Водитель кивнул, и машина двинулась. Билли откинулся на спинку сиденья, глядя на проносящиеся мимо мрачные улицы приграничного города. Асфальт кончился, и они поехали по грязным дорогам barrios[284]. При виде такси, плещущего водой из рытвин, высоко нагруженные дровами ослики-бурро бродячих торговцев отворачивали голову. Кругом сплошная грязь.
Когда подъехали к входу в «Белое озеро», Билли вылез, прикурил сигарету и вынул кошелек из заднего кармана джинсов.
— Могу вас подождать, — сказал водитель.
— Нет, все в порядке.
— Могу зайти внутрь, подождать там.
— Я, может быть, надолго. Сколько я вам должен?
— Три доллара. Вы точно не хотите, чтобы я подождал?
— Нет, не надо.
Водитель пожал плечами, взял деньги, потом поднял, покрутив ручку, стекло окна и отъехал. Билли сунул сигарету в рот и посмотрел на здание, что стояло на краю квартала между разливами грязи и поленницами дров с одной стороны и пакгаузом со стенами из волнистого железа с другой.
По проезду обошел здание сзади, прошел мимо пакгауза, постучал в первую из двух дверей и подождал. Окурок сигареты выкинул в грязь. Уже занес руку, чтобы постучать снова, но тут дверь отворилась и выглянула одноглазая старуха. Увидев его, она первым делом попыталась захлопнуть дверь, но он вновь распахнул ее, и она повернулась и засеменила по коридору, держась рукой за голову и завывая. Закрыв за собой дверь, он оглядел коридор. Головы блядей в папильотках высовывались и тут же исчезали — чисто куры в курятнике. Двери все заперты. Не успел он пройти по коридору пяти шагов, как откуда-то выскочил мужчина в черном, с узким лисьим лицом, попытался схватить его за рукав.
— Прошу прощень, — повторял мужчина, — прошу прощень…
Резким движением Билли выдернул из его хватки руку.
— Где тут Эдуардо? — сказал он.
— Прошу прощень, — снова повторил мужчина. И снова попытался ухватить Билли за локоть.
Это была ошибка. Билли схватил его за грудки и шмякнул о стену. Какой легкий! В чем только душа держится. Сопротивления мужчина не оказывал, но непрестанно вроде как шарил вокруг себя, будто потерял что-то; Билли выпустил навернутый на руку клок черного шелка с мелкими пуговицами, и очень вовремя: у самого живота промелькнуло тонкое лезвие. Он отпрыгнул и поднял руки. Тибурсио пригнулся и зафинтил перед собой ножом.
— Ах ты, мелкий сучонок, — сказал Билли.
Ударил мексиканца кулаком точно в зубы, тот опять грохнулся спиной о стену, сполз по ней и сел на пол. Нож, крутясь и постукивая, заскакал по коридору. Из двери в его конце, кусая кулак, за всем этим наблюдала старуха. Ее единственный глаз то открывался, то закрывался, будто она подмигивает, навязчиво и непристойно. Он повернулся к сутенеру и с удивлением увидел, что тот, с трудом пытаясь встать, держит перед собой серебристый перочинный ножик, маленький и все еще пристегнутый к цепочке, перед тем украшавшей перед его обуженных в дудочку брюк. Билли ударил его в висок и услышал хруст кости. Голова сводника мотнулась, он проскользил на животе несколько футов по полу и остался лежать кучей перекрученных черных тряпок, похожий на мертвую птицу. В коридор на шатких ногах вбежала старуха, в голос вопя. Он поймал ее на бегу и развернул. Она заслонилась руками и закрыла единственный глаз.
— Ай-яй, — кричала она. — Ай-яй!
Схватив за запястья, он встряхнул ее.
– ¿Dónde está mi compañero?[285] — сказал он.
— Ай-яй, — голосила она. Пыталась вырваться, все стремилась к своднику, лежащему на полу.
— Dígame. ¿Dónde está mi cuate?[286]
— No sé. No sé. Por Dios, no sé nada[287].
– ¿Dónde está la muchacha? ¿Magdalena? ¿Dónde está Magdalena?[288]
— Jesús María y José ten compasión no está. No está[289].
– ¿Dónde está Eduardo?[290]
— No está. No está.
— Черт побери, хоть какая-нибудь сволочь тут está?
Он отпустил ее, и она бросилась к лежащему своднику, прижала его голову к груди. Покачав с отвращением головой, Билли зашагал по коридору, в конце которого подобрал нож, сунул его лезвие между дверью и косяком, сломал, ручку отбросил в сторону, повернулся и пошел обратно. Criada съежилась и выставила руку, прикрывая голову, но он вернулся не за ней: сорвав серебряную цепочку с жилетки сводника, сломал лезвие и перочинного ножика тоже.
— У этого сукина сына еще ножи есть?
— Ай-яй, — стенала criada, качаясь взад-вперед с напомаженной головой сводника на коленях.
Тот пришел в себя и одним выпученным глазом смотрел на Билли снизу вверх сквозь свисающие старушечьи космы. Одной рукой он бессмысленно болтал в воздухе. Билли нагнулся, схватил его за волосы и приподнял ему голову:
– ¿Dónde está Eduardo?
Criada застонала и, что-то бормоча, принялась отцеплять пальцы Билли от волос сводника.
— En su oficina[291], — прохрипел сводник.
Он отпустил его, выпрямился и, вытерев ставшую масляной руку о штанину джинсов, снова направился в дальний конец коридора. На украшенной фольгой двери Эдуардо не оказалось ручки, и он с минуту постоял, молча на нее взирая, потом поднял ногу и шарахнул по ней сапогом. Со страшным треском ломающегося дерева дверь не только открылась, но, сорванная с петель, упала в комнату. Эдуардо сидел за столом. С видом странно невозмутимым.
— Где он? — сказал Билли.
— Ваш загадочный друг?
— Его зовут Джон Коул, и, если по вашей вине с его головы упал хоть волос, ты, сукин сын, уже труп.
Эдуардо откинулся в кресле. Открыл ящик стола.
— Тебе бы надо там держать пистолеты. Целый ящик, набитый пистолетами.
Эдуардо взял из ящика стола сигару, закрыл его, вынул из кармана золотое приспособленьице для обрезки сигар, вставил туда сигару, чикнул ее, взял сигару в рот, а приспособленьице убрал назад в карман.
— А зачем бы это мне пистолет?
— Я тебе укажу несколько причин, если не добьюсь от тебя толку.
— Дверь была не заперта.
— Что?
— Дверь была не заперта.
— Я не затем пришел, чтобы изучать вашу долбаную дверь.
Эдуардо кивнул. Вынув из кармана зажигалку, он овеивал пламенем конец сигары, одновременно пальцами поворачивая ее во рту. Смотрел на Билли. Потом стал смотреть мимо него. Когда Билли обернулся, alcahuete стоял в дверях, рукой держась за расщепленный косяк, и дышал ровно и ничуть не учащенно. Один его глаз распух и почти закрылся, губа тоже вздулась и кровоточила, а рубашка была порвана. Небрежно дернув подбородком, Эдуардо отослал его прочь.
— Конечно же, — проговорил он, — вам не верится, что мы не способны защитить себя от подонков и пьянчуг, иногда сюда забредающих?
Он опустил зажигалку в карман и поднял взгляд. Тибурсио все еще стоял в дверях.
– Ándale pues[292], — сказал Эдуардо.
Взгляд, который Тибурсио на секунду задержал на Билли, был не более выразителен, чем если бы это смотрела какая-нибудь ползучая тварь; потом он повернулся и удалился по коридору.
— Вашего друга ищет полиция, — сказал Эдуардо. — Девушка мертва. Ее тело нынче утром нашли в реке.
— Черт бы вас драл.
Эдуардо уставился на свою сигару. Поднял взгляд на Билли:
— Вот видите, что мне приходится терпеть.
— Вы просто не могли спустить ее с крючка, ведь так?
— Вы же помните, о чем мы говорили в прошлый раз.
— Да. Я-то помню.
— Вы мне не поверили.
— Я поверил вам.
— Вы поговорили с вашим другом?
— Да. Я поговорил с ним.
— Но ваши доводы не оказали на него влияния.
— Нет. Не оказали.
— И теперь я ничем не могу вам помочь. Поймите.
— Я пришел сюда не помощи у вас просить.
— А не хотите ли подумать над вопросом о вашей собственной вовлеченности в это дело?
— Вот уж моей вины тут точно нет.
Эдуардо глубоко затянулся сигарой и медленно выпустил дым в сторону необитаемого центра комнаты.
— Вы являете собой довольно странное зрелище, — сказал он. — Несмотря на все те убеждения, которые вы, быть может, действительно исповедуете, все происшедшее в реальности явилось результатом того, что ваш друг возжаждал чужой собственности и предпринял шаги к тому, чтобы употребить ее и присвоить, совершенно не принимая во внимание возможных последствий. Но, принимал он их во внимание или нет, им, то есть последствиям, это, конечно же, ничуть не мешает. Ведь правда же? А теперь вы врываетесь ко мне во взъерошенном и полудиком состоянии, при этом учинив погром в моем деловом офисе и покалечив моего помощника. А перед этим вы наверняка были соучастником похищения одной из находящихся под моей опекой девушек, в ходе которого она погибла. В то же время вы, насколько я понял, просите меня помочь вам разобраться с возникшими у вас затруднениями. К чему бы это?
Билли посмотрел на свою правую руку. Кулак уже сильно распух. Перевел взгляд на сутенера, боком сидящего у стола, скрестив перед собой дорогие туфли.
— Думаете, у меня нет поддержки?
— Я не знаю, что у вас есть и чего нет.
— Я слишком хорошо знаю эту страну.
— Никто эту страну хорошо не знает.
Повернувшись, Билли сделал шаг. Встав в дверях, окинул взглядом коридор. Потом опять обернулся к сутенеру.
— Черт бы вас взял, — сказал он. — И вас, и всех вам подобных.
Он сидел на железном стуле в пустой комнате, шляпу держал на колене. В конце концов дверь снова отворилась, показался полицейский, оглядел его и кончиками пальцев поманил за собой. Он встал и пошел за полицейским по проходу. Там какой-то заключенный мыл тряпкой выношенный линолеум, при их приближении отступил, пропустил их и снова принялся возить тряпкой.
Полицейский стукнул костяшкой пальца в дверь капитана, отворил дверь и жестом предложил Билли зайти. Он зашел, и дверь за ним закрылась. Капитан сидел за столом, что-то писал. Поднял взгляд. И снова принялся писать. Немного погодя дернул подбородком в сторону двух стульев слева от себя.
— Прошу вас, — сказал он. — Садитесь.
Билли сел на один из стульев, а на соседний положил шляпу. Потом опять поднял ее и стал держать в руках. Капитан отложил ручку, сложил бумаги стопкой, подровнял ее с одного бока, с другого, отодвинул в сторону и устремил взгляд на вошедшего.
— Чем я могу вам помочь?
— Я пришел к вам по поводу девушки, которую сегодня утром нашли мертвой в реке. Думаю, я могу опознать ее.
— Мы и так знаем, кто она, — сказал капитан. Откинулся в кресле. — Она была вашей подружкой?
— Нет. Да я и видел-то ее всего однажды.
— Она была проституткой.
— Да, сэр.
Капитан сидел, сжав ладони вместе. Подался вперед, взял со стоявшего на углу стола дубового подносика большую глянцевую фотографию, подал ее посетителю:
— Это она?
Билли взял фото, перевернул, вгляделся. Оторвал взгляд, посмотрел на капитана.
— Даже не знаю, — сказал он. — Так сложно понять.
Девушка на фотографии была похожа на восковую куклу. Ее развернули так, чтобы лучше всего была видна рана на ее перерезанном горле. Билли осторожно держал перед собой фото. Снова посмотрел на капитана:
— Мне кажется, это, должно быть, она.
Капитан протянул руку, взял у него фотографию и положил на место лицом вниз.
— У вас есть один приятель, — сказал он.
— Да, сэр.
— Каковы были его взаимоотношения с этой девушкой?
— Он собирался на ней жениться.
— Жениться.
— Да, сэр.
Капитан поднял свою авторучку, стал отвинчивать колпачок.
— Его имя?
— Джон-Грейди Коул.
Капитан записал.
— А где этот ваш приятель находится сейчас? — сказал он.
— Не знаю.
— Вы с ним хорошо знакомы?
— Да. Хорошо.
— Это он убил девушку?
— Нет.
Капитан снова завинтил колпачок авторучки и откинулся на спинку кресла.
— Ну ладно, — сказал он.
— Что «ну ладно»?
— Вы свободны. Можете идти.
— Я был свободен и мог идти и тогда, когда пришел сюда.
— Это он вас послал?
— Нет, он меня не посылал.
— Ну ладно.
— Это и все, что вы можете мне сказать?
Капитан соединил ладони вместе. Потом постукал себя по зубам кончиками пальцев. Из коридора доносились голоса, какие-то разговоры. С улицы слышался шум машин.
— Как, вы сказали, ваше имя?
— Сэр?
— Как ваше имя? Вы говорили.
— Парэм. Я говорил, Парэм.
— Парэм.
— Вы не хотите его записать?
— Нет.
— Но оно ведь у вас уже записано.
— Да.
— Гм…
— Вы мне вообще ничего говорить не намерены? Так, что ли?
Билли посмотрел вниз, на свою шляпу. Поднял глаза на капитана:
— Вы же знаете, что ее убил сутенер.
Капитан опять постукал пальцами по зубам.
— Нам хотелось бы поговорить с вашим другом, — сказал он.
— С ним вы хотите поговорить, а с сутенером нет.
— С сутенером мы уже поговорили.
— Ага. Я знаю, как вы с ним поговорили.
Капитан устало покачал головой. Посмотрел на листочек с именем. Перевел взгляд на Билли.
— Мистер Парэм, — сказал он, — три поколения мужчин в моей семье погибли, защищая эту республику. Деды, отцы, дядья, старшие братья. Всего одиннадцать человек. Вся их вера, все убеждения сосредоточились во мне. Все надежды. В этой мысли я нахожу опору. Вы понимаете? Я боготворю этих людей. Их кровь текла по мостовым, наполняла канавы и овраги, струилась между камней пустыни. Это они моя Мексика, я боготворю их и держу перед ними ответ, но только перед ними. Я ничем не обязан каким-то сутенерам.
— Если это так, тогда я беру сказанное обратно.
Капитан наклонил голову.
Билли кивнул в сторону фото на подносике:
— Что с ней сделали? Это ведь тело.
Капитан приподнял одну руку и дал ей опять упасть.
— Он приходил уже. Нынче утром.
— Он это видел?
— Да. Мы тогда еще не знали, кто эта девушка. Там видел его один — как это по-вашему называется? — practicante[293]. Этот practicante сказал нашему сотруднику, что он прекрасно говорит по-испански. А еще у него cicatriz. Шрам. Вот здесь.
— Это не делает его дурным человеком.
— А он дурной человек?
— Насколько мне известно, он хороший парень. Очень хороший.
— Но где он сейчас, вы не знаете.
— Нет, сэр. Не знаю.
Мгновение капитан сидел неподвижно. Потом встал и протянул руку.
— Спасибо, что пришли, — сказал он.
Билли встал, они обменялись рукопожатием, и Билли надел шляпу. В дверях обернулся:
— Оно ведь не его собственное, «Белое озеро», верно? В смысле, не Эдуардо?
— Нет.
— И вы мне, думаю, не скажете, чье оно.
— Это не важно. Так, одного бизнесмена. Он ничего общего со всем этим не имеет.
— И его вы сутенером, видимо, не считаете.
Капитан долго сверлил его взглядом. Билли ждал.
— Да, — сказал капитан. — Его я тоже считаю сутенером.
— Рад это слышать, — сказал Билли. — Я тоже так думаю.
Капитан кивнул.
— Я не знаю, что именно случилось, — сказал Билли. — Но я знаю почему.
— Тогда и мне скажите.
— Он в нее влюбился.
— Ваш друг?
— Нет. Эдуардо.
Капитан еле слышно побарабанил пальцами по краю стола.
— Да? — сказал он.
— Да.
Капитан покачал головой:
— Не понимаю, как человек может работать в таком месте, если он влюбляется в тамошних девиц.
— Я тоже не понимаю.
— Н-да. А почему именно в эту?
— Не знаю.
— Вы говорили, что видели ее всего однажды.
— Да, это так.
— И думаете, что ваш друг не настолько глуп.
— Я ему в лицо сказал, что он дурак. Может, я зря так.
Капитан кивнул:
— Я тоже не настолько глуп, мистер Парэм. Я понимаю, что вы его ко мне за руку не приведете. Даже если рука у него в крови. Особенно если она в крови.
Билли кивнул.
— Будьте осторожны, — сказал капитан напоследок.
Билли вышел на улицу и, зайдя в первый попавшийся бар, заказал стопку виски. Держа ее в руке, подошел к телефону-автомату в глубине зала. Трубку сняла Сокорро, и он ей рассказал, что случилось, попросил позвать Мэка, но Мэк уже и сам взял трубку.
— Ну, вы, наверное, и мне расскажете, что там у вас происходит.
— Да, сэр. Сперва главное. Если он объявится, постарайтесь никуда его не отпускать, если сможете.
— Интересно, как это вы предлагаете мне удерживать его в том месте, где он находиться не хочет.
— Я постараюсь приехать как можно скорее. Зайду только, проверю еще пару мест.
— Я понял так, что с этим делом у него что-то пошло вкось.
— Да, сэр.
— А вы-то знаете, где он сейчас?
— Нет, сэр. Не знаю.
— Если что-то выясните, сразу звоните. Вы слышите?
— Да, сэр.
— В любом случае еще перезвоните. Не заставляйте меня тут весь вечер теряться в догадках.
— Да, сэр. Обязательно.
Он повесил трубку, выпил стопку, отнес пустой стакан к стойке бара, поставил.
— Otra vez[294], — сказал он.
Бармен налил. В зале было пусто, посетитель был всего один, и тот пьяный. Билли выпил вторую порцию, положил на стойку четверть доллара и вышел вон. Пока шел по Хуарес-авеню, таксисты наперебой зазывали его сесть и поехать смотреть шоу. Съездить поглядеть на девочек.
В клубе «Кентукки» Джон-Грейди выпил стопку неразбавленного виски, вышел и кивнул таксисту, стоявшему на углу. Они сели в машину, водитель обернулся к пассажиру:
— Куда поедем, дружище?