Несколько дней,
а иногда и недель.
Ну, то есть, пока ей не найдется замена,
такая же, или лучше.
Очень знакомая ситуация, да?
Причем, в обоих случаях:
если считать горение "благом" для хвороста,
и если расценивать горение как "зло" для хвороста,
все равно знакомая ситуация.
Всегда нужен кто-то, чтобы помогать другим (таким же, как он сам)
сгореть побыстрее.
И пока он делает свое дело,
он свободен от повинности гореть (или лишен права гореть),
все равно.
Все равно, действительно.
©Макс Фрай, 2004
Про кофе
Матушка моя употребляла этот напиток в нечеловеческих количествах, ссылаясь на пониженное давление. "Кофейными" у нас в доме считались двухсограммовые чашки, в отличие от "нормальных", т.е. полулитровых чайных. Я из семьи великанов, ага.
Лет до восьми мне кофе не давали, даже попробовать ни разу не удалось. И украсть не получалось: холщевый мешок с кофейными зернами и банки с дефицитным растворимым кофе хранились в каких-то недоступных местах, чуть ли не под матрацем родительским. Впрочем, мне и не хотелось. В ту пору меня куда больше интересовали компоты да лимонады.
Поэтому моя первая встреча с роковым судьбоносным напитком состоялась вдали от дома, на вражеской, можно сказать, территории, при весьма драматических обстоятельствах.
Дело было так.
Мы учились во втором классе, когда нас впервые повезли "на дружбу". Придется, наверное, объяснить, что это такое, ибо не всем присутствующим довелось собственноручно оккупировать какую-нибудь разнесчастную соцстрану, а "на дружбу" только детей оккупантов и возили.
Так вот, "дружба" - это когда русских школьников грузят после уроков в автобус и везут в немецкую школу, где их уже ждут аутентичные ровесники. Или наоборот: нужно сидеть в классе и ждать, пока привезут кучу незнакомых иностранных детей, и начнется праздник. Это происходило то ли раз в год, то ли дважды, не чаще. Ибо нефиг часто дружить.
Оно, впрочем, и хорошо, потому что мероприятия выходили тягомотные. Самой интересной была короткая финальная часть, когда мы обменивались подарками. Заранее скажу, что обмен выходил неравноценный: мы дарили немецким друзьям октябрятские звездочки (позже - пионерские галстуки) и поделки, специально изготовленные на уроках труда. А они нам - не только значки и галстуки, но и настоящие игрушки, купленные в магазинах за марки. То есть, быть русским школьником выходило выгодно.
Но в тот раз мы ехали "на дружбу" впервые и не знали, чего ждать. Поэтому ждали, как водится, чуда. По крайней мере, я.
Вместо чуда нас загнали в актовый зал и битый час произносили речи. Потом немецкие школьники показывали самодеятельность - еще часа два. То есть, ужасно долго. И все бы ничего, но мне очень хотелось пить. Пить мне захотелось еще в автобусе, но нас в этом смысле воспитывали, как спартанских мальчиков: т.е., если чего-то хочется - пить, или, к примеру, в туалет, - надо терпеть. Потому что, если попросишь, все равно, скорее всего, не дадут, зато попрекать потом долго будут: что ж ты, потерпеть не можешь? А как же Зоя Космодемьянская? То-то и оно, что Зоя.
Поэтому пришлось стиснуть зубы и ждать окончания торжественной части. У меня была хрупкая надежда, что после самодеятельности всех отпустят в туалет, а там вода в кране. Но надежда рухнула: в туалет никого не отпустили, а сразу повели нас в столовую, где было сервировано угощение. Во рту у меня к тому времени было уже так сухо, словно мы совершили недельный переход через какую-нибудь Великую Пустыню. Но вид накрытых столов вселял бодрость: там стояли не только тарелки с крендельками, но и чашки. И - ура! - чайники. А значит, дадут попить. И значит - жить можно.
И вот уже чашку мою заботливо наполняют до краев горячей жидкостью, я дую, не обращая внимания на запах, и делаю большой, жадный глоток.
О ужас.
Это был не чай, а кофе. Черный. То есть без молока и сахара. Взрослого человека этим не испугаешь, но для восьмилетнего ребенка, который попробовал кофе впервые в жизни, это был серьезный шок. Только память о Зое Космодемьянской помогла мне не выплюнуть горькую гадость на белую крахмальную скатерть. Пришлось срочно заесть кофе крендельком, который, в довершение всех бед, оказался соленым.
Это стало последней каплей. Взрослым немецким друзьям все же пришлось отвести меня в туалет, где умирающее дитя выдуло литров пять воды из-под крана, после чего жизнь в очередной раз победила смерть неизвестным Даниилу Хармсу способом.
С тех пор я считаю кофе своим личным врагом и, будучи существом мстительным и злопамятным, делаю все, чтобы его не осталось на земле. Уничтожаю, то есть. Пью с утра до ночи, полулитровыми кружками. Я из семьи великанов, вы не забыли?
©Макс Фрай, 2004
Про случайные встречи
Я не люблю назначать встречи. То есть в случае необходимости я, конечно, звоню, пишу, договариваюсь; "не люблю" вообще редко тождественно "не делаю", увы. Но по-настоящему мне нравится встречать друзей случайно: на улице, в кофейне, в автобусе, в холле кинотеатра.
Еще и не так бывает.
Приехать в приморский город, где прошло до тридцати почти лет затянувшееся детство, встать на краю тротуара, поднять руку и обнаружить за рулем лихо притормозившего красного "Опеля" старинного приятеля, похудевшего, поседевшего, зато загорелого и совершенно довольного собой.
Колесить по всей стране стопом и на электричках, застрять на всю ночь в Умани какой-нибудь дурацкой, в пять часов утра зайти погреться в грязный привокзальный буфет и обнаружить там младшую сестренку одного из приятелей. Ей, теоретически говоря, положено сейчас дома сидеть, к выпускным экзаменам готовиться, а она - вот где, пьет жидкий чай, настоенный местными умельцами на половых тряпках, глядит на тебя изумленно, глазам своим не веря, а значит, можно приступать к спасению заблудшего ребенка (и себя заодно) из этой проклятой дыры, откуда уехать практически невозможно, это все знают.
Оказаться по делам в Дюссельдорфе, порезать палец, зайти в аптеку за пластырем и встретить там коллегу, с которым года полтора не получалось встретиться в Москве, несмотря на обоюдное практически несгибаемое намерение.
Такие случайные встречи благословенны; если слух ваш чуток, вполне можно различить похрустывание крахмальных юбок судьбы, спешно свернувшей в соседнюю подворотню. Случайная встреча на улице - это, возможно, еще не жест ее, но уже улыбка краешком рта.
Я доверяю случайным встречам больше, чем запланированным: мои планы состряпаны мною же (человек глуп по определению; я - человек, следовательно...) - а расписание непреднамеренных столкновений составляется без человеческого вмешательства.
Я могу отложить спешное дело, чтобы выпить кофе с малознакомой девушкой, которая когда-то работала в соседнем офисе. Не из сентиментальных соображений, а потому лишь, что мы нос к носу столкнулись в самом центре Москвы, в переходе с Чеховской на Тверскую, а в тамошней толчее, по моим наблюдениям, практически невозможно опознать даже собственного двойника - разве что он наступит вам на ногу.
Я действительно очень серьезно отношусь к случайным встречам. Однажды мне довелось внезапно уехать в Киев, с червонцем и носовым платком в кармане, вместе с приятелем, случайно встреченным на пороге фотоателье. Иных причин принять его дурацкое, честно говоря, предложение у меня не было.
Когда в юности мне взбрело в голову рассориться с лучшим другом, судьба взялась нас мирить. Сталкивала лбами в самых неожиданных местах - с завидной настырностью. Мы встречались по несколько раз на дню, в кофейнях, гастрономах и проходных дворах. Можно было уехать из обжитого центра в самый дальний спальный район, и обнаружить отвергнутого друга на конечной остановке маршрутного автобуса: у него тут, оказывается, тетка живет. Или вовсе сбежать за город, проехать шестьдесят километров на электричке и встретить его на проселочной дороге - гостит, мерзавец, у приятелей на даче, что тут будешь делать!
Разумеется, мы помирились, иного выхода у нас просто не было.
Мой блокнот почти чист; в памяти телефона - от силы пара десятков номеров, да и те не "дружественные", а деловые: провайдер, сантехник, страховая компания, справочная вокзалов и еще какие-то необходимо-необязательные контакты в таком же духе. Я вовсе не живу отшельником, просто мне нравится полагаться не на телефон, а на интуицию. Вознамерившись скрасить вечер задушевным трепом, я могу просто выйти из дома и отправиться "туда - не знаю куда", в Старый Город, в парк, на вокзал - никогда не знаешь, где тебе повезет; не знаешь, но нутром чуешь, о да!
Мой способ поддерживать дружеские отношения на первый взгляд кажется неэффективным, однако доставляет ни с чем не сравнимое удовольствие. Знакомец, случайно вынырнувший навстречу в самый неожиданный момент, кажется существом необыкновенным; каждое его слово приобретает особый, скрытый смысл, от его предложений невозможно, немыслимо отказаться. Он сейчас - почти Меркурий, почти посланец, почти богов...
Собственно, именно так все становится на места: мы, разумные, бескрылые двуногие звери, всегда должны бы быть друг для друга необыкновенными существами и "почти посланцами". В противном случае, зачем вообще тратить время на совместную молотьбу тяжелой воды в молитвенных ступах?
Я, впрочем, ничего особенного не жду от случайных встреч. Не думаю, что нечаянные мои визави непременно должны говорить слова и совершать поступки, которые перевернут всю мою жизнь. Ну, то есть, теоретически они, конечно, могут ее перевернуть (кто и что угодно может), но надежда эта не входит в типовой пакет моих информационных ожиданий. Вообще никаких надежд - только радость случайной встречи. Очень нежный, экологически чистый эндорфин длительного действия.
©Макс Фрай, 2004
Про Луна-парк
Чешский Луна-парк приезжал к нам в город весной, не то в апреле, не то в мае, становился лагерем на окраине ЦПКО им. Шевченко, а осенью сворачивался и уезжал. В городе было еще несколько мест, где качели-карусели ("лодочки", "цепочки", "машинки") работали круглый год, имелось даже Колесо Обозрения все в том же парке Шевченко, но особого ажиотажа эти атракционы не вызывали. Туда редко ездили специально, и никогда на весь день, на "своих", местных каруселях родители могли прокатить ребенка между делом, если уж все равно шли мимо. А в чешский Луна-парк ехали как на праздник, со всех концов города, запасшись деньгами, отменив все дела. Выстраивались в длиннющие очереди у касс, а потом - у атракционов; в иной воскресный день можно было целый час дожидаться одного-единственного катания. Ну, наши родители к очередям были привычные, ждали, а мы, дети, носились вокруг, вопили, рыдали и хулиганили, дурея от томительного ожидания чуда.
От чешского Луна-Парка несколько скучных, невнятных аллей парка Шевченко превращались в волшебную страну, в набор цветных иллюстраций к романам Маркеса, которые мы, умные дети, прочитаем когда-нибудь, много позже, а тогда можно было просто войти "в картинку" и кататься на каруселях, пока у мамы не закружится голова, и она не станет по-детски ныть: "Пойдем домой, ну пойдем же!"
Впрочем, моя мама так любила непременные составляющие этого праздника: мороженое, музыку и нарядную толпу, что полдня пролетали для нее незаметно. Поэтому в Луна-парке мы с мамой никогда не ссорились, а домой возвращались, признаваясь друг другу в любви и обмениваясь всякими невыполнимыми обещаниями и фантастическими планами на ближайшее будущее. Это для нас было важно.
Чешские карусели-атракционы каждый год немножко менялись, поэтому идти в Луна-парк в самый первый раз было особенно интересно: что новенького? Все знали, что в первые выходные после открытия в Луна-парк ходить не надо, потому что будут толпы, но все равно не выдерживали, садились в трамвай и приезжали, да еще два раза кряду: в субботу и в воскресенье.
Основной набор платных радостей был такой: цепочные карусели, еще несколько приспособлений для вращения по кругу разной степени экстремальности (где-то нас крутили быстрее, где-то медленнее, где-то кабинку наклоняли вбок, или дополнительно вращали вокруг своей оси), какая-нибудь разновидность "Американских горок", лилипутские автомобили для любителей самостоятельно устраивать дорожные происшествия, Комната Страха, Комната Смеха, тир, кегельбан, еще несколько павильонов для добычи призов, вожделенных, когда смотришь на них издалека, и совершенно бесполезных, когда они оказываются в руках у счастливого победителя.
Комната Страха заслуживает отдельного рассказа. Несколько лет кряду там ничего страшного не происходило: ну, везут тебя куда-то, двери железные с грохотом распахиваются, скелеты какие-то дурацкие, крики-вопли, - все это было скорее смешно, чем страшно. В каждой школе пятиклассники рассказывали третьеклассникам, что в Комнате Страха работают обыкновенные взрослые люди, переодетые скелетами, и травили какие-то немыслимые байки о том, как хулиганы из какой-то там школы сами переоделись скелетами и напугали работников Комнаты Страха до потери сознания. Врали, конечно, но слушать это вранье было приятно: миф о победе любителей над профессионалами - одно из сладчайших воплощений богоборческой идеи, известное дело.
Но однажды чехи придумали простой и гениальный ход. Посреди поездки по "пещере ужасов" кабинка с пассажиром внезапно останавливалась в полной темноте. Довольно долго стояла: полминуты, или даже целую минуту. И вот от этого становилось по-настоящему страшно. Тут не то что скелет, тут просто громкий визг напугать мог до полусмерти. Страшно было не только в первый раз, но и во сторой, и в третий, и в пятый. С тех пор я совершенно бесплатно знаю секрет, которому всяких "мастеров ужаса" на специальных курсах небось учат: чтобы человек по-настоящему испугался, он должен ощутить себя абсолютно беспомощным. Точно знать, что ситуация вышла из-под контроля, и от него ничего не зависит. Тогда в качестве пугала любая погремушка сойдет.
К лету ажиотаж вокруг Луна-парка обычно утихал, очереди по выходным существенно уменьшались, а в будние дни атракционы и вовсе пустовали. Во второй половине августа все вдруг вспоминали, что чехи скоро уедут, ну и вообще лето заканчивается, и Луна-парк снова становился самым популярным городским развлечением. Потом наступало какое-нибудь солнечное сентябрьское воскресенье, когда мы садились в трамвай, ехали к парку Шевченко и еще издалека видели лысые проплешины опустевших аллей, жалкие тряпочки-деревяшки, да унылое Колесо Обозрения на горизонте, на другом конце парка. Все, чехи уехали. Скоро зима.
В детстве мне было совершенно очевидно, что Луна-парк уезжает вовсе не домой в Чехословакию, а на юг, в Африку куда-нибудь, как перелетная птица. Очень хотелось однажды застукать работников этой фабрики грез во время сборов, спрятаться среди карусельного оборудования, завернуться в брезентовый чехол, чтобы увезли наконец в волшебную страну какую-нибудь.
Но они всегда уезжали без предупреждения, не вывешивали объявлений: "Завтра - последний день", - ничего в таком роде.
А ребенок существо подневольное, ему каждый день в парк имени Шевченко на трамвае ездить никак не возможно: такая экспедиция готовится долго и тщательно, обман умножается на хитрость, интриги плетутся мастерски - не зря все-таки Штирлиц мой кумир! И вот, когда родители благополучно поверили в вымышленную репетицию вымышленного школьного драмкружка с последующим посещением планетария, несешься после уроков к трамвайной остановке, сердце из груди рвется от ужаса и ликования, едешь потом, притиснувшись пылающей щекой к ледяному металлу компостера, приезжаешь - ан все, нет чехов, ускользнули.
Так было со мной три года кряду, а потом детство как-то быстро и нелепо закончилось, и побег мой с Луна-парком так и не состоялся.
©Макс Фрай, 2004
Про выбор
В ситуации,
когда у живого человека (про мертвых не скажу - не знаю) есть выбор:
все на фиг поменять,
или оставить, как есть,
как ни странно,
безопаснее
(да-да, именно безопаснее)
выбирать перемены.
Потому что, если уж дошло дело до выбора,
перемены все равно будут,
только за волосы поволокут,
лицом по камням,
с пулеметом у виска.
А мог бы сам ножками идти,
хоть и лень, конечно
(никто не говорит: "лень", называют другие причины, но мы-то знаем).
Короче говоря, есть такое правило.
Не сказать, чтобы оно мне шибко нравилось,
но оно работает.
©Макс Фрай, 2004
Про трубачей
Говорят, хорошие игроки стараются припрятать в рукаве козырного туза - на всякий случай. У меня в рукаве точно нет никакого туза - ни козырного, ни даже благодатного Туза Чаш, чтобы в черный день обещать страждущим "счастья для всех, чтобы никто не ушел обиженным".
Я бы, в общем, с радостью, но нет у меня никакого туза.
Зато в моем рукаве припрятана волшебная флейта. На черный и белый день - сгодится.
Две судьбы, которые вызывают у меня - не то чтобы зависть, но почти невыносимое желание немедленно перебраться из своей шкуры в чужую: быть Гамельнским Крысоловом, или архангелом Гавриилом. Понимаю, кощунственное это занятие - архангелу завидовать. Ну, ничего не попишешь, бывает.
Оба "духовики", ну да. Не пианисты какие-нибудь.
Уводить детей непонятно куда, незнамо зачем, но оттуда, где уж точно тоска смертная, жизнь чужая, вымороченная, короткая, и по ночам отчетливо слышно, как хрумкают твои персональные могильные черви - о да, чем еще и заниматься?
Но и у взрослых, которые остались в городе Гамельне, чтобы жить там по-старому, не оплачивая свои счета, пока это возможно, - что ж, и у них есть шанс. Если протрубит для них Гавриил архангельскую народную песенку о том, что все, хана, ни единой секунды нельзя больше оставаться сонными скотами, потому что - все, ну говорю же вам, пиздец, прямо сейчас, не завтра - у имеющих уши будет еще волшебная секунда, чтобы...