- Потому что мы с тобой теперь не на самом деле живем, мы теперь покабутке, и все вокруг тоже, - говорит Витка. И сует мне свою дурацкую щепку: - На, попробуй.
Вот еще, щепки грызть...
Но она пихает щепку мне в рот, и я ничего не понимаю пока, только щепка почему-то сладкая, как пряник, да это и есть пряник! Самый настоящий. И весь дом, кажется, построен из пряников и печенья. Ну, повезло! Сунув щепку за щеку, я с треском отламываю кусок вафельной водосточной трубы, а Витка с хрустом грызет перила, и тогда из дома раздается противный старушачий голос: "Кто тут ломает мою избушку?" - и у меня сердце в пятки уходит, а Витка мрачно говорит: "Ну все, влипли".
©Макс Фрай, 2004
Гигантские шаги
Явилась с утра пораньше. Порог не переступает, но совсем близко стоит. Спрашивает: сегодня придешь играть?
Я-то как раз не собирался, сыт ее играми по горло, но она поджимает губы, щурится презрительно: боишься?
Еще чего. Не хочу, это да. Надоело. Не позвала бы, так и не пришел бы. Но - боюсь?! Было бы чего бояться. Сама она боится. Я бы так и сказал, но она уже убежала. Дура вредная.
Плохо тут вот что: она, небось, опять будет водить. Она почему-то всегда водит, хотя, вроде бы, надо по очереди. Но остальные не возражают. Все же она старше всех. Наверное поэтому слова ее имеют особую силу, да такую, что нам и не снилось... И - ну да, считается, что с нею интересно. Всем, или почти всем, но уж точно не мне.
Она не любит меня, вот в чем загвоздка. Терпеть не может. Виду не подает, но это чувствуется. Вроде бы мы никогда открыто не ссорились, но вот не нравлюсь я ей, и все тут, точка. "Хитрая, наглая черномазая рожа!" - вот что она думает, когда видит меня. На себя посмотрела бы, тоже мне красотка...
Но она - да, что и говорить, отлично водит. Она то и дело изобретает какие-нибудь новые правила, поэтому игра никому не надоедает. Когда мы только начинали играть, все было просто и понятно: можно мерить землю "гигантскими шагами", шагать так широко, как только получится, или же "гномьими" шажочками, длиной в половину ступни, передвигаться - как повезет. Или просто стоять на месте, если тот, кто водит, не называет твое имя. Стоять - это (кто играл, знает) хуже всего. Потому что сто "гномьих" шагов все-таки гораздо больше одного "гигантского", какими бы длинными ни были твои ноги, а значит, всегда есть шанс - у всех, кроме того, кто стоит на месте.
Так вот. Она никогда не называет мое имя. Кто-то получает задание чаще, кто-то реже, но я - никогда. Сколько играем, а я еще ни шагу не сделал. Потому и не хотел сегодня идти: что толку начинать игру, если опять буду столбом стоять, как дурак?
А поиграть по новым правилам - ну да, конечно хотелось бы! Теперь про "гигантские" и "гномьи" шаги никто уж и не вспоминает. Теперь она дает совсем иные задания. "Три жабы", например. Это значит - расставить ноги пошире, присесть на корточки и прыгнуть три раза, не выпрямляясь. Или "восемь цапель" - вышагивать, задирая колени высоко, к самому подбородку. Иным приходится гусеницей ползти, или зайцем метаться, а кому-то - обезьяной скакать, цепляясь руками за ветки, не касаясь ногами земли. А то вдруг велит сделать "два перекатиполя" - это значит, что нужно свернуться клубком и катиться по земле, кувыркаясь, пока сил хватит, а потом остановиться, передохнуть - и еще раз. Я бы долго мог катиться, я ловкий и сильный, но приходится стоять столбом, ждать, вдруг сжалится? - а она-то, небось, и слова такого не знает.
Зато она знает великое множество других слов. Сладкоречива, змея. В чье угодно сердце заберется, как в чужую нору. Будет лежать там, изготовившись, дожидаться возвращения хозяина, чтобы вонзить в его горло ядовитые зубы. Она такая, о да. Может быть потому и не любит меня, что знает: я ее насквозь вижу. Хитрец хитреца видит издалека; был бы я старше всех, она бы у меня поплясала, пожалуй! И все бы поплясали.
Но сила не на моей стороне, и вряд ли тут что-то можно исправить. Поэтому надо терпеть. Я, правда, решил не играть больше, да вот, сама позвала. Прежде не бывало такого, чтобы она звать кого-то трудилась. Мы сами приходили.
Что у нее на уме? Не знаю, но теперь пойду.
Придется, раз так.
Иду, камешки мелкие под ногами похрустывают, словно грызет их с голодухи неприхотливый великан. Пока я раздумывал, солнце высоко поднялось над горизонтом, греет, но не жжет. Хорошее утро. Уже почти никто не вспоминает, как мы жили без солнца. Я и сам почти не помню, как, но ведь было дело, жили. А некоторые теперь твердят, будто солнце было всегда. Врут зачем-то. И ладно бы другим - так нет, себе же врут, без всякой выгоды. Не понимаю.
И пусть.
Стоят, ждут, без меня не начинают. С чего бы такая честь? Ох странно!
- Я пришел, - говорю.
- Долго же ты шел, - хмурится моя сероглазая соседка. Она строгая, но совсем не злая. И справедливая. Если бы она водила, я бы не остался вне игры, даром что никакой дружбы между нами отродясь не было.
Вот и сейчас она хоть и попрекает, но ведь говорит со мной. А прочие отводят глаза, словно бы нет меня, или даже хуже: словно бы мы все вдруг научились умирать, и я умер первым, сам того не заметив. Только черномазая, наша старшая сестренка, улыбается до ушей. Рада меня видеть. Да я что-то не рад. Но ладно, пришел, так уж пришел. Не уходить же теперь. Хотя...
- Сегодня мы будем играть совсем иначе, - говорит она, улыбаясь все шире, так, что зубы можно сосчитать, все три сотни, или сколько их там у нее. У меня пальцев на руках не хватит, а то я бы не поленился, пересчитал бы.
- До сих пор мы просто развлекались, - продолжает черномазая. - Рада, что вам понравилось. Но сегодня все будет всерьез.
Ну ничего себе! Как это - "всерьез"?! Не понимаю.
- Я вам помогу, - обещает она. - Вот увидите, нет ничего проще. Будем делить территорию. Сколько сумеете пройти-проползти-облететь - вся ваша, хозяйничайте там, как хотите.
Как я погляжу, многим стало не по себе. Но ведь не расходимся, стоим, ждем начала игры. Попробовать бы хоть разочек, как оно - "всерьез" - и гори все огнем!
Поначалу все идет как всегда: мы стоим у черты, на берегу Великой Реки, а она - далеко впереди, где начинается лес. Но когда выкликает кого-то, все отлично слышно. Голос у нее зычный, думаю, даже мертвецов из могил поднял бы. Но нет среди нас мервецов. Пока, по крайней мере, нет. Потом когда-нибудь, думаю, будут. Мы же, как и люди, под Луной живем, а она кого хочешь умирать научит.
- Афина - одна сова! - кричит черномазая, и моя суровая сероглазая соседка птицей взмывает в небо, а мы пялимся на нее, не можем понять, как это случилось?
Прежде мы никогда не превращались в птиц, или зверей, хоть и считается, будто мы все можем. Вероятно, мы действительно можем все, не знаю. Но, по правде говоря, мы пока мало что пробовали. Мы не очень давно есть, вот в чем дело. Вот и не успели еще разобраться, что к чему. Прежде нас не было, а потом мы уже были, но не было солнца, я это очень хорошо помню, а другие - почему-то нет. Некоторые вон твердят, будто мы вообще были всегда - вот же дурни!
- Ганеша - тысяча слонов!
И добродушный увалень Ганеша тут же превращается в огромного, тяжелого, красивого зверя. Медленно, с достоинством делает шаг, потом другой, третий. Ну да, ему же тысячу шагов сделать велели. То-то счастливчик. Не зря день проживет.
А я? Хотел бы я знать, на этот раз она выкликнет мое имя? Ну хоть сегодня-то, если уж у нас такая игра пошла, что и не игра вовсе...
- Себек, девятьсот крокодилов!
И - да, гляди-ка, нет больше нашего Себека, зато ползет к воде грузный, зубастый ящер. Эк его превратила! И что, интересно, светит мне при таком-то раскладе? Может быть стоило дома отсидеться? Но ведь не екнуло сердце, не предсказало беду. Значит, и не будет никакой беды? А воздатся мне за прежнее терпение, белым соколом взмою к облакам, трижды облечу землю прежде, чем солнце приблизится к горизонту...
Но соколом взлетел Гор, а чуть позже Уицилопочтли вспорхнул невесомой птицей-мухой колибри.
Жирной рыбой плюхнулся в реку Эа, медведем взревел Велес, заржал, гарцуя, Бурак, тявкнул Анубис. Мои товарищи по играм один за другим расставались с привычным обликом, и только я по-прежнему стоял столбом, гадал: кем предстоит стать мне? Или снова не вспомнит, не успеет, не обратит на меня внимание? Зачем же тогда звала? Сама ведь домой ко мне заявилась, спрашивала: "Придешь играть?" Издевалась?
Ну да, а как иначе?
Эх, не надо было ее слушать, не надо было сюда приходить. Сидел бы один, горя не знал бы...
И вдруг, когда я уже почти утратил надежду, она назвала мое имя. Впервые с тех пор, как стала водить.
- Цагн - один богомол!
И я застываю на месте, цепенею, чувствую, как истончается мое тело, как помимо воли тянутся к небу руки. Теперь я не божество, святоша. Хуже того, помешище. Ладно, пусть бы, не так уж важно, кем я буду и зачем я теперь буду, но ведь ни шагу не могу сделать! Стой на месте, руки, лапки свои тощие к небу тяни - вот и все, что тебе светит, братец Цагн, бессмысленный богомол. Ни одного шага, ни единой пяди земли мне не досталось. Так нечестно, неправильно, несправедливо, крикнуть бы, но лишь стрекочу, на потеху товарищам по игре.
Что будет теперь с бедным моим народцем? Пропадут ведь. Совсем пропадут.
Сука, подлая черномазая сука Геката.
©Макс Фрай, 2004
Прятки
Старуха лучше всех умеет искать.
Ну, то есть, она не настоящая старуха, не седая с палочкой, а просто Олька Старухина из дома напротив, который в форме буквы "Г", как шахматный конь ходит. Это я придумала, что она Старуха, давно, когда мы еще не по-настоящему в школу ходили, а только раз в неделю в приготовишку. Олька, конечно никакая не старуха, она даже младше меня почти на год: я в декабре родилась, потом был Новый год и Двадцать Третье февраля, потом еще вся весна и целое лето, и только тогда наступил сентябрь, и Олька тоже родилась - здрасьте, наконец-то!
Но теперь мы все равно учимся в одном классе, потому что ее согласились записать в школу в шесть лет. Так, оказывается, можно. Тем более, что ей всего неделя до дня рождения оставалась. И правильно, что взяли: Старуха, между прочим, самая высокая в классе, и еще в приготовишке читала как взрослая, а не по слогам.
И еще она лучше всех умеет искать, когда мы играем в прятки.
У нас большой двор: в нашем доме четыре подъезда, а в Олькином аж восемь, и в каждом подъезде обязательно кто-нибудь из детей живет, иногда даже несколько сразу. А двор считается общий для двух домов. Поэтому у нас во дворе получается большая компания. Мы очень дружные, даже с мальчишками почти никогда не ссоримся, хотя они конечно бывают вредные. Но в других дворах мальчишки в сто раз хуже! И когда во дворе какая-нибудь игра начинается, мы всех-всех принимаем, даже самых маленьких, вроде Руслана и Люськи, хотя они вообще даже в школу еще не ходят. А самые старшие у нас Ада, Плут и Гера. Они уже в пятый класс перешли, но все равно иногда с нами играют. Ада и Плут совсем хорошие, не комадуют, а Гера сильно задается, говорит, с нами скучно. Ну так мы его и сами нарочно не зовем: подумаешь, сильно надо! Но иногда Гере надоедает задаваться, и тогда он всякие интересные вещи рассказывает из книжек, а однажды вечером созвездия показывал. Только я плохо запомнила, кроме Большой Медведицы все равно ничего не смогу узнать, если одна буду смотреть, без Геры, а он все-таки редко соглашается показывать...
Но в прятки играть Гера, конечно, не придет. Ну и не надо. Он, между прочим, прятаться плохо умеет, его отовсюду видно, как взрослого, а нас и без него много, пока всех найдешь, так может быть и вообще вечер наступит!
Во дворе играть в прятки не очень интересно. Тут конечно тоже есть куда спрятаться, но мы же тут всегда живем, мы все хорошие места для прятанья уже давно знаем. Гораздо лучше играть на Дачках. На самом деле там никаких дач нет, а просто пустырь такой. Огромный-преогромный: сразу за складом начинается и аж до самой рощи, где мама весной щавель рвет. Его все так называют: "Дачки". Папа говорит, там раньше, до войны, или вообще до революции правда всякие дачи были, а потом дачников повыгоняли, а дома поломали, чтобы город строить, но как раз на этом месте город еще до сих пор не построили почему-то, дальше наших домов уже никто не живет.
Мы еще вчера договорились, что сегодня на Дачки пойдем в прятки играть. Нам разрешают, потому что знают: мы все равно туда часто ходим, и кому не разрешают, тоже вместе со всеми убежит, даже если дома потом накажут. "Пусть хоть предупреждают, куда ушли ноги ломать", - так моя мама говорит, и вообще все родители.
Старуха за мной зашла рано, когда мы с мамой еще завтракали. Ее тоже за стол усадили: она худая-прехудая, как скелет из Комнаты Страха, мама когда ее видит, сразу варенье из буфета достает и конфеты шоколадные. Говорит, у нее "душа болит"; я не знаю, как это бывает, но думаю, это примерно как флюс, только не во рту, а внутри где-нибудь. А Олька что - она конфеты лопает и все равно не толстеет, она еще и дома с добавкой ест, говорит, у нее все в рост уходит, поэтому она выше всех в классе, хоть и младше.
Мама и на этот раз достала варенье, потом подумала, махнула рукой и отдала нам мороженое, которое лежало в холодильнике на после-ужина. Сказала: гуляйте, девчонки, вам положено, у вас каникулы, а у меня работа, селяви, так что адьё! Она много иностранных слов знает и часто их говорит, хотя работает парикмахершей, а совсем не разведчицей и даже не переводчицей. Но я иногда думаю: разведчики - они же не говорят дома правду, им нельзя, Штирлиц вон тоже ничего дома жене не говорил, хотя она сама наверное догадывалась... Так что очень даже может быть, что моя мама все-таки разведчица - ну, хоть чуточку. И когда она на работе задерживается, а папа страшно волнуется и всем звонит, а потом они ругаются, потому что папа хочет знать, где мама была, а она не говорит, я почти уверена, что она все-таки - да...
Мама ушла, а мы со Старухой стали есть мороженое. Она слопала быстро свою порцию и говорит: "А все равно я тебя найду, вот увидишь!"
Это мы вчера поспорили. Мне надоело, что Старуха вечно всех быстро находит, а потом хвастается, и я сказала: "Завтра ты меня точно не найдешь, спорим!" И мы по-настоящему поспорили, на две жевачки. У меня есть с Микки-Маусом, американские, мне дядя Витя целый блок весной подарил. Они мне даже немножко надоели: все одинаковые. А у Старухи, скорее всего, ничего нету, просто она думает, что раз всех всегда находит, то и меня сегодня найдет. Она даже не представляет, какое я знаю место! А я вчера вечером специально на Дачки ходила, готовилась, разведывала, где буду прятаться. И я такое место нашла! Такое!!! Там даже партизаны на войне могли бы спрятаться, если бы вдруг фашисты к нам в город пришли, а не только я от Старухи. Но я пока молчу, ничего не говорю. Делаю вид, что мне чуть-чуть обидно и даже завидно, чтобы Олька не подумала, что у меня есть своя секретная хитрость. И она не подумала.
А потом мы помыли чашки и вытерли стол, чтобы маме вечером не надо было за нами убираться, и пошли на Дачки.
А там уже почти все собрались на пригорке, где кусок сломанной кирпичной стены из травы торчит. Такое хорошее, удобное место, его отовсюду видно. И когда мы в прятки играем, тот, кому выпадает искать, всегда возле этой стенки стоит, жмурится, считает до ста. А когда тебя нашли, нужно тоже сюда бежать, на пригорок, наперегонки с водящим. Если прибежишь первым, стукнешь по стенке и скажешь: "Тут-тук за себя!" - то все, не считается, и водить в следующий раз тебе уже точно не придется. А если он первый до стенки добежит, скажет: "Тук-тук за Васю", или "за Катю", - или как тебя зовут, тогда считается, и одна надежда, что кого-то найдут и застукают после тебя. А если нет, значит будешь водить.
Такие у нас правила: тот, кого последним застукали, должен потом сам искать. Зато тому, кто лучше всех спрятался, никуда бегать не надо. Водящий поищет-поищет, махнет рукой, залезет на пригорок, скажет: "Сдаюсь!" И все, можно выходить, а все будут стоять и удивляться. Я умею хорошо прятаться, меня часто не могут найти, только вот Старуха всегда находит, и мне та-а-ак обидно становится!
Некоторые - вот, например, у моего двоюродного брата Юрки во дворе - играют в прятки по другим правилам. У них водить должен тот, кого застукали первым, и потом уже больше никого не ищут. Но по-моему, это неинтересно: только-только спрятались, и уже все, пора вылезать. И тогда выходит, все остальные зря старались, прятались, как дураки, и никогда уже не узнаешь, нашли бы тебя, или нет.
Так что у нас правила в сто раз лучше. Или даже в миллион. Я Юрке говорила, но он глупый, не понял ничего. Он вообще никогда ничего не понимает, и только спорит по любому поводу, хотя он аж на два года младше и должен бы слушаться...
Мы со Старухой, получается, почти самые последние на пригорок пришли. После нас только Пашка еще прибежал, и тогда мы решили начинать и стали считаться, кому первому водить. И выпало Чике. Он ищет так себе, зато бегает лучше всех. Если уж кого-то найдет, то прибежать раньше него к стенке и отстукаться вряд ли получится. Я поэтому подумала: может быть, спрятаться прямо сейчас, куда я от Ольки хотела? А то водить совсем не хочется, я искать не люблю, тем более в самом начале игры. Обидно будет! Но все-таки решила на Чику такое место не тратить. Я вот лучше в овражек залезу, там заросли густые, вряд ли он меня разглядит...
Я в прятки водить не люблю, а Старуха любит. Ну, я же говорю, она лучше всех ищет, поэтому ей нравится. Она так любит водить, что иногда даже поддается специально: возьмет, да и высунется раньше времени, а потом бежит нарочно медленно, чтобы ее застукали. Хотя вообще она здорово бегает, может быть даже как Чика. Но сегодня у нее долго не получалось поддаться: все время после нее еще кого-нибудь находили - и привет, гуляй-вася, кушай травку. Мы долго играли, может быть даже три часа, и уже надоело немножко. Еще чуть-чуть, и кто-нибудь предложил бы пойти за ежевикой, или наоборот в город, витрины смотреть, но тут наконец выпало водить Старухе, и всем опять стало интересно. Можно подумать, что только начали. А у меня аж в горле пересохло, и в ушах зазвенело, как будто на сцене стихи читать надо. Вот как разволновалась! Все-таки она очень хорошо умеет искать, а я так хочу ее хоть разочек перехитрить, мне даже жевачки не надо, я сделаю вид, что забыла про спор, и Микки-Мауса ей потом подарю, мне не жалко, мне лишь бы услышать, как Олька говорит: "Все, сдаюсь!" - вот один-единственный разочек, и больше не нужно, честно-честно.