Беатрис мучилась угрызениями совести, ведь она пообещала Марухе не разглашать сведений, которые помогли бы организовать вооруженное нападение на дом. Но Беатрис приняла нелегкое решение рассказать брату все, увидев, что он не хуже ее с Марухой осознает опасность силовой операции. А освобождение Беатрис свидетельствовало о том, что, несмотря на все трудности и препоны, путь к переговорам остается открытым.
Наутро посвежевшая, выспавшаяся Беатрис устроила пресс-конференцию в доме своего брата, где буквально все было завалено цветами. От нее журналисты и общественность смогли наконец узнать правду об ужасах плена, но при этом она не дала никаких зацепок тем, кому могло взбрести в голову действовать на свой страх и риск, подвергая опасности жизнь Марухи.
В следующую среду Алехандра, уверенная в том, что Маруха уже знает про новый указ, решила снять импровизированную праздничную телепередачу. В последние недели, по мере продвижения переговоров, Вильямисар постарался преобразить квартиру, чтобы порадовать жену после освобождения. Библиотеку устроили там, где хотела Маруха, кое-где переставили мебель и перевесили картины. На видном месте водрузили статуэтку лошади породы хэкью, выведенной еще при Танской династии. Маруха привезла ее из Джакарты и считала лучшим трофеем в своей жизни. В последний момент вдруг вспомнили, что ей не нравился коврик в ванной, и поспешили купить новый, посимпатичнее. Преображенная, сверкающая чистотой квартира стала съемочной площадкой для эксклюзивной передачи, из которой Маруха должна была узнать о новом интерьере еще до возвращения домой. Получилось великолепно. Правда, они не знали, видела ли передачу Маруха.
Беатрис очень быстро пришла в себя. Одежду, которая была на ней в день возвращения, она положила в холщовую сумку, выданную в плену, чтобы не чувствовать гнетущего запаха тюрьмы, от которого до сих пор неожиданно просыпалась посреди ночи. Муж помогал ей восстановить душевное равновесие. Призрак прошлого потревожил ее лишь дважды: то был голос Дворецкого, раздавшийся в телефонной трубке. В первый раз он отчаянно завопил:
– Лекарство! Лекарство!
Когда Беатрис узнала голос, у нее кровь застыла в жилах. Но она все же набралась духу и переспросила тем же тоном:
– Какое лекарство? Какое лекарство?
– Лекарство для сеньоры! – проорал Дворецкий.
До Беатрис дошло, что он хочет узнать название лекарства для сосудов, которое принимала Маруха.
– Вазотон, – сказала Беатрис и, успокоившись, поинтересовалась: – Как дела?
– У меня хорошо, – ответил Дворецкий, – спасибо.
– Да не у вас! – поморщилась Беатрис. – У нее.
– Ах у нее… – протянул Дворецкий. – У нее все хорошо, не волнуйтесь!
Беатрис швырнула трубку и расплакалась от нахлынувших воспоминаний о жуткой жизни в плену: гадкой еде, грязном туалете, о том, как все дни были похожи один на другой… Какой же одинокой должна чувствовать себя Маруха, сидя в этой вонючей комнате!
На всякий случай в спортивный раздел новостной телепередачи вскоре была вставлена загадочная реклама: «Принимайте басотон!» Название лекарства нарочно исказили, чтобы никто из производителей не заявил протест против использования его продукции в непонятных целях.
Второй раз Дворецкий позвонил через несколько недель, и выглядело это совсем иначе. Беатрис не сразу узнала голос: он постарался его изменить. Да и тон был совсем другой, отечески наставительный.
– Помните, о чем мы договаривались? Доньи Марины с вами не было. И никого другого тоже!
– Не волнуйтесь, я помню, – ответила Беатрис и повесила трубку.
Гидо Парра, опьяненный первыми успехами в переговорах, объявил Вильямисару, что освобождение Марухи – это вопрос трех дней. Вильямисар постарался донести это до жены, выступив по радио и телевидению. Кроме того, Алехандра, послушав рассказы Беатрис о жизни в плену, не сомневалась, что ее передачи доходят до адресата. И взяла у Беатрис получасовое интервью, в котором та поведала обо всем, что могло интересовать Маруху: как ее освободили, как поживают дети и друзья, что происходит дома, когда можно надеяться выйти на свободу.
С той поры в каждой своей авторской передаче Алехандра сообщала массу подробностей о жизни близких: какую одежду они носят, какие покупки делают, кто приходил к ним в гости. «Мануэль уже приготовил свиной окорок», – звучало в передаче, и только Маруха понимала, что в ее доме все остается по-старому. Какими бы смешными ни казались эти ухищрения, их целью было подбодрить Маруху, показать ей, что жизнь продолжается.
Однако дни шли, а никаких признаков близящегося освобождения Марухи не было. Гидо Парра увязал в путаных объяснениях и вел себя как ребенок: не подходил к телефону, куда-то исчезал. Вильямисар призвал его к порядку. Парра опять начал разводить турусы на колесах. Ситуация, сказал он, осложнилась из-за того, что полиция усиленно творит беспредел в Медельине. И пока правительство не пресечет эти жестокие репрессии, трудно надеяться на чье-либо освобождение. Вильямисар оборвал его:
– Мы так не договаривались! Все упиралось в новый указ. Он издан. Теперь это долг чести, нечего играть со мной в игрушки!
– Вы не представляете, как противно быть адвокатом этих типов! – заныл Парра. – Тут ведь не о деньгах речь идет, а о том, что они меня укокошат, если останутся недовольны. Что прикажете делать в такой ситуации?
– Давайте ее сперва проясним, – сказал Вильямисар. – В чем загвоздка?
– В том, что пока полиция не прекратит бойню и не накажет виновных, освобождение Марухи невозможно. Вот так.
Вильямисар в ярости разразился проклятиями в адрес Эскобара. А потом добавил, обращаясь к Гидо Парре:
– Убирайтесь с моих глаз! Не знаю, как Эскобар, а я вас точно убью!
И Гидо Парра исчез, напуганный не только резкой реакцией Вильямисара, но и неистовством патрона, который, похоже, не простил ему превышения полномочий на переговорах. Эрнандо Сантос понял, что Гидо Парра в панике, когда тот позвонил и пролепетал про письмо, которое поручил ему передать Эскобар. Дескать, письмо такое ужасное, что он даже боится его прочитать.
– Он безумен! – всхлипнул Гидо Парра. – Его никто не утихомирит… А значит, мне остается одно: бесследно исчезнуть.
Понимая, что таким образом прервется единственная связь с Пабло Эскобаром, Эрнандо Сантос пытался уговорить Гидо Парру остаться. Но без толку. Напоследок Гидо умолил Сантоса оформить ему визу в Венесуэлу и договориться о том, чтобы его сын закончил бакалавриат в боготинской Современной гимназии. По неподтвержденным слухам, Парра спрятался в одном из монастырей Венесуэлы, где жила его сестра-монахиня. И о нем ничего не было известно, пока 16 апреля 1993 года в Медельине не обнаружили его труп, спрятанный вместе с телом сына-бакалавра в багажнике какой-то машины без номеров.
Вильямисар довольно долго переживал свое поражение. Ну зачем, зачем он поверил Эскобару на слово? Казалось, все пропало. Пока шли переговоры, он постоянно держал в курсе событий доктора Турбая и Эрнандо Сантоса, которые теперь тоже не имели никаких известий от Эскобара. Вильямисар виделся с ними почти каждый день и старался не рассказывать им о своих злоключениях, а делился только ободряющими новостями. Он подолгу засиживался в доме экс-президента, который стойко воспринял смерть дочери, но смотреть на эту стойкость без слез было нельзя, потому что Турбай замкнулся, ничего по этому поводу не говорил. И вообще как будто бы стал невидим. Эрнандо Сантос, надеявшийся только на посредничество Парры в деле освобождения сына, тоже впал в глубокое уныние.
После убийства Марины и особенно после того, как о нем было так грубо, нагло заявлено, встал неизбежный вопрос, что делать дальше. Почетные граждане исчерпали свои возможности на переговорах, никаких других авторитетных посредников на горизонте не было. Надеяться на добрую волю Эскобара или на какие-нибудь методы косвенного воздействия смысла не имело.
Прекрасно понимая, во что он влип, Вильямисар изливал душу Рафаэлю Пардо:
– Представляете, что я чувствую?! Сколько мучений причинил Эскобар за эти годы мне и моей семье! Сначала он мне угрожал. Потом устроил покушение, и я только чудом спасся от смерти. Тогда он снова стал угрожать. Потом убил Галана, похитил мою жену и сестру. А теперь еще хочет, чтобы я защищал его права!
Но жалуйся – не жалуйся, а жребий был брошен. Единственный надежный путь к освобождению заложников вел в логово льва. Иными словами, Вильямисару оставалось только одно: полететь в Медельин, разыскать Пабло Эскобара и все обсудить напрямую.
Глава 8
Главный вопрос состоял в том, как отыскать Пабло Эскобара в городе, где свирепствовало насилие. В начале 1991 года, за первые два месяца там было совершено тысяча двести убийств – по двадцать в день. А каждые четыре дня происходили массовые убийства. Почти все вооруженные группировки вступили в сговор и начали эскалацию террора, самую страшную за всю историю страны. Центром терроризма стал Медельин. За относительно короткое время там убили четыреста пятьдесят семь полицейских. По данным департамента госбезопасности, на службе у Эскобара состояло две тысячи местных жителей, среди которых было много подростков, зарабатывавших себе на жизнь охотой на полицейских. За каждого убитого офицера полиции они получали по пять миллионов песо, за агента – по полторы, а за раненого – по восемьсот тысяч. 16 февраля 1991 года в Медельине на площади Быков при взрыве автомобиля, начиненного ста пятьюдесятью килограммами динамита, погибли три унтер-офицера и восемь агентов полиции. А заодно были убиты еще девять человек, случайно оказавшихся на этом месте, и сто сорок три ранены.
Но жалуйся – не жалуйся, а жребий был брошен. Единственный надежный путь к освобождению заложников вел в логово льва. Иными словами, Вильямисару оставалось только одно: полететь в Медельин, разыскать Пабло Эскобара и все обсудить напрямую.
Глава 8
Главный вопрос состоял в том, как отыскать Пабло Эскобара в городе, где свирепствовало насилие. В начале 1991 года, за первые два месяца там было совершено тысяча двести убийств – по двадцать в день. А каждые четыре дня происходили массовые убийства. Почти все вооруженные группировки вступили в сговор и начали эскалацию террора, самую страшную за всю историю страны. Центром терроризма стал Медельин. За относительно короткое время там убили четыреста пятьдесят семь полицейских. По данным департамента госбезопасности, на службе у Эскобара состояло две тысячи местных жителей, среди которых было много подростков, зарабатывавших себе на жизнь охотой на полицейских. За каждого убитого офицера полиции они получали по пять миллионов песо, за агента – по полторы, а за раненого – по восемьсот тысяч. 16 февраля 1991 года в Медельине на площади Быков при взрыве автомобиля, начиненного ста пятьюдесятью килограммами динамита, погибли три унтер-офицера и восемь агентов полиции. А заодно были убиты еще девять человек, случайно оказавшихся на этом месте, и сто сорок три ранены.
Пабло Эскобар винил во всем Элитный корпус, которому было поручено вести борьбу с наркомафией. Этот корпус создал в 1989 году президент Вирхилио Барко, отчаявшись навести четкий порядок в армии и полиции. Формированием корпуса занималась Национальная полиция, поскольку армию стремились максимально уберечь от пагубного влияния наркотиков и втягивания во внутренние конфликты. Поначалу в состав корпуса входило лишь триста человек, имевших в своем распоряжении вертолеты и прошедших подготовку в Особой воздушной службе, подразделении спецназа Вооруженных сил Великобритании.
Новый корпус начал действовать в районе среднего течения реки Магдалена, в центре страны, когда латифундисты создавали собственные военизированные отряды для защиты от повстанцев, и борьба эта была в самом разгаре. Позже от Элитного корпуса отпочковалось подразделение спецназа, способное вести боевые действия в городах. Оно обосновалось в Медельине и действовало на свое усмотрение, подчиняясь напрямую Главному управлению полиции в Боготе, и по природе своей деятельности не могло не превышать своих полномочий. Это породило смятение не только среди преступников, но и среди местных властей, которые с большой неохотой мирились с существованием некоей автономной, не подчинявшейся им силы. А Невыдаванцы – те вообще ополчились на спецназ, обвиняя его во всевозможном нарушении прав человека.
Жители Медельина знали, что Невыдаванцы не на пустом месте обвиняют спецназ в убийствах и произволе, они все это видели своими глазами, хотя в большинстве случаев подобные факты официально не признавались. Колумбийские и международные правозащитные организации выражали протест, в ответ правительство мычало нечто невразумительное. Спустя несколько месяцев, правда, было решено, что все облавы должны происходить при надзоре представителя Генеральной прокуратуры, однако это повлекло за собой неизбежную бюрократизацию оперативных действий.
На правосудие особо надеяться не приходилось. Судьи и судейские чиновники, получавшие скудное жалованье, которого и на жизнь-то хватало с трудом, не то что на обучение детей, оказались перед страшным выбором: или быть убитыми, или продаться наркомафии. Самым потрясающим в этой истории было то, что многие предпочли умереть.
Пожалуй, наиболее ярким проявлением колумбийского колорита было то, что жители Медельина проявили тогда удивительную способность приноровиться ко всему, и к хорошему и к плохому. Возможно, это и есть крайняя форма отваги?.. Большинство даже не подозревало, что их город, который всегда был самым прекрасным, самым оживленным и гостеприимным городом страны, превратился за последние годы в самое опасное место на Земле. В столетней истории насилия в Колумбии уличный терроризм был большой редкостью. Даже участники партизанских войн, которые вообще-то прибегали к террору, осуждали его, называя недостойной формой революционной борьбы. Народ привык опасаться возможного террора, но совсем другое было жить в постоянной тревоге, не зная, что произойдет в следующий момент: то ли бомба, подложенная в школу, разорвет детей на куски, то ли взорвется летящий самолет, то ли овощи на рынке. Брошенные наугад гранаты, убивающие невинных людей, и анонимные телефонные угрозы стали самой главной опасностью, подстерегающей горожан в повседневной жизни. Однако если верить статистике, экономическая ситуация в Медельине от этого не ухудшалась.
Раньше у нас была мода на наркоторговцев, поскольку их окружал ореол таинственности. Они пользовались полной безнаказанностью и имели авторитет в народе, творя дела милосердия в кварталах бедноты, где, будучи изгоями общества, провели свои детские годы. Арестовать их (если бы кто-нибудь этого захотел) не составляло никакого труда: достаточно было послать за ними полицейского, и тот разыскал бы их в два счета. Однако большинство колумбийцев взирало на наркомафию с любопытством и интересом, и это сильно смахивало на одобрение. Политики, промышленники, коммерсанты, журналисты, да и просто плуты охотно веселились на празднествах, которые постоянно устраивались в имении «Неаполь» под Медельином, где Пабло Эскобар завел зоопарк с жирафами и бегемотами, выписанными из Африки. А перед парадным въездом была выставлена авиетка, на которой экспортировали первую партию кокаина.
Везучий и осмотрительный Эскобар одолел конкурентов и превратился в легендарную личность, которая управляла всем, сама оставаясь в тени. Его выверенные, взвешенные заявления были так похожи на правду, что сбивали людей с толку. Когда Эскобар был в зените славы, жители Медельина воздвигали алтари с его портретом и зажигали перед ним свечи. Считалось, что он способен творить чудеса. Ни один колумбиец за всю историю страны не умел так ловко обрабатывать общественное мнение. Ни один так мастерски не умел подкупать. Но самые страшные беды проистекали из того, что Пабло Эскобар был начисто лишен способности различать добро и зло.
И вот с этим-то фантастическим человеком-невидимкой Альберто Вильямисар вознамерился встретиться в середине февраля, чтобы тот вернул ему жену. Для начала он постарался установить контакт с тремя братьями Очоа, надежно укрывшимися за стенами тюрьмы Итагуи. По договоренности с президентом Рафаэль Пардо дал Альберто зеленый свет, но предупредил о границах: это не переговоры от имени правительства, а просто разведка. Альберто не имел права заключать с Эскобаром соглашений, которые могут потребовать встречных шагов от правительства, однако правительство заинтересовано в сдаче Невыдаванцев властям в рамках новой политики. Такая постановка вопроса навела Вильямисара на мысль изменить стратегию переговоров и не упирать, как раньше, на освобождение заложников, а сконцентрироваться на том, что Пабло Эскобару необходимо явиться с повинной. А уж из этого само собой вытечет освобождение заложников.
Так начались новый этап тюремной жизни Марухи и новая фаза борьбы Вильямисара. Возможно, Эскобар собирался отпустить ее вместе с Беатрис, однако трагическая гибель Дианы Турбай изменила его планы. Для Эскобара она стала настоящей катастрофой. Мало того что его обвиняли в убийстве, которого он не заказывал, так он еще и лишился ценнейшего козыря в своей игре, и это окончательно осложнило ему жизнь. Ну а полиция после убийства Дианы так рассвирепела, что Эскобару пришлось залечь на дно.
После смерти Марины в его руках оставались Диана, Пачо, Маруха и Беатрис. Решись он в то время убить кого-нибудь из заложников, его выбор скорее всего пал бы на Беатрис. После ее освобождения и гибели Дианы в колоде было лишь две козырных карты: Пачо и Маруха. Раньше Эскобар предпочел бы придержать Пачо в расчете на выгодный обмен. Но Маруха неожиданно повысилась в цене, поскольку Вильямисар упорно вел переговоры, пока правительство не решило придать формулировкам указа большую четкость. С тех пор посредничество Вильямисара стало для Эскобара единственным средством к спасению. А единственной гарантией посредничества было удержание Марухи в плену. Так что они были обречены друг на друга.
Прежде всего Вильямисар навестил донью Индию Кинтеро, чтобы узнать подробности ее встречи с братьями Очоа. Облик Нидии дышал благородством, мужеством и сдержанной скорбью. Она пересказала Вильямисару свои разговоры с сестрами Очоа, с патриархом семейства Фабио-старшим и с молодым Фабио, сидевшим в тюрьме. У Альберто сложилось впечатление, что Нидия смирилась со страшной гибелью своей дочери, ей уже не хотелось мстить и причинять ответную боль. Она стремилась лишь к одному: пусть хотя бы такой ценой в стране установится мир. Нидия дала Вильямисару письмо для Эскобара с пожеланием, чтобы после смерти Дианы никто из колумбийцев больше не переживал такого горя, какое переживает сейчас ее несчастная мать. Сразу заявив, что правительство не может прекратить зачистки, направленные на борьбу с наркотерроризмом, Нидия тем не менее признала, что оно вполне может воспрепятствовать попыткам силового освобождения заложников, ведь и их родственники, и сама власть, да и вообще все вокруг понимают, насколько это опасно. Если во время очередной облавы полиция случайно наткнется на заложников, может произойти непоправимое, как произошло с ее дочерью. «Поэтому, – говорилось в письме, – я от всего сердца, переполненного болью, но при этом не таящего зла, смиренно умоляю вас освободить Маруху и Франсиско». А заканчивалось послание неожиданной просьбой: «Продемонстрируйте словом и делом, что вы не желали Диане смерти».