— Надо переодеться. У тебя есть во что?
— Есть, — ответила она.
И пока она переодевалась за ширмой, он, сидя под окном, следил, что делается снаружи, и ждал ухудшения ситуации, но им повезло. Видно, у духов были другие планы, и пока они всерьёз не взялись за гостиницу «Интурист». Может, стоит прорваться? — подумал Игорь, только куда? В штаб? Поменять шило на мыло. Неизвестно, что там происходит.
— Я готова, — сказала она, выходя из-за ширмы.
Она была в джинсах и легкомысленной кофточке сиреневого цвета.
— Возьми ещё это, — сказал он, протягивая ей куртку, которую захватил в номере. — А сверху «бронник» на всякий случай, — и впервые поймал себя на том, что не просто тревожится о ней, а боится её потерять, и это тоже было новое и странное чувство для него, потому что все его предыдущие женщины демонстрировали такую эмансипацию, что не нуждались ни в какой заботе, а только в деньгах и в сексе. Он вообще впервые ощутил, что в его жизни появилось что-то новое, что-то, что было поважнее, чем армейское братство, к которому он прикипел ещё с детства, потому что был из семьи военных, в четвертом поколении служивших Родине, и где-то на генном уровне без армии прожить не мог и дня.
— Ну и отлично, — сказал он, невольно любуясь ею.
Даже в его армейской куртке, которая была ей велика на два размера, и в «броннике», который не придавал изящности, она выглядела потрясающе и даже более женственней, чем в белом халатике.
— Кепи надень, — сказал он, отдавая ей своё, — а волосы спрячь.
Волосы у неё были чёрные, густые и кольцами свисали из-под шапочки.
— Зачем? — удивилась она.
— На всякий случай, — ответил он и взял большую сумку с красным крестом сверху, — чтобы не охотились конкретно за тобой.
Медлить больше нельзя было ни минуты, потому что совсем рядом заработал крупнокалиберный пулемёт, который, должно быть, притащил неугомонный Герман Орлов, а в фойе общежития Пятигорской фармацевтической академии взорвалась граната и повалил дым. Кто-то захлебнулся собственным криком.
— Погоди… — сказал он и сунул ей в руку пистолет. — Знаешь, как стрелять?
— Знаю.
Он показал, как взводится затвор и как снимается предохранитель.
— Оружие не для боя, — объяснил он, — а для того, чтобы застрелиться, если что.
— Что значит, «если что»? — спросила она, глядя на него с недоверием.
— Чтобы в плен не попасть, — сказал он, стараясь не очень-то напугать её.
Но она не испугалась.
— Я поняла, — ответила она и, похоже, впервые осознала всю ту опасность, которая грозила им.
Конечно, у неё возникла добрая сотня вопросов, и он ответил бы на них с превеликим удовольствием, но времени не было, обстоятельства складывались против них. В этот момент в медпункт ворвался шумный и большой Герман Орлов со «шмелём-м» в руках:
— Вот они, голубки! — пробасил он, направляясь к окну и распахивая его. — Ничего, что я здесь намусорю?
Они побежали, а позади хлестнул выстрел, и дверь в медпункте вылетела напрочь, а вслед за дверью выскочил Герман Орлов, мотая, как пьяный, головой, а из уха у него хлестала кровь.
* * *Когда они вернулись, ситуация изменилась. Во-первых, стреляли уже со всех сторон, а во-вторых, у боевиков появились миномёты. Правда, калибр был мелковат — не больше шестидесяти миллиметров, но этого хватало, чтобы вести огонь издали.
И сразу все те бойцы, которые закрепились на территории гостиницы, вынуждены были спрятаться в здании, а потом появились раненые и первый убитый, боец из волгоградского РОВД, которому осколок пробил шлем.
— Сволочи, похоже, бьют из-за первого источника, — Севостьянихин разглядывал город в бинокль. — А вторая?.. Вторая где батарея?
Перед ними возвышался Машук, заросший буком, с телевизионной вышкой на вершине и весь пригород до самого подножия. Гостиница доминировала над местностью. В свою очередь, она тоже была неплохим ориентиром для обстрела.
— Надо посадить сюда ещё двух снайперов, чтобы держать дагов на расстоянии, — сказал Севостьянихин. — Но не из наших. Наши мне понадобятся. Эх, сюда бы миномёты, мы бы вжарили по полной!
Пуля зарылась в крышу рядом с ними. Они спрятались за трубу, и боец из омского РОВД сказал, что снайперы лупят издалека и что это не так страшно, как кажется, — расстояние большое.
— На Машуке сидят, сволочи, а ещё — на пансионатах «Тарханы» и «Лермонтов».
— Но, как известно, пуля — дура, — среагировал Севостьянихин и подмигнул бойцу, который, похоже, знал своё дело, потому что умело прятался за ограждением и стрелял из своей СВД[5] через отверстия для стока воды.
Когда они спускались с крыши, то встретили подполковника Маслова, командира группы из кировского УВД, который формально подчинялся Севостьянихину только на время военных действий, а с выводом отряда с КПП «Кавказ» имел полное моральное право распоряжаться своими людьми самостоятельно. Но где МВД, а где армейский спецназ, да и реальность боевой остановки диктовала свои условия.
— Чего будем делать? Я хочу вывести своих людей в штаб!
Штаб находился в районе Бештау, до него было пять километров по захваченным боевиками улицам. Достаточно двух снайперов, чтобы застопорить любое движение, и полковник Маслов хорошо знал об этом.
— А если он захвачен? Вот у меня связи нет! — потряс рацией Севостьянихин.
— Дай мне один БТР!
— У меня приказ находиться в здании и держать рубеж: улица Пастухова — костёл. Но если так неймётся, можете уходить. Всё равно из вас вояки, как из меня папа римский.
— Ты на что намекаешь?! — вспылил подполковник Маслов, и щёки его, как у хомяка, возмущённо надулись.
Был он болезненно грузен и страшно потел и запомнился Игорю тем, что не умел пить и на следующий день после пьянки, хватаясь за правый бок, потребляет только компот. Вот и сейчас от него пахло какой-то зверской смесью водки, ацетона и, кажется, даже солярой — в общем, разлагающимся заживо человеком.
— На то и намекаю, о чём все молчат. Воевать надо лучше, а не языком молоть!
— А приказ чей? — ушёл от разговора Маслов, видно было, что он тут же готов увести своих людей и на подобные приказы ему, честно говоря, начхать.
— Генерал-полковника Косматого, — сообщил не без ехидства Севостьянихин, который воспринял просьбу Маслова как трусость.
— У меня своё начальство… — возразил было грузный Маслов.
— Где оно?.. В Москве?.. — ехидно спросил Севостьянихин и пошевелил своим длинным носом, что означало крайнюю степень недовольства. «Знаем мы эту Москву, — говорил нос. — Днём пойдёшь и половины людей не доведёшь». — Прости за метафору, — сказал Севостьянихин.
Целую минуту подполковник Маслов соображал. На скулах у него ходили желваки. Потом он процедил, но так, словно сдавал позицию по всем направлениям:
— Ну смотри… под твою ответственность, майор… — и почему-то страшно разозлился.
Должно быть, уже пообещал своим вывести их отсюда, подумал Игорь, а здесь облом, вилы в бок. Не выгорело у подполковника. А ещё он подумал, что если они не удержат гостиницу, то подполковник Маслов будем первым, кто укажет пальцем на Севостьянихина как главную причину гибели, и формально будет прав.
Потом явились ещё двое с тем же самым: майор из Волгограда и капитан из Белгорода, правда, не такие наглые и, как ни странно, абсолютно трезвые. Севостьянихин как раз «сидел на рации». Он выслушал их, как сфинкс, и молча протянул трубку:
— Подтверждаю твои полномочия, майор, командуй группой и держи свой рубеж. А Ермаков сам выйдет на связь. Жив он, жив. И штаб жив. Только потери у него большие. Отобьётся и с тобой свяжется. А пока оттягивай боевиков на себя. Не давай им в городе закрепиться.
— Все слышали? — терпеливо спросил Севостьянихин. — Ну и отлично. Распределяйте людей по этажам. Мебель выкинуть к едрене-фене, а то сгорим, как Жанна д'Арк на костре. И стреляйте, а не отсиживайтесь, а то, понимаешь ли, привыкли на чужом горбу в рай!
Игорю Габелому было противно смотреть на майора и капитана. От стыда они покрылись красными пятнами. Только теперь до них дошло, что положение серьёзное и что это не шутка со стороны моджахедов, а самая что ни на есть настоящая война, которую за редким исключением большинство видели по телевизору да в кино. Вот они и заволновались, сообразили, что влипли по самое не хочу, и искали выхода. А выхода было два: или драться, или стать дезертиром, можно было ещё сдаться в плен на радость духам, но тогда им грозило остаться без голов в прямом смысле слова, тем более что духи засиделись за «стеной» и жаждали развлечений.
От «диких гусей» никто не явился. Будет полковник Примогенов да ещё начальник второго отдела ГУВД Ростова-на-Дону разговаривать с каким-то майором из спецназа. Много чести, должно быть, считают они. Эти явятся, когда уже совсем припечёт, чтобы потребовать своё, и брать будут глоткой, нахрапом.
От «диких гусей» никто не явился. Будет полковник Примогенов да ещё начальник второго отдела ГУВД Ростова-на-Дону разговаривать с каким-то майором из спецназа. Много чести, должно быть, считают они. Эти явятся, когда уже совсем припечёт, чтобы потребовать своё, и брать будут глоткой, нахрапом.
— Надо готовить группу прорыва, — сказал Севостьянихин. — Возьмёшь Котлярова и оперативников человек десять, и того снайпера с крыши тоже возьми, парень вроде толковый. В общем, будь готов. Я дам команду.
— Есть, быть готовым, — ответил Игорь.
— Ногинский вернулся?
— Нет ещё.
— Что-то он долго, — заволновался Севостьянихин, и нос его тоже заволновался и даже покраснел. — Если его до сих пор нет, значит, ни о каком прорыве и думать не стоит. Боевики тоже не дураки, заблокировали все дороги.
Штаб объединённой группы охраняла усиленная рота ОМОНа, он хорошо был приспособлен к обороне. Это мы здесь люди временные, от смены к смене, а там: три танка и пулемётные гнёзда, построенные капитально в скалах горы Бештау, думал Игорь. Но похоже, что именно туда боевики и нанесли главный удар.
Внезапно наступила тишина. Последняя мина взорвалась во дворе гостиниц, и как обрубило. Ещё в ушах стоял гул обстрела, когда перед гостиницей раздался голос:
— Э-э-эй! Выходи на переговоры!
Из-за сосны выглядывал коренастый рыжий человек с белой тряпкой на палке. Он размахивал ею, как будто семафорил:
— Выходи, поговорим!
— Я схожу, — сказал Игорь, снимая «бронник».
— А почему ты? — ревниво спросил майор Севостьянихин. — Ты мой заместитель.
— Я пойду, Андрей Павлович, — подмигнул ему Игорь. — Погляжу опытным глазом, что да как. Да и время надо потянуть. Вдруг узнаю, что со штабом.
— Так они тебе и скажут.
— Не скажут, так не скажут, а…
— А если это ловушка?! — чуть ли не ткнулся в него своим длинным носом Севостьянихин. — Если они тебя в плен хотят взять? Им же тоже «язык» нужен?
— Если бы да кабы, — ответил Игорь. — Ничего не случится.
— Стращать будут, — ещё пуще забеспокоился Севостьянихин, нос его побледнел и заострился, словно почуяв неладное.
Прямо не нос, а индикатор настроения какой-то, удивился Игорь:
— Пусть стращают, мы же тоже не пальцем деланые.
— Ну да, — охотно согласился Севостьянихин, — с этой точки зрения… не пальцем, согласен… — Он задумался над тем, что и так было очевидно. — Ладно… иди, — сказал он, — «бронник» только надень.
— Ну вот ещё, — ответил Игорь. — В нём я буду выглядеть полным идиотом, да и ты сам знаешь, что от снайперской пули он не спасёт.
Кроме всего, «бронник» лишал ловкости. Это тебе не экспериментальный с «жидкой» бронёй, это наш обычный «бронник» из керамики и стали, полпуда весом.
— Да, действительно, — согласился Севостьянихин, и нос его смешно задёргался. — Я на всякий случай прикажу взять рыжего на прицел. Если что-то почувствуешь, то почеши затылок или падай на землю, а мы тебя прикроем.
— Хорошо, — сказал Игорь, замечая краем глаза Божену.
Она стояла в двери той комнаты, в которой сделали лазарет, и глаза у неё были тревожными. Подходить к ней на виду у всех было сентиментально и глупо, и он только махнул рукой, и, кажется, она поняла. Да и все остальные тоже поняли: роман у них, настоящий, без дураков, с настоящей любовью, а не цацки на дорогах.
Олег Вепрев сказал, кисло морщась, очень серьёзным тоном:
— Я с тобой. Прикрою накоротке. И вообще, может, вместе пойдём?..
Игорь так на него посмотрел, что Вепрев понял — шутка не удалась: несолидно это выходить вдвоём против одного. Да и цель в два раза больше. Глупо. Честно говоря, Олег из-за давней контузии порой был неадекватен. А переговоры надо было провести на высоком уровне, то есть без мордобоя и хамства. Игорь и сам умел махать руками, а устрашить по негласным правилам спецназа мог кого хочешь. Выдержка были нужны и хитрость, а ещё самообладание, ну и наглость, разумеется. Без наглости никуда.
— Нет, рыжий один. И я буду один, — ответил он.
— Да! — крикнул вслед Севостьянихин. — И особенно с ним не церемоньтесь. Парламентёр хренов! Видали мы таких парламентёров.
— Есть не церемониться, — радостно отозвался Олег Вепрев и аж подпрыгнул.
Лысина его блестела от пота, глаза были весёлые, ухарские, и только ранняя седая щетина выдавала возраст. Если у человека нет страха — это целая проблема. Игорь слышал, как о Вепреве говорили за глаза: «Капитан хоть и выглядит моложаво, но прошёл Чичу,[6] он сумасшедший, с ним лучше не связываться». А вечным капитаном он стал, потому что начальства не боится и может сказать правду-матку, только кому теперь эта правда-матка нужна при нынешних обстоятельствах, когда всё пошло вкривь и вкось, и армия рушилась как карточный домик, и один человек погоды не сделает, если даже расстарается ценой собственной жизни.
Они побежали, весело болтая, словно спешили в бар. Привыкли они к войне, к её неожиданностям и понимали, что её надо бояться только в тот момент, когда тебя ранят, а если внезапно убьют, тогда уже всё равно. А раньше времени умирать глупо, и пуля, которая визжит над ухом, не так страшна, как та, которую ты «словишь». В общем, всё было привычно и так, как и должно было быть, что вносило в их жизнь хоть какое-то ощущение стабильности.
— Ты главное, если что, гранату ему под ноги, — посоветовал Олег Вепрев. — Под ноги… А может, я пойду?.. — спросил он с надеждой.
Игорь даже не счёл нужным ответить, он и сам продумывал разные варианты. Но ни один не выглядел достойно, а трусость или нерешительность — они заметны, и если он покажет эту самую трусость врагу, а потом ещё и принесёт её назад с собой, то все решат, что дело дрянь, и разбегутся, как куропатки, или плохо стрелять начнут, беречь себя, или, что хуже, — прятаться. А выигрывает тот, у кого дух сильнее. Это аксиома войны. Устоял в бою, значит, победил. Духи тоже боятся, им тоже жить хочется, у них тоже в жилах кровь течёт. К тому же время играет против них. Как-никак, с одной стороны русские, а с другой — американцы. Не смогут пиндосы вечно делать вид, что ничего не происходит, мир не поймёт. Хотя какой тот мир? С него станется. Рано или поздно начнут реагировать, как при открытии второго фронта. Обещанного, как известно, три года ждут. Всё равно, моджахеды так и так будут торопиться, и на этой торопливости надо сыграть. Не давать им уверенно чувствовать себя в городе.
Ресторан был разгромлен вчистую. В крыше административного корпуса зияли дыры. Бойцы прятались за колоннами и простенками, и поэтому потерь на первом этаже не было, за исключением легкораненых.
Внизу хозяйничал Герман Орлов.
— Ногинского не видел? — спросил Игорь.
— Лёха не появлялся. Я уже сам волнуюсь. Как бы чего не вышло.
— Сплюнь, — посоветовал Игорь.
— Да уже двадцать раз, — отмахнулся Герман Орлов. — А вы куда? — пробасил он. — На переговоры? И я с вами!
Под правым ухом у него запеклась корка крови. Он был перемазан гарью и копотью, но глаза у него сияли, он явно находился в своей стихии.
— Тебе нельзя, — безапелляционно ответил Олег Вепрев.
— Что значит — нельзя?! — возмутился Герман Орлов.
— Я говорю, нельзя!
— Ась? — дурашливо приложил ладонь в уху Герман Орлов. — Плохо слышу.
— Я говорю, тебе нельзя!
— Ёпст! Почему это?! — с вызовом спросил Герман Орлов и воинственно выпятил широченную грудь.
— Потому что ты дюже здоровый, — ответил Игорь. — Рыжий испугается и в штаны наложит.
— Эт-т… точно, — весело согласился Герман Орлов. — Ты только скажи, я выбью ему коленную чашечку! Не доверяю я дагам, — поведал он проникновенно. — Слушай, самое главное, встань так, чтобы тебя прикрывали деревья и кусты. А я пулемётом, как шатром, тебя прикрою. Самолично стрелять буду. Главное, чтобы снайпер из военного госпиталя тебя не видел. Так что не форси. Христом Богом прошу: за деревья не выходи, на поляну перед гостиницей не вздумай высовываться. Хитрость в нашем деле самое главное, — наставлял он Габелого.
— Ладно… — снисходительно пообещал Игорь, — встану. — И выпрыгнул в окно.
Не любил он долгие разговоры, как и долгие проводы, ничего они не давали, только душу теребили. Так и с женщинами своими расставался, говорил «Нет» и уходил, потому что душа не принимала лжи.
Странно было видеть двор, который ты только что обстреливал сверху. Однако, кроме гильз, ничего не напоминало о бое. Разве что сбитые ветки сосны, попорченные стволы да кровавый след от того боевика, которого Игорь застрелил давеча. Утащили его свои, а как — никто не видел. Хитрые они. Должно быть, накидали дымовых шашек и вытащили.
— Ты кто?! — нагло спросил рыжий в «пуштунке».
На руке у него была синяя повязка — отличительный знак, чтобы свои узнавали в бою. На Игоря эта повязка, а особенно «пуштунка» подействовали, как красная тряпка на быка. «Пуштунка» для него была символом врага, с «пуштункой» бились ещё в Афгане, хотя, конечно, он там не успел повоевать, но, разумеется, слышал много рассказов от бывалых людей.