С этими отвратительными чувствами, которые делали из него слепого ревнивца, он спустил воду, сполоснулся под душем и выскочил из ванной, как чёрт из табакерки, с твердым намерением безотлагательно отправиться на поиски Лоры Гринёвой.
Благо, что у него была привычка повязываться полотенцем, потому что он так и застыл на пороге спальни: спиной к нему стояла одна из тех блондинок, которых подцепил Лёха Котов, и беспардонно развешивала в шкафу свои вещи. Его же одежда валялась на полу и попиралась самым бесцеремонным образом. Должно быть, она решила, что номер ещё не освобожден предыдущим постояльцем и решила исправить промашку обслуживающего персонала. В соседней комнате, естественно, раздавался самоуверенный голос Лёхи. Кто ещё мог проникнуть в номер? Только вездесущий Лёха Котов со своими блядями, подумал Феликс.
Он деликатно кашлянул. Блондинка оглянулась на него, как на пустое место, потом взвизгнула, словно увидела привидение, и почему-то швырнула в Феликса своё платье. Феликс, не меняя позы и придерживая одной рукой полотенце на бедрах, поймал платье, как бешеную кошку, и, в свою очередь, отшвырнул его в блондинку. Блондинка с приглушённым визгом вылетела из спальни.
И тут же со словами:
— Ёх! Это ты?! — явился изумлённый Лёха и напялил на морду самое невинное выражение, словно он был здесь ни при чём.
— Что ты здесь делаешь? — спросил Феликс, роясь в дорожной сумке.
— Слушай… — признался Лёха, — я думал, что ты сегодня не приедешь.
— А я приехал, — уточнил Феликс, заявляя тем самым права на свой номер, если Лёха об этом.
— Ну и как?..
Похоже, Лёха рассуждал так: если Феликс съездил удачно, значит, он в хорошем расположении духа, значит, с ним можно договориться, если не удачно, то в действие наверняка вступал план «б».
Феликс раскусил его в два счёта. Ему ли не знать Лёху Котова — великого бабника и сексуального маньяка, помешанного на развратных блондинках.
— Удачно, — ответил Феликс, но почему-то не успокоил Лёху, и он нервно подпрыгнул, поняв, что переговоры будут трудными.
Пусть сам выпутывается, зло подумал Феликс, абсолютно не желая прийти на помощь другу.
— Понимаешь, им поселиться негде, — проникновенным голосом сообщил Лёха, и его круглая физиономия стал честной-честной и просящей до отвращения.
— А я при чём? — удивился Феликс, одеваясь. — Ты хоть подумал обо мне?
Они давно уже играли в игру под названием «мужская дружба». Иногда она их обременяла, иногда делала весёлыми. Но в их дружбе давно возник изъян, который подтачивал её. И пока ни Феликс, ни Лёха не могли разобраться в этом.
— О тебе? — удивился Лёха. Видно было, что подобная мысль даже не посещала его. Он перешёл в наступление: — Чего ты выделываешься? Девочкам жить негде! А у нас два номера. Ёх…
— Не волнуйся, они найдут, с кем и как, даже без тебя, — заверил его Феликс, намекая на те обстоятельства с двумя сотнями заграничных журналистов, которые и так хорошо были известны Лёхе.
— Да ладно… — миролюбиво сказал Лёха. — Чего тебе, жалко? Мы же на них жениться не собираемся.
— Мне не жалко, — ответил Феликс, влезая в белые парусиновые брюки. Он достал носки и светло-кремовые туфли с длинными носами. — Вот и поселил бы их у себя.
— Понимаешь, — замялся Лёха, — моя, Вероника, будет жить со мной.
— А я где? — насмешливо уставился на него Феликс.
Он понял гениальный план друга: проехаться, как обычно, за чужой счёт, обскакать, так сказать, на кривой ножке, и сделать вид, что так и надо.
— Вот я и думаю, где ты будешь жить? — задумчиво спросил Лёха и почесал затылок.
— Я тебя сейчас убью, — пообещал Феликс.
— А как же наша дружба? — Лёха на всякий случай отступил назад.
— Ну ты и фру-у-укт, — удивился Феликс.
— Это ты фрукт, — заверил его Лёха. — Ёх…
— Я фрукт?! — взвился Феликс. — А ты кто тогда?!
— Не переходи на личности, — оскорбился Лёха, но не очень сильно, чтобы иметь пространство для манёвра.
— Я не только перейду на личности, но и укажу тебе и твоим пассиям на дверь! — заверил его Феликс, с угрозой поглядывая на невысокого, но крепкого Лёху Котова.
Драться с ним было крайне сложно. Обычно Лёха ловко подныривал под противника, взваливал его на широкую, как лопата, спину, ну а потом швырял на выбор то ли со ступеней, то ли в окно. Беспроигрышный приём, стоивший некоторым храбрецам сломанных рёбер, если они предпочитали первый вариант. До окон дело, конечно, не доходило, иначе бы Лёхе давно сидеть в тюрьме, потому что приём со спиной у него был отработан до совершенства, а ступени считали многие из оппонентов и мало кто из них возвращался, чтобы продолжить спор.
— А как же я?.. — скромно потупившись, тихо, но чётко спросил Лёха.
— Что ты?.. — вмиг остыл Феликс.
— Как моя личная жизнь? — напомнил Лёха о своих сексуальных правах.
— Ты что, влюбился? — догадался Феликс.
— Тпру-ру-у-у… — как лошадь, придержал его Лёха и с испугом оглянулся на дверь. — Понимаешь, я ещё такой не встречал. Ёх…
Старая песня, подумал Феликс. И каждой он говорит, и каждая ему верит. Находятся же дуры.
— Она что, не знает? — догадался он.
— Не знает, — кивнул Лёха, — женщинам это знать не положено, а то нос задирать будут.
— А чего ты от меня хочешь?
— Пусть её подружка у тебя пока поживёт.
— Что значит «пока»? — насторожился Феликс.
— Ну пока здесь всё не уляжется, — уклончиво ответил Лёха.
— Ладно, — согласился Феликс. — Места всё равно много. А она приставать не будет?
Лёха так на него посмотрел, что Феликс понял: лучше бы он этого не спрашивал. Неизвестно, что Лёха наплёл своим новым знакомым, но план у него был гениальный по своей простоте: честно и открыто поделить блондинок. Только согласия Феликса никто не спросил. Если быть честным, то и спрашивать особенно не следовало бы, потому что в былые времена Феликс с удовольствием воспользовался бы предложением. Но времена были другие и обстоятельства тоже. Так что Лёха сильно ошибся и теперь пожинал плоды своей невнимательности.
Однажды они, будучи в командировке на Кубани, в последний день перед отъездом решили расслабиться. Лёха так и сказал: «Давай сходим к экологически чистым дояркам?» «Давай», — не подумав, согласился Феликс, тем более что экологически чистых доярок был аж целый взвод. В результате их командировка продлилась ровно на то количество дней, сколько им понадобилось, чтобы излечиться от гонореи. Больше Феликс никогда не слушал Лёху. Он перестал быть для него авторитетом в вопросах пола.
— Ты что, изменил ориентацию? — испугался Лёха.
— Так быстро это не делается, — парировал Феликс.
— Ну?! — потребовал Лёха, пропуская мимо ушей плоскую шутку.
— Я изменил не только ориентацию, — пошутил Феликс, — но и имя.
— Имя?.. — не понял Лёха и посмотрел на Феликса очень и очень внимательно.
— Слушай, — поменял тему Феликс. — Ты Гринёву не видел?
— Эту рыжую, что ли? — уточнил Лёха, хотя на его морде было написано, что, разумеется, видел, просто обдумывал, как этот факт использовать с пользой для себя.
— Ну? — нетерпеливо переспросил Феликс.
Ему нужно было знать, ошибся он или нет.
— Видел, а как же, — сказал Лёха, — с этим самым… Глебом.
— Сука! — подскочил Феликс.
— Ага! — безоговорочно согласился Лёха и забыл закрыть рот.
Он и представить не мог, что железный Феликс может влюбиться, и в кого? В какую-то рыжую бестию.
— Да не она, а он!
— А-а-а… Ну да, — закивал Лёха. — Ёх…
Собственно, ему было безразлично, отчего страдает его друг, главное было устроить собственное счастье.
— Ну так что?.. — нетерпеливо спросил он.
— Чего?..
— Насчёт блондинки…
— А… пусть живёт, места всё равно много, — великодушно согласился Феликс.
Номер действительно было огромный, аж из четырёх комнат: двух спален, гостиной и кабинета, не считая ванных при каждой спальне. Америка была щедра по части комфорта для своих сотрудников, тем более что гостиничные номера во вновь испеченной республике были смехотворно дешевы.
— Хорошо, — оценил ситуацию Лёха. — Пусть тогда она займёт ту спальню. А-а-а…
— Пусть занимает, — перебил его Феликс. — А как её хоть зовут?
Одной ногой он уже стоял на пороге комнаты и обдумывал, где ему искать вертихвостку Гринёву Ларису Максимильяновну, а попросту — Лорку.
— Мона.
— Мона? — задержался он от удивления.
Лёха в своём стремлении угодить ему не знал, как и поддакнуть.
— Ну да. В честь одинокой звезды, — шмыгнул он носом.
— Мона так Мона, — согласился Феликс, застёгивая рубашку. — Моны мне ещё не попадались.
Он вдруг обнаружил, что не испытывает привычного интереса к девицам. Неужели после Гринёвой я стал импотентом? — испугался он.
— Это точно! — обрадовался Лёха. — Она, кстати, не прочь с тобой познакомиться. Ёх…
Но Феликс его уже не слышал. Он нёсся на крыльях любви в поисках своей отрады Гринёвой.
* * *Гринёву он нашёл мгновенно. И рыскать не надо было. Достаточно было сунуть нос в бар на сорок восьмом этаже и услышать её искромётный смех.
Она сидела в компании Глеба Исакова и ещё двух незнакомых прощелыг от журналистики с прыщами на шее и с липкими, потными ручками и заразительно смеялась точно так же, как с ним — Феликсом Родионовым. Такое, разумеется, не прощается, такое разрывает сердце напрочь. «Боже мой, что со мной? — удивился он, испытывая страшную муку. — Значит, она со всеми такая, похолодел он, как рыба. А я уже было хвост распушил, а я уже понадеялся на вечную, пламенную любовь».
Поэтому он, стиснув зубы, сделал вид, что не заметил её компании, а с каменным лицом и деревянной походкой прошествовал в противоположный угол и для начала заказал себе джин с тоником. Любил он этот напиток, не подделку в банке, а настоящий, сборный, из натуральных ингредиентов. Нравился ему горьковатый вкус и чувство легкого опьянения после десятого глотка. И только тогда, когда ощутил, что его медленно, но верно отпускает, набрался смелости и взглянул туда, где сидела она, но, конечно же, её не разглядел — мешала толпа. Зато услышал задорный, серебристый смех, готовый перейти в чистое контральто. В этот самый момент бар инстинктивно замирал и три десятка самцов прикидывали своим умишком, как бы переспать с Гринёвой, но так, чтобы она не заметила. Этого вынести было невозможно. Это было выше его сил — слушать, как она смеётся и как, настораживаясь, все они её слушают, в том числе старая, испитая Мика Ямамото, как будто она понимала, что происходит. «Спокойно, Бонифаций, спокойно, — сказал он сам себе, — забудь о ней!» Он глубоко вздохнул, как перед прыжком с парашютом, хотя никогда не прыгал выше, чем с трёх с половиной метров, да и то с закрытыми глазами. Напьюсь, подумал он, дурея от одних мыслей, напьюсь. И тут же голос второго человека произнёс: «Езжай-ка зарабатывай бабло! Нечего сопли распускать. Пользуйся моментом». Однако он ничего не успел возразить. Возражать против очевидного было глупо и даже опасно ввиду острого рецидива влюблённости.
— А вот кто знает всё! — воскликнул кто-то и больно ударил Феликса по плечу.
Сжав челюсти, Феликс развернулся, чтобы заехать наглецу в пах, но это оказался всё тот же самый Джон Кебич с испанцем Виктором Бергамаско. Однако успокоился: на шикарных брюках Джона Кебича за полторы тысячи долларов расплывалось огромное пятно то ли от кофе, то ли от плохого коньяка. «Не того ли, который я вожу?» — с удовлетворением подумал Феликс.
— Сиди, ты нам нужен! — продолжал кричать Джон Кебич так, чтобы все присутствующие в баре слышали. — Знакомься, Виктор!
— А мы знакомы, — буркнул Феликс, плюхаясь на место, и действительно вспомнил, что два года назад в Мадриде они пропивали гонорар фотографа и устроили борьбу на руках прямо в трактире «Ля Куарда» под пиками монастыря Эскориал, и Феликс, к его огромному удивлению, выиграл не только у Джона Кебича, но и у его друга-фотографа, человека-горы, а точнее, Виктора Бергамаско, который на радостях потащил их к себе в мастерскую на Маласана, похожую на лабиринты, и подарил Феликсу свою картину, которая называлась «Поцелуй в подворотне», а на самом деле картину надо было назвать «Жёлтый переулок под красными крышами». С тех пор она висит у него в квартире над телевизором. Пара-тройка его приятелей, из тех, кто воображал, что разбирается в живописи, возжелали её купить и предлагали хорошую цену, но Феликс не уступал. Благо, в картине было нечто свежее, необычное, что не бывает в ширпотребе ни на Пласа-Майор, ни на Трафальгарской площади в Лондоне, не говоря уже о московских бульварах. А одна девица специально проникла под предлогом любовных утех в квартиру к Феликсу, чтобы только стащить шедевр. Естественно, у неё ничего не вышло, потому что Феликс бдел денно и нощно за драгоценностью и застраховал её на всякий случай на крупную сумму. Странно, что после девицы больше никто не покушался на его «испанский переулок», как говорили в узких кругах, близких к журналистике. Впрочем, это уже стало анекдотом «Феликс Родионов и его картина», который целый год муссировался в курилках газет. Даже сейчас его не забыли.
Джон Кебич поставил на стол бутылку водки и сел так, что стул под ним жалобно скрипнул. Виктор Бергамаско тоже сел, и хотя был больше и грузнее, проделал это легко и даже изящно. Силён он был, это чувствовалось в его медвежьей фигуре. «Как я у него выиграл? — удивился Феликс. — Наверное, он был страшно пьян, а я ещё пьянее». Он уже собрался было встать и уйти, тем более что в углу снова раздался серебристый смех Гринёвой, но Виктор Бергамаско положил ему на плечо тяжёлую руку и, заглядывая в глаза, задал странный вопрос:
— А как ты относишься к нынешнему президенту?
— Франции?
— России, чудак.
Феликс поморщился: знал он эти журналистские штучки, когда тебя ловят на противоречиях, а потом тонко издеваются. Он и не думал, что этот приём распространён на Западе. Плохо, оказывается, он знал Запад, совсем не знал.
Джон Кебич заметил его реакцию и сказал заплетающимся языком:
— Не трогай его, видишь, он обожает своего президента, — его пьяная морда со светлыми неприятными глазами выражала ехидство, он взмахнул рукой и едва не отправил бутылку на пол — если бы не Феликс, который чисто рефлекторно поймал её на лету.
Хорошая была у Феликса реакция. Это все признавали, особенно женщины в постели.
— Да, люблю, — воинственно ответил он, ставя бутылку на место. — Что здесь плохого?
Однако это не произвело на Виктора Бергамаско никакого впечатления. Смысл начатого разговора заключался в чём-то другом. Феликс понял, что он, конечно же, совсем не знает Виктора Бергамаско да и не мог узнать за те несколько часов, что они общались в Мадриде. Мистер Билл Чишолм хитро устроил месячный круиз по Европе. Хорошее было время, беззаботное, а главное — Феликс ещё не понимал, кого надо опасаться, а кого нет, например этих двух типов, которые явно что-то затеяли. Интересно, он специально подсунул ему Джона Кебича или это вышло случайно: куда бы он ни приезжал, рано или поздно, как привидение, возникал Джон Кебич и начинал просвещать Феликса по части европейского общежития.
— Ладно, — сказал Джон Кебич, — вы здесь выясняйте отношения, а я схожу за стаканами.
— Давай выпьем, — предложил Виктор Бергамаско.
Был он чёрен, как грузин, и небрежная борода подчёркивала его грузность. На шее у него в густой поросли блестела золотая цепь толщиной в палец.
— Что, из горлышка? — удивился Феликс, желая одним махом прекратить непонятный разговор, но у него ничего не вышло.
— Ну да, — Виктор Бергамаско оценивающе посмотрел на Феликса.
Феликс пожалел, что не улизнул раньше, теперь надо было пить водку с этим странным испанцем и слушать, чего умного он скажет.
— Давно я не употреблял из горлышка, — признался Феликс с тем превосходством, когда русский хочет умыть иностранца по части выпивки. — Разве что во времена туманной юности.
В университете считалось шиком выпить бутылку водки на «камчатке», естественно, из горлышка, естественно, заснять на смартфоны и тут же выложить в инете. Но главное было даже не это, главным было не опьянеть на голодный желудок и досидеть до конца лекции, делая вид, что ты слушаешь. Феликс быстро стал чемпионом курса и продержался до предпоследнего семестра. Перед экзаменами этот титул завоевал его приятель — Жека Гейда, да и то лишь потому, что Гейда не пропускал лекции. Так что Бергамаско ничем не мог Феликса удивить.
— Ну… — многообещающе произнёс Виктор Бергамаско, сворачивая крышку на бутылке, как голову курёнку. — Как говорится, вперёд и с песнями!
Проверить хочет, решил Феликс, чего я стою. А стою я очень дорого.
Естественно, бутылка оказалась с дозатором. Пить водку из неё было сущей пыткой. Но храбрый Виктор Бергамаско показал пример. Он надолго присосался к бутылке. Феликс подумал, что так может пить только алкоголик, у которого горят трубы.
— А я думал, — удивился он, — что водку из горла пьют только русские.
— И мы тоже, — фыркнул Виктор Бергамаско, передавая ему бутылку с гримасой отвращения на лице.
В довершение ко всему водка оказалась ещё и тёплой. Ну и гадость, подумал Феликс, повторяя фокус с бутылкой и собственным ртом. К его удивлению, водка оказалась не такой уж противной, а даже наоборот — первые три глотка были приятными и отдавали чистым спиртом и чёрным хлебом, а потом — только одним спиртом. Когда он оторвался от бутылки, посчитав, что проглотил свою дозу, Виктор Бергамаско показал ему большой палец и сказал, сияя белозубой улыбкой: