Мои самодовольные (да и просто довольные) мысли и не успевшее до конца оформиться неловкое молчание прервал тихий мучительный стон. Угрожающий оскал появился на лице сам собой, да и оказался рядом с начавшей приходить в себя девушкой я гораздо раньше, чем мозг обработал поступившую информацию. Если до сих пор в возможность индивидуальной телепортации мало кто верил, то сейчас это «мало» несколько увеличилось за счёт штурмовиков и меня самого.
Одного взгляда было достаточно, чтобы понять: дело плохо. А вот что конкретно плохо, и почему?
У Экси был жар, и сильный. Бледный лоб покрывали бисеринки пота, дыхание судорожно вырывалось через приоткрытые сухие губы. Кроме того, у девушки начинался озноб.
— Холодно, — едва слышно, явно в бреду пробормотала она, пытаясь сжаться в комочек. Только ноги и руки застыли на полпути, как будто её покинули все силы разом.
— Что с ней? — поинтересовался один из штурмовиков; кажется, напарник Экси. Наученный горьким опытом, подходить поближе, чтобы узнать самостоятельно, мужчина не рискнул.
— Как минимум, сильный жар, — ответил я, прикидывая, что могу сделать в сложившейся ситуации. Вариантов, в общем-то, было немного.
Попытался притянуть девушку поближе к себе, чтобы хоть немного помочь согреться (жар жаром, а у меня температура тела всё равно выше), но тут напомнили о себе наручники — два широченных браслета из какого-то прочного металла, связанных очень толстой перемычкой. Недовольно рыкнув, хотел, было, сломать ларгу под хвост мешающиеся довески, но вовремя опомнился. Не надо настолько заранее и по пустякам выдавать нашим тюремщикам, на что я способен.
Ворча и ругаясь, я сумел-таки поудобнее устроиться у стены с Экси в охапке. Девушка отчаянно жалась ко мне, как к единственному источнику тепла, но озноб не прекращался. А дальше…
А дальше надо было вспомнить, что один раз я с этим сознанием уже работал, и теперь нужно только повторить ту же процедуру, только гораздо аккуратнее и тоньше. Потому что нужно мне не сознание, мысли и память, а подсознание и ощущения.
Как же я не люблю копаться в чужих мозгах, тем более — аккуратно. Вломиться, взять нужное, и спокойно уйти, не задумываясь о последствиях, — это куда ни шло. А вот так ювелирно, ощущение за ощущением, необратимо увязая в чужих чувствах и представлениях, терпеть не могу! Это для холодных работёнка, тут усидчивость и аккуратность нужна.
Я могу пойти, вырезать весь корабль, и развернуться за подмогой, я именно для этого приспособлен. А поди ты, сижу вот, и занимаюсь всякими противоестественными вещами.
Глава 24 Экси
Сон был липкий и мерзкий. Я барахталась в термальном Лернейском болоте, оно неудержимо тянуло меня ко дну, будто выпивая силы. Меня бросало то в жар, то в холод, и я даже не могла позвать на помощь — в открытый рот тут же заливала густая вонючая жижа. Захлёбываясь мутной пеленой кошмара, я всё никак не могла проснуться; наверное, потому, что принимала происходящее за реальность. Но при этом продолжала барахтаться и биться, пытаясь плыть. Хотя сопливая болотная жижа уже начинала разъедать кожу, разливая болезненный зуд по всему телу.
Помощь пришла, когда я уже почти сдалась и решила, что утонуть гораздо приятнее, чем мучительно разлагаться заживо. Чей-то огромный кулак просто схватил меня поперёк туловища — крепко, но довольно осторожно, — и легко выдернул из болота как какой-нибудь корнеплод. И сон растаял.
Правда, в это поверилось не сразу; уж очень некоторые ощущения были похожи. Меня по прежнему продолжали крепко сжимать, хотя на кулак великана это уже не было похоже. По-прежнему никуда не делось ощущение липкой мерзости на коже, а сил в организме не осталось совсем. Даже чтобы открыть глаза или до конца очнуться. Но теперь меня окутывало спокойствие — бескрайнее и неподвижное, как ртутный океан Мидаса-3.
— Никогда такого не видел, — тихо проговорил кто-то неподалёку. — Как он это делает?
— Старшая ветвь, — так же тихо ответил кто-то. — Но я думал, так только холодные умеют, а горячие только потрошить горазды!
— Может, и не умеют, — возразил первый. — Это же каэ-э… Райш, по нему о горячих судить — гиблое дело.
— Я вот вообще ничего не понял; чем вы восхищаетесь-то? — вмешался ещё один голос, смутно знакомый.
— Глубокое объединение сознаний, — ответил второй. — Рискованное дело, но, по-моему, это правда единственный вариант. Похоже, для Экси этот газ, которым нас усыпляли, опасен, а Райш сейчас как-то помогает её организму его вывести. Горячим он, по-моему, вообще…
— Тихо, смотри! Кажется, всё, — оборвал его первый.
В ответ на эти слова океан спокойствия тяжело, натужно взбурлил, пытаясь отторгнуть чуждый объект. Некоторое время поволновавшись, он «булькнул» особенно решительно, и меня окончательно выплюнуло в реальность. Сразу захотелось обратно; здесь, снаружи, из приятных ощущений было только чьё-то чужое тепло, окутывающее меня мягким рваным коконом. Всё остальное состояло из больно режущего глаза света, чувства липкого холода на коже в просветах тёплой ауры, болезненного удушья, ощущения упирающегося в плечо чего-то тяжёлого и холодного. Меня сотрясал мелкий озноб, сочетавшийся с неподъемной ноющей тяжестью во всём теле.
«Тепло» шевельнулось, проворчало что-то недовольное себе под нос, инородный тяжёлый предмет немного сместился.
— Экси, — осторожно позвали меня, слегка встряхнув. Голова съехала по тёплой и тоже немного липкой поверхности, слегка запрокинулась. Тут же удушье ослабло, зато что-то болезненно впилось в шею сзади. — Давай, просыпайся. Как ты?
С огромным трудом я заставила себя приоткрыть глаза; сил не было даже на то, чтобы поморщиться от режущего яркого света. Польза от этого героического поступка была уже хотя бы в том, что я сумела определить собственное положение в пространстве. Безвольной тряпочкой я полулёжа обмякла в руках Райша, сидящего на полу возле убийственно пёстрой стенки.
— Слабость. Душит, — собравшись с силами, еле выдохнула я. Глаза закрылись сами собой, и открыть их вновь я уже не сумела.
— Душит — это да, — хмыкнул с явным облегчением в голосе капитан. — Но тебе хоть наручники не нацепили, с ними совсем неудобно.
— Ка… Райш, а что нам делать дальше? — спросил кто-то сбоку.
— Ждать, — невозмутимо пожал плечами горячий. Уточнять, чего именно, никто не стал. Воцарилась тишина, которая через некоторое время нарушилась тихим шушуканьем где-то неподалёку. Потом до меня донёсся ещё один голос с другой стороны. Кажется, товарищи по заключению начали привыкать к присутствию капитана.
А я опять провалилась в сон. Правда, на этот раз без сновидений. Только мелькнула мысль, что надо бы, наверное, поблагодарить Райша, да и сидеть ему так может быть неудобно. Мелькнула и пропала; сложные предложения и любые движения были мне сейчас непосильны.
В следующий раз я проснулась от того, что подо мной куда-то поехала кровать. Точнее, очнувшись, поняла, что никакая это не кровать, а заменяющий её горячий, который попытался сесть, не уронив при этом меня. Вокруг происходило какое-то торопливое шевеление, ворчание и непонятный треск. Я попыталась отклеиться от горячего, но сил, данных коротким сном, на это не хватало.
— Приехали, — тихо сообщил капитан, легко поднимаясь на ноги, и попытался аккуратно меня поставить. Пытаться было очень неудобно; я только теперь поняла, что запястья мужчины стягивали мощные наручники, а я всё это время находилась в кольце рук, между оковами и самим горячим.
Я честно напрягла все силы, пытаясь устоять, но ноги подгибались как две макаронины. Окинув меня насмешливым взглядом, Райш присел на корточки и пружинисто выпрямился, а я бессильно обвисла на его плече. Обозрев открывшийся вид, запоздало сообразила, что кроме наручников и металлического ошейника одежды на капитане нет, а меня даже наручниками обделили. Наконец-то оглядевшись, насколько позволяла поза мешка и отсутствие сил даже на поднятие головы, я совсем растерялась. Вернее, растерялась — это слабо сказано; кажется, цензурно подобное состояние можно назвать «выпала в осадок».
Вокруг была толпа совершенно голых здоровенных мужиков, в которых я не сразу, но опознала собственных же товарищей, штурмовиков. Сразу вспомнилась доктор Иля и её трудности с мужчинами боевых рас. Сейчас я её даже почти понимала. Впрочем, с иронией подумала, что, наверное, на моём месте у несчастной девушки было бы два выхода: либо умереть на месте, либо побороть свои страхи.
Шум прервало какое-то громкое стрекотание и пощёлкивание. Штурмовики нестройной, но вполне невозмутимой толпой поплелись к выходу. Оставалось только подивиться их спокойствию и благодушию; создавалось впечатление, что мы не в плену у чуждых существ, а в какой-то общей раздевалке перед душевой. Не было не то что страшно; даже тревожно не было. Всеобщее деловитое оживление передалось и мне, насколько я вообще могла его перенять в нынешнем обессиленном состоянии.
Шум прервало какое-то громкое стрекотание и пощёлкивание. Штурмовики нестройной, но вполне невозмутимой толпой поплелись к выходу. Оставалось только подивиться их спокойствию и благодушию; создавалось впечатление, что мы не в плену у чуждых существ, а в какой-то общей раздевалке перед душевой. Не было не то что страшно; даже тревожно не было. Всеобщее деловитое оживление передалось и мне, насколько я вообще могла его перенять в нынешнем обессиленном состоянии.
Вдруг продвижение застопорилось, и неизвестный стрекотун «встрещал» с удвоенной энергией. Кажется, ему не понравился мой способ передвижения в пространстве.
Спорить с ними в словесной форме никто не стал. Райш только скупо жестикулировал (я чувствовала, когда двигалось плечо или голова мужчины), а возмущённый стрекот не стихал. В дискуссию на стороне капитана вмешался Лармес.
— Да ты тупой, — раздражённо, в голос, сообщил он. Вряд ли он рискнул бы ляпнуть что-то такое капитану, так что слова, наверное, адресовались «собеседнику»-стрекотуну. То есть, йали, конечно. Просто вспомнившееся слово «стрекотун» мне понравилось больше.
В исследовательском институте, где проходили наши тесты, среди прочих был прибор, издававший подобные звуки. Большинство учёных и лаборантов очень смутно понимали назначение этой контрольной аппаратуры; его знала, по-моему, только сама доктор Ладога. Не то он был ужасно секретный, не то — ужасно сложный.
А все остальные называли этот по виду монолитный здоровенный кусок железа без опознавательных знаков и средств индикации на внешней поверхности ласково — «наш стрекотун». Поскольку же прибор трещал в разной тональности, порой довольно внезапно издавая достаточно пронзительные звуки, некоторые мужчины, особенно в ночные смены, прибавляли вместо «наш» куда более негативно окрашенное и нецензурное «злое…чий».
— Она его женщина, — громко, по слогам проговорил Ларс. — Его! Слабая! Болеет! Женщина! Как там по вашему, жукоеды тупые? Самка!
Послышались сдавленные, с трудом сдерживаемые смешки. Как хорошо, что я не вижу происходящего, а только слышу; и так уже смешно, а смеяться сил нет, и из-за этого свербит в горле и противно чешется в носу.
Трескотня продолжилась уже на три голоса, после чего на нас плюнули и отправили как есть. Я пыталась смотреть по сторонам, но носом в спину капитана это делать было проблематично, а поднять голову я не могла, только немного повернуть. Кроме тех же пёстрых коридоров ничего рассмотреть не получалось.
Райш двигался настолько легко и плавно, будто не шёл, а плыл; и я сама не заметила, как уснула.
Глава 25 Райш
Недавно вполне радужное настроение очень быстро скатилось к самым нижним отметкам. Экси удалось вытянуть практически из зоны невозвращения. Как именно у меня это получилось, я не очень понимал, потому что данным техникам меня обучал Ханс, и на живых людях я почти не практиковался. Я даже не сумел разобраться, что именно произошло; безвредный газ почему-то превратился в организме девушки в непонятный смертельный яд, а как и почему — неизвестно.
За тот десяток нормоминут, который прошёл в реальности, пока длилась «операция», я чудовищно устал и вымотался. Сначала удивился, но потом благополучно вспомнил события сегодняшнего дня, и удивляться перестал. Моральное истощение после стычки с собственными инстинктами в тренировочном зале только чего стоило! Ну и в целом, день выдался напряжённый и длинный именно морально, а слияние сознаний просто добило непривычный к такому организм.
Поэтому, удостоверившись, что Экси действительно жива и отправляться к Предкам передумала, я, не вступая в бессмысленные диалоги со штурмовиками, лёг спать, аккуратно устроив девушку в охапке. Инстинкты, подстёгнутые наличием поблизости внушительного количества потенциальных конкурентов, требовали утащить добычу куда-нибудь подальше в логово и охранять от всевозможных врагов. Поскольку ничего, хотя бы отдалённо напоминавшего нору, дупло или пещеру в обозримом пространстве не было, пришлось ограничиться крепкими объятьями. Так было гораздо проще, чем выдерживать ещё один раунд борьбы с собой, вытряхивать мгновенно уснувшую девушку из объятий и вновь устраиваться поудобнее. Да и… так было гораздо приятней, что уж там.
Перегруженный непрофильными и нехарактерными задачами разум отключился мгновенно. Я как будто перестал существовать, выпал из мира; редко со мной такое бывало. Впрочем, после знакомства с Экси вся моя жизнь состоит из редких и непривычных состояний. Всё чаще ловлю себя на ощущении, что мне опять от силы двадцать нормолет, а вокруг большой незнакомый мир, и наконец-то нет никаких воспитателей и родительского надзора, и можно творить что заблагорассудится.
Не знаю, через какое время я включился обратно. Причём даже примерно оценить продолжительность собственного отдыха я сходу не мог, чему несказанно удивился. Но судя по ощущениям, улучшившемуся эмоциональному и психическому состоянию, несколько нормочасов. Экси тоже не шевелилась; но дышала ровно, и повода для беспокойства я не видел.
Кормить нас, кажется, не собирались. Не думаю, что нас хотели уморить голодом, так что, надо полагать, лететь предстояло недолго. Никаких развлечений не предвиделось, и я, подумав, последовал мудрому совету какого-то из военачальников древности. «Если воин скучает, воину следует поесть и уснуть». Потому что ларг знает, когда в следующий раз удастся это сделать.
В следующий раз я проснулся, когда к привычным уже запахам нашего временного узилища примешался новый, чем-то похожий на резкий кислый дух змеиной чешуи. Йали.
Сначала появился запах, только потом возник проём выхода, и внутрь, потрясая оружием, просочилась пара жукоедов. Они затрещали и замахали конечностями, имея в виду, что хватит разлёживаться.
— Приехали, — тихо пояснил я Экси и встал, аккуратно утверждая девушку в вертикальном положении.
Хм.
Ноги её задрожали от чрезмерного для истощённого организма усилия и подогнулись. Жалко всхлипнув, девушка бессильно осела в моих руках, часто и судорожно дыша. Я сочувственно хмыкнул и легко закинул страдалицу на плечо; она благоразумно не стала возражать.
Йали закономерно заинтересовались оригинальным способом передвижения. И, естественно, попытались вынудить меня поставить ношу на ноги. Делали они это жестами, поочерёдно тыкая оружейными дулами в Экси и пол. А я только качал головой (точно знаю, этот жест они понимают правильно) и демонстративно прижимал локтем коленки девушки. Не знаю, до чего бы мы дожестикулировались (йали раздражённо трещал что-то про «неправильно»), если бы не влез и не поднял шум помощник командира отряда.
Громким голосом, обильной похабной жестикуляцией и выражением лица штурмовик здорово поднял настроение всему отряду. Я не стал расстраивать старательного бойца известием о том, что механизм размножения у жукоедов отличается кардинально, и вся его пантомима с возвратно-поступательными движениями ничуть не прояснила для йали ситуацию. И голос повышать тоже было не обязательно; что тихо, что громко, они всё равно ничего не понимают. Не потому, что для них сложна наша речь, а потому, что всегда считали её недостойной изучения. Знающих наш язык йали за всю историю контакта было несколько десятков. Вряд ли такие оригиналы попадутся в экипаже каких-то задрипанных пиратов.
Возражать штурмовику не стоило ещё потому, что в социальной иерархии йали размер имеет значение. Чем крупнее самец, тем выше он по положению в обществе. По этой классификации я тут вообще самый жалкий; это, конечно, бесит, но мне на руку. А если я начну поправлять «старшего», могут заинтересоваться или заподозрить неладное.
Тем более, очень удачно явился ещё один йали, они экспрессивно обсудили ситуацию, и в речи то и дело мелькали наши с Экси «хвосты». Кажется, они решили, что это нечто необходимое в процессе размножения. В общем, по-своему логично; нас тут лохматых всего двое.
Довольные найденным объяснением, йали снисходительно разрешили наш странный способ передвижения. И под конвоем из десятка жукоедов с оружием (если бы возникла такая необходимость, их бы пара штурмовиков голыми руками порвала на лоскуты, не особо напрягаясь) мы двинулись в путь.
Экси обвисла на моём плече, провалившись в глубокий сон. Не самостоятельно, разумеется; пришлось подтолкнуть, а то она бы ещё начала бороться с собой. А ей, поскольку нет еды, лучше спать.
Пёстрые коридоры корабля йали сменились каменными тоннелями; не вырезанными, а скорее проплавленными в необычном камне, испускающем слабое приятное глазу свечение жёлтой части спектра. Навстречу то и дело попадались вооружённые йали, и одна только разнокалиберность их вооружения говорила за то, что это — не регулярные войска. Впрочем, во-первых, с жукоедами никогда нельзя быть уверенным, а, во-вторых, разнообразие никак не отменяло достаточности имеющегося в наличии оружия.