– Пусть.
Они уже оделись, когда в дверь детской постучали. На пороге стояла горничная с подносом в руках.
– С добрым утром! Как вы себя чувствуете, барышня?
Лиза и не думала отвечать. Она насупилась, сжала губы и смотрела на горничную зверьком. Ася попыталась сгладить бестактность, поддержала разговор, строго взглянув на свою воспитанницу.
Но даже когда горничная вышла, Лизино настроение не изменилось. Она отодвинула от себя тарелку с кашей.
– Я не буду это есть. Вдруг она хочет меня отравить?
– Лиза! Что вы такое говорите! – вскричала Ася. – Зачем ей вас травить? Что за фантазия?
– Вы не знаете… – понизив голос до шепота, проговорила Лиза. – Ее нужно опасаться.
Ася несколько секунд не сводила со своей подопечной пристального взгляда. А не подействовал ли вчерашний приступ на психику девочки?
– Еду готовила не горничная, а кухарка, – возразила гувернантка. – И если вы опасаетесь, что Татьяна что-то подсыпала вам по пути из кухни в детскую, то я возьму вашу тарелку, а вы возьмите мою.
– Я вовсе не желаю, чтобы вы рисковали жизнью из-за меня, – серьезно ответила девочка. – Откройте окно.
Ася не стала возражать, открыла окно, и в комнату влетели утренняя свежесть, запахи сосны, ели и дуба, головокружительная смесь августовского леса и его ненавязчивые звуки.
Ася залюбовалась видом из окна, которое выходило как раз на центральную аллею. Меж молодых акаций гуляли задумчивые борзые.
– Альма, Альма! – позвала девочка.
Одна из собак подошла на зов и вопросительно задрала голову. Ася взглянула на Лизу – у той в руках был кусок хлеба, поверх которого горкой лежала рисовая каша.
Хлеб полетел вниз, борзая неторопливо подошла и, как бы извиняясь, взглянув в окно, столь же неторопливо слизала кашу и съела хлеб.
– Лиза, ваша игра мне не нравится, – объявила Ася.
– Подождите! Смотрите за Альмой!
– Покуда мы будем наблюдать за собакой, каша остынет! – сказала Ася и вернулась к столу.
Она расправилась со своей порцией, а Лиза все стояла у окна и смотрела вниз.
– Ну, что Альма? – поинтересовалась Ася, принимаясь за молоко.
– Ася! К нам бричка прибыла, а в ней полиция. И конный урядник!
– Что вы выдумываете, Лиза? Вы начитались книжек о Шерлоке Холмсе?
– Посмотрите сами, ежели не верите.
Ася подошла и, к своему удивлению, обнаружила у ворот бричку, запряженную в пару лошадок, и рядом – урядника с помощником.
– Что я вам говорила? – горячо зашептала Лиза. – Теперь эту крысу непременно арестуют и посадят в острог!
– О ком вы?
– О Татьяне, о ком же еще?! Что же вы стоите, пойдемте же вниз, а то все самое интересное произойдет без нас!
И девочка, не слушая возражений, ринулась вниз.
Ася догнала Лизу на галерее. Отсюда как на ладони открывался холл, где собрались почти все обитатели замка.
– Госпожа Остенмайер? – недружелюбно поинтересовался урядник.
– Да, это я. Что вам угодно? – поинтересовалась хозяйка. Она сегодня была в строгом сером платье с высоким воротом и чем-то напомнила Асе классную даму. С ней рядом стоял полковник и сверху вниз взирал на урядника. – В чем, собственно, дело?
– Вынужден вас арестовать, госпожа Остенмайер. До выяснения всех деталей дела.
– Меня? Меня арестовать? – Ирина Николаевна усмехнулась, затем растерянно обвела взглядом всех присутствующих. Ее недоумевающий взгляд искал, за что зацепиться. Она была уверена, что это чей-то нелепый розыгрыш. Но ни на чьем лице не находила зацепки. Все были одинаково ошеломлены.
– Урядник, вы в своем уме?! – прогрохотал полковник. – Что вы себе позволяете?
– Извините, господин полковник, но у полиции имеются все основания к задержанию. Дело серьезное.
– Что? Какое еще дело? Женщину?! За что?! Да я… Да я вас…
– Госпожа Остенмайер, прошу вас последовать со мной.
– Да объясните же, в чем дело! – с трудом сдерживаясь, подступил к уряднику архитектор. Ася видела, как напряжены его скулы, как потемнела кожа на щеках. Лев тяжело дышал.
– А кто вы такой, собственно, чтобы я с вами объяснялся? – недобро усмехнулся полицейский.
Ирина Николаевна инстинктивно спряталась за мужа. Тот побагровел. Он шагнул навстречу уряднику:
– В чем вы обвиняете мою жену? Что такое она могла натворить?
– Госпожа Остенмайер арестовывается по подозрению в немецком шпионаже.
– Да вы шутите, урядник!
– Мне не до шуток, Генрих Аскольдович, – вздохнул урядник. – Вы лучше бы без шума… В управе разберутся…
Когда Ирина Николаевна поняла, что происходящее не розыгрыш, она как-то неуклюже взмахнула рукой, словно ища, на что опереться, и, не найдя, попыталась улыбнуться и сказала:
– Господа, это какая-то нелепая ошибка. Дурацкая ошибка. Скоро все прояснится и…
Ирина Николаевна еще раз рассеянным взглядом обвела собравшихся и увидела дочь. Лиза стояла на галерее рядом с гувернанткой и сверху смотрела на происходящее.
– Лиза, детка, прости меня! Я тебя очень люблю…
Лиза сорвалась с места и помчалась на зов.
– Мамочка, мамочка! – повторяла она, повиснув на шее у матери. – Не уходите!
Урядник отвернулся. Видно было, что ему самому неприятна эта сцена.
– Лиза, пойди же к фрейлейн Августине! – взмолилась Ирина Николаевна. Она не хотела плакать, не хотела, чтобы у дочери началась истерика. Но было поздно. Лизу пытались оторвать от нее, уговаривали все, включая приказчика. Но только когда урядник подошел к ним и что-то сказал над самой головой девочки, она попятилась, натолкнулась на доктора, взлетела по лестнице и мимо Аси – вверх, вверх, в башню…
Ася хотела было кинуться за девочкой, но окрик урядника остановил ее.
– Прошу всех не покидать помещение без моего разрешения.
Полковник вызвался сопровождать жену, но урядник отклонил эту просьбу.
Ирину Николаевну увели. Оставшийся урядник долго переписывал собравшихся, расспрашивал каждого о роде занятий, возрасте и происхождении. Все были обескуражены случившимся.
Наконец собравшимся было предложено разойтись по своим комнатам и ожидать приглашения для допроса. Ася отправилась на поиски воспитанницы. Тревога гнала ее из комнаты в комнату – Лизы нигде не было.
Гувернантка обошла все помещения замка, постоянно задавая его обитателям один и тот же вопрос – не видел ли кто-нибудь девочку.
Никто не смог дать ей вразумительного ответа. Она спустилась вниз, намереваясь расспросить кухарку, в холле ее догнал Лев.
– Это просто фарс какой-то! – зло бросил он. – Я еду в город. Нужно разобраться, что за фрукт у них исправник и что за порядки…
– Нет, умоляю вас, не уезжайте! – Ася схватила его за рукав. – Лизы нигде нет! Помогите найти ее, пожалуйста.
Лев с минуту смотрел на нее, затем махнул рукой и широкими шагами вышел из замка. Ася поторопилась за ним.
– В конюшне нет Маркизы, – доложил конюх.
Ася и Лев поняли друг друга без слов.
Лев вывел из конюшни Байрона для себя и Орлика для Аси. Сначала они объехали все места, где гуляли втроем. Затем проскакали несколько верст вдоль реки. Безуспешно. Ася была в отчаянии.
– Я думаю, нам нужно вернуться в замок и подключить всех на поиски. Скорее всего урядник закончил свой допрос… – предположил архитектор. – В конце концов, этот доктор! Сидит как сыч…
Как только они вернулись, Асю пригласили в кабинет для разговора с полицейским.
– Итак, барышня, вы – гувернантка Лизаветы Генриховны? – постукивая карандашом по сукну стола, спросил урядник.
– Да.
– Давно ли служите в замке, барышня?
– Один месяц.
– Прекрасно. Скажите… м-м-м… – Урядник заглянул в бумаги и поднял глаза на Асю: – Скажите, Августина Тихоновна… Не замечали ли вы в поведении вашей хозяйки чего-либо необычного?
Ася пожала плечами. Еще не хватало с посторонними обсуждать свою хозяйку!
– Не замечала.
– Может быть, Ирина Николаевна отлучалась куда-то… надолго? Или, напротив, принимала у себя… подозрительных гостей?
– Ирина Николаевна – человек домашний, редко выходила. При мне гостей, кроме господина архитектора, не было.
– Но ведь она, хозяйка ваша, настроена против военной политики нашего государя… Вы ведь не станете этого отрицать?
– Да? Я не знала.
– Ой ли, Августина Тихоновна? Так-таки и не знали? А вот кухарка ваша показала, что разговоры велись… И другие обитатели замка подтвердили.
Ася словно в ледяную воду вступила. Ее обожгло изнутри – до того мерзким представилось ей то, что происходило сейчас. Урядник внимательно наблюдал за ней.
– Со мною Ирина Николаевна обсуждала только вопросы воспитания дочери. В мои обязанности не входили разговоры с хозяевами о политике.
– Браво! – усмехнулся урядник. – К вам не подступишься, барышня. Я слышал, что вы воспитывались в семье господина Сычева? Что ж, это дает мне все основания быть уверенным в вашей благонадежности. Надеюсь, вы сочтете своим долгом помочь следствию.
– Браво! – усмехнулся урядник. – К вам не подступишься, барышня. Я слышал, что вы воспитывались в семье господина Сычева? Что ж, это дает мне все основания быть уверенным в вашей благонадежности. Надеюсь, вы сочтете своим долгом помочь следствию.
Ася молчала. Допрос доставлял ей массу неприятных ощущений.
– Мы располагаем сведениями, барышня, что во время обеда, на котором присутствовали вы лично, велись разговоры о подстрекательстве крестьян к бунту…
Ася посмотрела на урядника с искренним изумлением. Он, кашлянув, сделал поправку:
– О подстрекательстве оных к отказу от мобилизации.
«Кто? – лихорадочно думала Ася. – Приказчик? Но зачем? Он сам сетовал на то, что урожай не с кем убирать… Ну не доктор же?»
У нее голова шла кругом. На щеках выступил проклятый румянец.
– Вижу, вижу, барышня, что на памятном обеде вы присутствовали…
– Да что вы такое говорите? – возмутилась Ася, не в силах более сдерживать эмоции. – Какое подстрекательство? Ирина Николаевна – мирный человек, и никого она не подстрекала! И если нужно, я и в суде могу подтвердить! И если хозяйка и рассуждала о войне, так все сейчас об этом только и говорят, это же ясно!
– А в каких именно выражениях ваша хозяйка высказывалась о положении на фронте? – вкрадчивым голосом спросил урядник.
Ася глубоко вздохнула. Она чувствовала себя совершенно вымотанной. И где теперь Лиза? Каково бедняжке осознавать, что мать арестовали и увезли в острог, где держат воров и убийц?
– Я не помню. В самом деле – не помню. Это был первый мой день в замке, и я была озабочена своей воспитанницей – она дерзила за столом, и мне было не до разговоров о войне.
Урядник внимательно слушал Асю, и она уверена была, что у него на языке крутится новый вопрос. Но она опередила его:
– Я вообще не интересуюсь политикой. А сейчас я должна разыскать Лизу. Ее отсутствие меня очень беспокоит. Девочка больна…
– Что ж… не смею задерживать… пока. Но к нашему разговору мы еще вернемся, фрейлейн Августина.
С пылающим лицом Ася покинула кабинет. В гостиной сидел Лев. Она никогда его таким не видела – он сидел, безвольно опустив голову и обхватив ее обеими руками.
– Она не вынесет… – сказал он непонятную фразу.
– Вы нашли Лизу?
Он ответил не сразу. Медленно поднял голову и взглянул на нее, будто с трудом узнавая.
– Да… то есть нашел не я, но все равно…
– Где она?
– В библиотеке.
– Слава Богу. Но я была в библиотеке! Она пряталась от меня?
– Нет… она не пряталась.
Лицо архитектора менялось. Оно то искажалось, как от зубной боли, то вдруг становилось злым. Ася смотрела на него и понимала, что думает не о проказах Лизы, даже не о чудовищной ситуации с Ириной Николаевной. Она думает, как он прекрасен. И как он далек от нее, хотя стоит в двух шагах. И о том, что…
– Я поднимусь и поговорю с ней.
– Вы не сможете с ней поговорить.
И тогда она испугалась. Поняла – произошло страшное.
– Мне необходимо поговорить с Лизой!
– Лиза умерла.
– Нет!
Ася отступила на шаг. Она натолкнулась на столик для игры в покер. Со столика упал фужер и покатился по ковру.
Она побежала. Ее нога догнала злосчастный фужер, толкнула его на мрамор пола, фужер докатился до ступенек и, рассыпаясь, со звоном полетел вниз.
Лиза лежала в библиотеке на полу у самого окна. Возле нее на коленях стоял полковник, вмиг ставший старым и немощным. Рядом суетился доктор со своим саквояжем. Горничная сновала туда-сюда, перенося стулья с прохода к стеллажам.
Ася опустилась на пол и взяла в руки холодную ладонь Лизы.
– Ничего нельзя было сделать, – повторял доктор, наверное, в сотый раз, теперь для Аси. – Когда ее нашли, было уже поздно. Вероятно, приступ повторился сразу же после отъезда Ирины Николаевны… Такое потрясение для ребенка! Лизе совершенно нельзя было волноваться, когда болезнь обостряется. А тут сразу столько… И никого не оказалось поблизости…
…К вечеру в замок внесли гроб. Его установили внизу, в холле. Зеркала, коих здесь было множество, завесили черной материей. В холле стояла мрачная атмосфера с оттенком таинственности, который придавали мерцающие в бронзовых подсвечниках огни.
Обряжать покойницу Асе помогала кухарка Матрена – баба сноровистая и суровая. Вдвоем они обмыли девочку, надели на нее белое с розовым нарядное платье.
– Что ж Танька-то не захотела Лизоньку собирать? – поинтересовалась кухарка, разглаживая нежные оборки своей грубой широкой ладонью.
– Хотела. Только я отказалась, – призналась Ася. – Уж больно Лиза не любила горничную. Не знаю, за что, но…
– За что! Известное дело за что! За бесстыдство ейное и не любила. Как любить-то, ежели она, Танька-то, с хозяином кувыркается!
– Что ты такое говоришь, Матрена?
– Что вижу, то и говорю. Вижу, как она по утрам в лес-то бегает. Там и избушка для этого дела имеется.
– Ты думаешь, Лиза знала?
Матрена кивнула. А потом, оглянувшись, добавила:
– И в полицию на хозяйку она, змеюка, донесла. Больше некому.
– Татьяна? Да зачем?
– Как зачем? Спит и видит в замке хозяйкой стать!
Ася только головой покачала. К пересудам она всегда относилась с недоверием и потому разговор не поддержала. Кухарка ушла.
Замок погрузился в молчание.
Ася сидела рядом с гробом, куда уложили девочку, и смотрела в окно. Сумерки стремительно густели, делая силуэты в ночи чернильными.
Длинные высокие окна, выходящие в сумрак, ловили пугливый трепет свечей. Пламя их, подобно пойманным в сеть мотылькам, билось во тьме, дрожало, делая холл замка обозреваемым для мрачных теней, которые, казалось, так и теснятся снаружи.
«Хоть бы кто-нибудь пришел, – молила Ася, леденея от ужаса. – Хоть бы кто-нибудь!»
Скрипнув, отворилась высокая дверь.
– Лев!
Она вскочила и сделала несколько шагов навстречу. Он нес цветы. Их было так много, что они едва помещались в руках.
– Давайте я помогу вам…
Она подхватила цветы с другой стороны, и они оказались лицом к лицу, очень близко.
– Как жаль… – сказал он.
И она поняла его. Как жаль, что это именно сейчас… Когда такая ночь и цветы, и эта смерть, которая всегда неуместна, но смерть ребенка… Как жаль!
Они вместе пошли в кухню за вазами, вместе расставляли цветы, которые Лев принес из оранжереи. И когда их руки случайно соприкасались, они улыбались друг другу немного грустно. Как жаль…
Они сидели неподалеку от гроба на диванчике и молчали. Ася прислушивалась к себе и удивлялась – как же легко ужас и отчаяние тают для нее рядом с этим человеком. А слезы, подступающие к глазам и сжимающие горло, – это не слезы горя, а слезы любви, которая не находит иного выхода, разве что вы-рваться наружу таким вот странным образом. И больно, и сладко, и мучительно, и безнадежно…
«Какая я эгоистка! – думала Ася обреченно. – Умерла Лиза, а я думаю о том, что все кончено для меня в этом доме. Что я теперь должна уехать, и со Львом тоже все кончено, не начавшись. И чудовищность предстоящей разлуки меня пугает больше, чем смерть девочки. И собственная участь заботит больше, чем участь других. Я ужасная, ужасная…»
Слеза побежала, скатилась с подбородка, упала на подол платья, за ней другая… Асина рука нервно теребила обивку дивана. Лев накрыл ее ладонь своей, и… все вокруг для нее закружилось в медленном танце. Сила и нежность его пальцев. И больше ничего – ни черных зеркал, ни белых цветов, ни злобной карги, скалящей зубы в темноте за окном.
Смерти нет. Есть только любовь, любовь, любовь… Только бы он не убрал руку. Только бы держал вот так же…
– Августина, вы дрожите. Вам холодно? Я принесу плед.
– Нет! Только не уходите, прошу вас!
– Хорошо, хорошо. Только не надо так дрожать. Давайте вашу вторую руку.
Кроме их голосов, в замке не осталось звуков.
– Давайте будем разговаривать, Августина. Спросите меня о чем-нибудь.
– Почему вы приехали в Бужениново?
– Сам не знаю.
– Зато я знаю. Вы любите Ирину Николаевну.
– Вы очень проницательны.
– Это потому, что я люблю вас.
– Вы прекрасны, Августина. И я рад, что вновь познакомился с вами. Но вам лучше выбросить меня из головы. Я вас недостоин, – сказал он устало. И несмотря на то что слова его были безрадостны для нее, его пальцы, сплетающиеся с ее пальцами, доставляли ей неизъяснимое наслаждение. И говорили совсем другое. – Для вас любовь имеет несколько иной смысл, чем для меня, для Ирины Николаевны, – сказал он и повторил: – Как жаль…
Ася взглянула на него. Лев не улыбался. Его профиль был четок, линии рта суровы. Янтарь глаз сверкал в дрожащем пламени свечей.
– А что вас привело сюда? Не детские же мечты о принце на коне? – спросил он.