеть в липкой жиже, которая удерживает так, что ты не в силах моргнуть или пошевелить пальцем. И всё это время угадывать рядом нечто совершенно иное – яркое, настоящее, пламенеющее.
В плотной тьме дрейфовали медлительные серые тени, похожие на облепленных глиной карликов с вываренными глазами. Эльбы. Тени смещались и приближались к стенкам тоннеля. Когда карлики касались стенок, то отстреливали нечто вроде паутины. Паутина касалась куртки Яры и сразу рвалась.
Короткие прощупывающие покалывания Яра ощущала почти непрерывно и догадывалась, что эльбов гораздо больше, чем она способна разглядеть за те две-три секунды, что отваживается смотреть. В момент прикосновения колючих паутинок Яра испытывала то волчий голод, то досаду, то жадность, то вялую сонливость и безразличие. Но снова и снова крылья Эриха описывали полукруг и рвали паутину.
Убедившись, что атаки безрезультатны, эльбы поменяли тактику.
Ставки повысились. Теперь вместо голода и тоски Яре предлагались удовольствия самого разного рода. Всё это прощупывало Яру, пытаясь отыскать в ней брешь. Значит, ты не хочешь по локоть запустить руки в золотые монеты индийского раджи или гладить мех ручного тигра? А как насчет пробежаться с гепардом или встать под радужную струю водопада? А шашлык с горячим глинтвейном? Снова нет? Может, синьорита предпочтет меха, длинную машину и молчаливого шофера, который медленно повезет ее по ночным улицам под звуки кокаинового джаза?
Образы были такими отчетливыми, такими зримыми, что Яра уже не отличала их от реальности. Едва определяла, где она на самом деле – под водопадом, на шумном восточном базаре или в душном и дрожащем, как холодец, болоте. Мечты, твердея, претворялись в реальность. Хотелось забыться, расслабиться и отдаться их убаюкивающей силе.
Скажи «да», крошка! Маленькая моя, любимая, теплая!
Скажи «да», существо!
Говори «да», дрянь!
Яра знала: для самих эльбов все эти лихорадочные образы, которыми они пичкают ее сознание, – ничто. Эльбы холодны как лед. Не спят и не печалятся. Их наслаждения в иной сфере, которую ей и постичь невозможно. Золото, пища, романтика имеют для них не большую ценность, чем для рыбака шевелящийся на его крючке жирный червяк.
Яра знала, что если сейчас поведется и даст внутреннее согласие, то потом невозможно будет разорвать путы. Она залипнет здесь и навсегда останется в болоте. Много раз случалось, что шныры, даже самые опытные и закаленные, равнодушные к боли и легко переносящие голод, прыгали с седла, став пленниками заветного миража. И едва ли там, в душных испарениях болота, они обретали свои горные ручьи, улыбку красавицы или фантастические города.
Желая согреться мыслью о чем-то теплом и важном, Яра стала думать об Уле, но внезапно осознала, что совершенно его не любит. Грубиян, дуболом, пошляк! Цветочки по чердакам прятал, а она таскалась за ними, чтобы изваляться в голубином помете! Если бы хоть красавец, а то зубы неровные, ноги короткие! Ни квартиры, ни внятного будущего. В кафе и то каждую копейку считает!
Из всех щелей ее сознания шустрыми тараканами поползли мелкие обидки. Яра поняла, что никогда не была нужна Улу. Ему просто требовалась девушка, какая угодно, только бы согласилась терпеть его выходки. Другим он, понятное дело, до лампочки, а над ней небось весь ШНыр потешается!
Если бы Ул сейчас оказался здесь, Яра набросилась бы на него, как кошка, и стала царапать, кусать. Ей захотелось развернуть коня, чтобы окончательно разобраться с этим уродом. Ненависть была такой сильной, что Яра пред собой видела одни лишь черные пятна. Глаз она уже не закрывала. Зачем? Плевать на болото! Главный ее враг – Ул!!!
Эрих жалобно заржал – она не услышала, но угадала по нетерпеливому движению головы и закинутой морде с пенной шапкой у ноздрей. Спустя секунду пега стало кренить и заваливать набок. Они больше не продвигались вперед, но зависли на одном месте. Правое крыло Эриха цепляло за что-то, чего не могло разорвать. Левое крыло судорожно загребало липкий воздух. Яра видела, что пега сейчас перевернет, а ее саму ударит о стенку тоннеля. Серые карлики тоже сообразили, что случится, и, давя друг друга, спешно сползались в одно место.
Не понимая, что происходит с Эрихом и почему он заваливается, Яра опустила глаза и увидела, что в ее ногу сразу над ботинком вошла паутина, утолстившаяся до подобия белого корня.
По паутине от эльба к Яре катились мелкие бусины. В момент, когда они касались ноги, она испытывала к Улу новые уколы ненависти. Правда, теперь ненавидеть стало технически сложнее. Колени скользили по седлу, левое стремя болталось, подпруги ослабли, а само седло вот-вот окажется под животом пега. Хорошо, хоть загнутая передняя лука удерживалась за основания крыльев.
«Я… люблю… Ула. Это… все… эльб!» – продираясь сквозь трясину ненависти, подумала Яра.
Очередная бусина не смогла просочиться под кожу. Откатилась и столкнулась со следующей. Паутина вздулась, не выдержала напряжения и оборвалась. Ее прочность оказалась обманчивой. Эрих зачерпнул освобожденным крылом густой вонючий воздух. Упругие кости выгнулись. Жеребец заржал от боли и, едва не выломав маховые перья, выровнялся. Яра сумела дотянуться до мускульного основания его крыла и вернулась в седло.
«Расслабилась! Поверила, что все могу! Проводник, называется!» – выругала себя Яра. Дельта давно унеслась вперед, и Яра даже приблизительно не представляла, где и когда встретится с Денисом.
Эрих набирал скорость медленно, с усилием. За первые двадцать-тридцать ударов он почти не продвинулся вперед. Порой ему требовалось несколько толчков крыльями, просто чтобы остаться на месте. Тогда он дергал головой и коротко, укоризненно ржал. Яра потрогала его спину. Она была скользкой и потной. Шерсть блестела, как намазанная жиром. В болоте останавливаться нельзя. Не будь Эрих огромным, сильным жеребцом, он завяз бы здесь навсегда.
Все притупилось в Яре: любовь к Улу, жалость к коню, беспокойство о крошечной девочке. Она помнила только одно: нельзя позволять новым корням войти в нее, потому что это смерть. Ненависть к Улу опустошила ее. Она даже не чувствовала уколов. Тупо смотрела на гриву и старалась не открывать глаз.
Яра не знала, сколько провела времени в болоте. Оно здесь течет по своим законам. При предельной внутренней собранности, да на хорошем пеге можно проскочить за десять минут. Можно за полчаса, час, а можно и вообще не прорваться. Счет завязших в болоте ныряльщиков шел на десятки и сотни. Чаще всего даже не знали, застрял ли ныряльщик на пути туда или был перехвачен на обратном пути. Кем? Эльбами? Ведьмарями? Сломала ли его лошадь крыло, слетел ли он с седла или, прислушиваясь к нашептываниям болота, не сумел разорвать паутину и до сих пор томится где-то в сосущем мраке, где ложь похожа на правду и где ненависти веришь больше, чем любви?..
Дважды в истории ШНыра случалось, что ныряльщик, будучи твердо убежден, что провел в болоте не больше суток, выныривал в человеческий мир спустя несколько десятилетий.
Сейчас Яра не думала и об этом. Она гнала все мысли без исключения, в том числе и самые невинные, зная, с какой легкостью болото искажает, подменяет, тайно соединяет их, используя любую мысль как мостик в свою реальность.
Внезапно Яра почувствовала легкий толчок. Упругая неведомая сила разом коснулась всего ее тела, а затем расступилась, узнав и пропустив. Она ощутила тепло, согревшее ее заледеневшее в нырке лицо. За закрытыми веками что-то розовело. Она оттянула шарф, а потом и вовсе сорвала его. Глухая вонь исчезла. Яра открыла глаза. Эрих легко, без малейшего напряжения летел над землей. Остатки болота таяли на его опавших от усталости боках.
Над землей, а не по узкому тоннелю в болоте.
Здесь было гораздо светлее, однако свет казался неярким, точно предрассветным. Внизу угадывался лес. За лесом начиналось поле с медлительной и часто петлявшей речкой.
– ДВУШКА! – воскликнула Яра, хотя это было только начало.
Что-то обожгло ей висок. Это расплавилась большая пластмассовая заколка, о которой Яра забыла. Яра поспешно отбросила липнущую к пальцам мягкую массу, пока она не растеклась по голове.
Вот о чем Ул предупреждал Дениса. Здесь, на двушке, не могло существовать ничего вторичного и производного. Никакой синтетики и полимеров. Только кожа, хлопок, железо. Все помнили историю девушки-новичка, попытавшейся незаметно воспользоваться пластиковыми подпругами. Обратно через болото ей пришлось прорываться без седла, привязав себя к конской шее.
Яра вспомнила, сколько раз на этом попадалась, и удивилась, что не стала осторожнее. Несколько удачных нырков – и ты автоматически зазнаешься. Перестаешь проверять карманы, думать о заколках и смело открываешь глаза в болоте. Единственный способ вновь обрести ощущение реальности – получить по лбу.
Чем дальше летел Эрих, тем светлее становилось. Если раньше Яра лишь угадывала то, что внизу лес, то теперь различала отдельные деревья. Если в первые минуты здесь двушка была почти бесцветной, темной и лишь слегка намеченной, то сейчас, с каждым новым взмахом крыльев Эриха, становилась подробнее. Невидимая рука неспешно набрасывала на деревья краски, щедро рассыпала из теплой ладони звуки и запахи.
Лоб Яры покрывался испариной. Она вытерла его тыльной стороной руки и подумала, что сегодня всё началось рановато. Сказалась задержка в болоте. Слишком много грязи она там наглоталась.
Эрих прислушался и забрал левее. Яра доверилась ему, хотя ей казалось, что они летят не туда. Вскоре, всмотревшись, она различила на лугу пятно, оказавшееся пасущейся Дельтой. Дениса она увидела, только когда Эрих опустился рядом. Парень лежал в тени кустарника в расстегнутой шныровской куртке и казался едва живым.
Лицо у него было распаренным и двухцветным. Яра никогда не видела, чтобы люди потели в полосочку. Красный участок кожи – белый – красный – белый. И все с четкими границами. Один только нос не имел границ и торчал обычной просверленной редиской. Воздух Денис втягивал медленно, так же осторожно выдыхал.
– Поначалу всегда так. Потерпи. Скоро будет легче, – сказала Яра.
Денис открыл глаза и попытался улыбнуться.
– Я видел, как Эрих застрял… А тебя вообще не заметил. Показалось, седло пустое. Дергаю повод, да куда там! Не слушает! А потом вообще в гриву вцепился, такая ерунда в голову полезла. Что мать всегда мною тяготилась, а сестра воровала деньги из копилки. А я-то думал: куда они пропадают? Только в болоте и понял.
Яру это не удивило. Болото – вечное место озарений подобного рода.
– Ты пытался остановить Дельту в болоте??? – переспросила она.
– Ну да! Ты же мой проводник. Я думал: так и надо. А проклятая табуретка не послушалась! Она меня не воспринимает!
Продолжая лежать на спине, Денис сложил ладони ковшом и провел по лицу сверху вниз. Казалось, он не стирает пот, а умывается.
– Сам ты табуретка! Если бы Дельта остановилась… – договаривать Яра не стала.
Денис посмотрел на свои руки. Пот стекал теперь даже с пальцев. Запястья были покрыты бесчестными бисеринками.
– Щиплет. Попадает в ранки и щиплет… – пожаловался он. – А странно!
– Что?
– Ну как? Дикая жара, а вода в ручье холодная. Но больше меня добивает роса. Почему она не испарилась?
Яра засмеялась. Каждый шныр задает этот вопрос во время первого нырка.
– Здесь не жарко.
Он посмотрел на нее с недоумением.
– То есть как это не жарко? Ты меня видишь?
– Тебя вижу, но всё равно не жарко. Посмотри на Эриха, на Дельту. На меня, хотя сегодня я плохой пример.
Денис сел на траве, недоверчиво всматриваясь в ее лицо.
– Даже куртку не расстегнула, – сказал он с завистью.
– Все через это прошли. Главное, двушка тебя впустила. Бывает, новички проходят весь путь через болото и вынуждены поворачивать пега назад. Ну а жара… Мне кажется, из нас выходит грязь.
– Проклятое болото! Оно меня доконало! – Денис качнулся вперед и встал.
Ветка полезла ему в глаза. Он отмахнулся от нее.
– Вроде уже не так паршиво… Пошли искать закладки! Где они? – произнес он решительно.
Яра окинула взглядом луг. Эриха она держала за повод, опасаясь, что он войдет в ручей и, разгоряченный, начнет пить.
– Здесь закладок нет. Слишком близко к болоту. Надо лететь дальше.
– Может, подождем, пока не рассветет? – с надеждой предложил Денис.
– Нечего ждать.
– Как нечего? Уже вот-вот!
– Здесь «вот-вот» тянется вечность, – сказала Яра и, чувствуя, что Денис ничего не понял, добавила: – На этом лугу всегда пасмурный рассвет и ничего другого. Чтобы стало светлее, надо лететь дальше. Или оставаться и довольствоваться тем, что есть. Но тогда никаких закладок.
– Это нелогично, – возразил Денис.
– Для нас нелогично, для двушки логично. У нас мир циклических изменений. Утро-день-вечер-ночь. Весна-лето-осень-зима. Сиди у окна, ковыряй в носу, а вокруг тебя будет наматываться жизнь. А двушка – мир пространственно неизменный. Здесь всё в развертке.
– Это как? – не понял Денис.
– Ну сразу. Источник света и тепла – а он должен существовать, хотя никто из наших его не видел, – находится где-то в центре. Ты не замечал, что все деревья немного склонены в одну сторону? На окраинах, ближе к болоту, всегда ночь и холод. Здесь всегда ранний рассвет. Дальше утро. Сами собой они не наступают. Чтобы что-то поменялось, надо постоянно двигаться.
Денис дернул «молнию» куртки.
– Но ведь если так, то получается, ближе к центру жарче!
Яра кивнула, не видя смысла это отрицать.
– Так и есть. Когда трудно и больно – значит, двигаешься в правильном направлении. Но сегодня мы у центра точно не окажемся.
– И ты?
– И я тоже. У каждого шныра своя личная граница. С каждым удачным нырком она немного отодвигается. Не то чтобы нас не пускали. Просто иначе не получается.
Денис снова стал мучить «молнию».
– А если я вообще никогда не смогу донырнуть до закладки? – с сомнением спросил он.
– До какой-то – возможно, и нет, но до своей донырнешь. Она не слишком глубоко. Иначе ты не получил бы этого задания.
– А если заставить себя и рвануть к центру? Просто гнать пега, и все? – упрямо спросил Денис.
Яра подумала, что тогда с ним произойдет то же, что и с ее заколкой, однако оставила мысль при себе, только буркнула:
– Невозможно. Сосулька не может долететь до солнца и остаться сосулькой.
Пять метров до Дельты Денис прошел как пять метров до эшафота. Усмотрев краем глаза, куда он направляется, хитрая Дельта отодвинулась на несколько шагов. Она не убегала, а неприметно отдалялась, всякий раз ухитряясь выдерживать одну и ту же дистанцию.
– Смотри, что у меня есть! – жалобно крикнул Денис, пытаясь притвориться, что в кармане у него сухарь.
Дельта оглянулась и посмотрела с явной издевкой.
Яра знала, что Дельта способна гонять его так до бесконечности. Лошади, конечно, добрые существа, но не настолько, чтобы пожалеть уставшего человека. Не выпуская повода Эриха, Яра в несколько прыжков нагнала Дельту, запрыгнула животом ей на спину и, хлопнув по крупу ладонью, подогнала кобылу к Денису.
– На двушке пегов не отпускают. Если очень надо их оставить, то привязывают или стреножат, – напомнила она.
На этот раз пеги высоко не поднимались и неслись над самой землей. Эрих намного опередил Дельту, и Яре приходилось его придерживать, чтобы он совсем не оторвался.
Равнина, над которой они летели, становилась каменистой. Из земли выглядывали цепочки валунов, напоминавшие зубцы на спине окаменевшего дракона. Яра ясно различала впереди длинную скальную гряду, похожую на подкову.
Здесь было уже светло, но как-то неокончательно, точно ранним утром. Воздух становился суше. Яре казалось: она скачет навстречу огненному ветру, однако эта мысль была ей, ослабленной и опустошенной болотом, не страшна, а радостна. Теперь уже и ей приходилось то и дело вытирать пот. Денис же сидел в седле только потому, что не определился, в какую сторону ему упасть.