Небо на востоке стало светлеть, весенняя ночь медленно таяла и растворялась, белые волны утреннего тумана поползли над Угрой, и первые легкие порывы утреннего ветерка донесли мерный скрип, позвякивание железа и монотонное, липкое чавканье копыт по размокшей весенней земле.
Ну вот, только этого еще не хватало: похоже,сюда движется целый обоз. Должно быть, все самое важное в этих местах случается ночью. Ачему я, собственно* удивляюсь .'— разве на донской засеке было не так?
Медведев решил, что, поскольку светает и во дворе укрыться будет трудно, да и неизвестно, чего можно ожидать от обоза из трех-четырех тяжелых повозок и по крайней мере шести всадников — это он легко определил по звуку, — следует основательно укрыться и быть готовым ко всему.
Обоз двигался медленно, времени оставалось достаточно, и Василий, не торопясь, забрался на чердак баньки, осторожно разгреб полуистлевшую солому кровли, так, чтобы хорошо видеть двор, а в случае необходимости легко выбраться на крышу.
Странное зрелище представлял собой этот обоз, когда он выплыл наконец из утренней дымки и показался на дороге, ведущей к дому с востока — с той стороны, куда умчался вечером израненный отряд, оставивший Медведеву изувеченного покойника.
Первая из трех тяжело груженных телег представляла собой гору набросанной кое-как домашней утвари, где золотая и серебряная столовая посуда виднелась вперемешку с рулонами дорогих тканей и наспех связанными узлами — то там, то тут торчали носки и голенища новеньких и уже ношенных сапог, полы кафтанов, связки беличьих шкурок и даже женские платья; вторая телега — целый арсенал: бочонки с порохом, сабли, шпаги, мечи, топоры, колчаны с луками и пучки стрел, даже старинные копья и алебарды, и, наконец, замыкала обоз третья телега, на которой стонали раненые: их было пятеро, из них двое лежали неподвижно, окровавленные и наспех перевязанные. Охрану составляли четверо хорошо вооруженных всадников, которые, свесив головы, дремали в седлах. Рядом с первой телегой, изредка лениво погоняя кнутом двух впряженных в нее лошадей, шагал могучий бородатый мужик в роскошной собольей шубе и растоптанных опорках, а за ранеными приглядывал сутуловатый карлик в рваной, засаленной рясе, надетой поверх полушубка — он неимоверно суетился, то спрыгивая с телеги, где лежали раненые, то снова залезая на нее, постоянно при этом что-то бормоча и приговаривая, хотя никто его не слушал, не обращал на него никакого внимания, и его суетливость — полная противоположность сонной вялости остальных — еще больше подчеркивала причудливую нереальность этого фантастического шествия.
Должно быть, карлик в рясе давно ждал этого момента, потому что, завидев издали медведев-ский дом, радостно закричал визгливым пронзительным голосом, нарушая мирную предрассветную тишину:
— Ну, наконец, слава тебе Господи, этот чертов
колодец! Епифаний! Сворачивай-ка немедля — Да-
нилка-то совсем кончается — водицы ему надо!
— Ежели кончается, так на то воля Божья, и во
дица ему не поможет, — меланхолично произнес
мужик в собольей шубе, но телегу все же повер
нул.
Обоз медленно въехал в медведевский двор сквозь пролом в частоколе и остановился у колодца.
— Злой ты стал, Епифаний, — неодобрительно
сказал карлик и, подбежав к первой телеге, стал
рыться в вещах.
— Я не злой. Я — рассудительный, — уточнил
Епифаний и присел отдохнуть.
Всадники охраны проснулись.
— Ну, чего опять стали? — хриплым голосом
спросил один.
— Воды надо, — деловито ответил карлик в ря
се и с огромным серебряным ковшом, выуженным
из груды вещей, ринулся к колодцу.
Взявшись за ведро, он вдруг застыл неподвижно, потом резко присел за срубом, озираясь по сторонам.
— Ты чего это? — удивленно спросил охран
ник.
— Т-с-с! Тихо! свистящим шепотом возбуж
денно заговорил карлик. — Здесь кто-то был; Совсем недавно. Видишь — лужа у колодца, да ведро не успело просохнуть!
— Ну и труслив ты, однако, Илейка, — насмеш
ливо сказал охранник, — мало ли всякого сброду
по ночам тут шастает!
— Так-то оно так, — настороженно оглядыва
ясь, отвечал Илейка, — да только засадит тебе кто-
нибудь стрелу в задницу, вон, к примеру, с черда
ка той баньки, — вот тогда и посмеешься, а я тя,
дурака, лечить не буду, Богом клянусь!
— Тьфу на тебя, малявка! — возмутился охран
ник. — Да ты видал хоть одного человека в округе,.
кто бы нас со страху за десять верст не обходил!
Эй ты, там, на чердаке! — вдруг заорал он во всю
глотку. — А ну-ка стрельни, коли такой смелый, —
вот она, моя задница!
И поднявшись на стременах, показал.
Большого труда стоило Медведеву удержаться от соблазна — он даже тетиву натянул и ведь, без всякого сомнения, попал бы куда надо, да только не хотелось себя прежде времени обнаруживать…
Неужто это и есть те самые «люди тяглые, данники и слободичи, что на воле сидят»?.. Воттак подарочек от великого князя!
-— Не-е, робяты, так не годится, — шумно вздохнул Епифаний. — Сколько раз говорил — давайте сколотим мосток через ручей у монастыря, а то ведь каждый раз, как назад с обозом едем, всю ночь мучаемся по кружной дороге. Остальные наши, кто на конях, поди, давно уже дома!
— Что ты с нами тут рассуждаешь — хозяину
скажи, — отозвался хриплый.
— Да уж не раз сказывал…
— Ну и что?
— А ничего. «Не надо, говорит, скоро будем из
этих мест уходить».
— Да ну?! — оживился хриплый. — И куда?
— Не сказал. Но я мыслю — на ту сторону…
— Хорошо бы! Эх, красота — славно там погу
лять можно!
Хриплый выудил из кучи барахла маленький бочонок, ловким, привычным ударом выбил затычку и, легко вскинув бочонок над головой, долго переливал его содержимое в широко открытый рот. Епифаний с явным неодобрением следил, как пустеет бочонок, потом щелкнул кнутом.
— А я уже сыт по горло этими гулянками! Так
куда ж тут денешься…
— Тьфу! — с отвращением сплюнул хриплый и
отбросил бочонок далеко в сторону. — Какую, од
нако, дрянь пьет этот Иуда Вельский!
Ясно, откуда они возвращаются. Интересно, апочему «Иуда»?
— Э, братцы! — изумленно воскликнул карлик. — Данилка-то помер! — И, растерянно оглянувшись, по-детски удивился: — Я воды ему принес, а он — помер…
Все столпились у последней телеги и, сняв шапки, молча перекрестились.
— Но! Поехали! — угрюмо скомандовал рассу
дительный Епифаний и громко щелкнул кнутом.
Обоз тронулся и, мерно поскрипывая, исчез в предрассветной мгле так же призрачно, как и появился — казалось, он даже не останавливался — по-прежнему дремали, свесив головы, всадники, по-прежнему ритмично скрипели колеса и побрякивало железо, по-прежнему суетился, что-то постоянно бормоча, карлик в рясе, будто не случилось ничего особенного, будто не покинул этот мир минуту назад какой-то безвестный грешник Данилка, о котором, быть может, никто никогда больше и не подумает, кроме разве что вездесущего Господа нашего, который один только помнит и знает всех самых малых и сирых рабов своих…
Василий спустился с чердака и привалил изнутри дверь толстым бревном.
Все. На сегодня хватит. Довольно тайн и покойников, довольно вельмож, переодетых нищими, довольно монахов, похожих на бродяг, и бродяг, одетых в монашескую рясу! Пусть сегоднябольше ничего не случится. Утро вечера мудренее,
Медведев с наслаждением вытянулся на прогнившем сене и закрыл глаза. Он начал читать про себя «Отче наш» и сразу уснул, как засыпают очень молодые, сильные и здоровые люди.
В те времена ему еще не снились страшные сны.
Глава четвертая
«ПРЕКРАСНЫЙ ВЫСТРЕЛ— ПРЯМО В СЕРДЦЕ!»
Медведева разбудили птицы. .
В первое мгновение он не мог понять, где находится, и лишь наслаждался сладким чувством покоя, красоты и восхищения, родившимся еще в полусне, а потом, приоткрыв глаза, вдруг разглядел сверкающие серебряные пылинки, которые под музыку небесного оркестра из тысячи звонких птичьих голосов плясали в широком веере тонких лучей яркого солнца, рвущихся сквозь все щели старой рассохшейся баньки; и постепенно это тихое чувство покоя стало сменяться все нарастающим приливом необъяснимой радости и восторга, особенно когда он вышел наружу и увидел ослепительную бель сотен березовых стволов, плотной стеной окружавших его двор, вдохнул густой аромат буйно растущих трав, который легкий утренний ветерок разносил и смешивал с журчанием воды, шумом леса и гомоном невидимых птиц — все это разом обрушилось на него, оглушило, подхватило, понесло — и тогда без всякой причины он закричал во весь голос, засмеялся счастливым, беззаботным смехом, потом кликнул Малыша и, раздевшись догола, но не забыв опоясаться мечом, вскочил на упругую спину коня, и оба они рухнули прямо с обрыва в ледяную воду разбухшей от весеннего паводка Угры, и Василий выкрикивал бессвязные слова, и Малыш отвечал ему ликующим ржаньем, но потом устал и направился к берегу, а Медведев выплыл на середину реки, перевернулся на спину и увидел в бесконечно глубоком синем небе длинную вереницу диких гусей — весна царила вокруг во всем извечном буйстве пробуждения и неумолимого стремления к жизни.
Во время завтрака, состоящего из зажаренной на вертеле дикой утки, подстреленной после утреннего купания, Василий обдумал во всех мелочах план сегодняшних дел. Затем он тщательно затушил костер, разведенный так, чтобы дым не был виден издалека, и приступил к исполнению разработанного плана.
Прежде всего, надо было внимательно осмотреть покойника.
При дневном свете Медведев сразу обнаружил смертельную рану, нанесенную, скорее всего/саблей. Удар был очень сильный, с близкого расстояния, сзади, точно под левую лопатку. Клинок прошил тело, вышел из груди, и был тотчас вынут, — он пробил сердце насквозь, и смерть наступила сразу. Все указывало на подлое убийство в спину. Судя по характерным мозолям на ладонях, убитый прекрасно владел холодным оружием и часто фехтовал, а его могучее телосложение и высокий рост говорили о недюжинной силе. Такие люди обычно не позволяют застигнуть себя врасплох — стало быть, покойник, вероятнее всего, знал убийцу и доверял ему, не ожидая предательского удара.
После смерти с убитого сняли сапоги, вероятно, часть одежды и драгоценности (на пальцах остались следы от колец или перстней), на ноги накинули петлю аркана и протащили несколько верст по кряжистым лесным дорогам, местами по камням и песку. Это страшное последнее путешествие полностью изувечило покойника — лицо стерто до костей черепа, кожа на спине и груди ободрана, от одежды осталось несколько лохмотьев, пропитанных кровью и прилипших к обезображенному телу. Относительно сохранились лишь кисти рук и ноги до колен. Медведев подумал, что даже если бы он был знаком с этим человеком при жизни, вряд ли сейчас узнал бы его.
Осмотр аркана ничего не добавил — крепкий, добротный, хорошо сплетенный — такой можно купить на любом торге в любом городке у первого встречного татарина, торгующего лошадьми и сбруей.
Медведев оставил покойника на скамье в доме, снова прикрыв его тело полуистлевшими тряпками, вышел на свежий воздух и, усевшись на лавочку, углубился в чтение свой жалованной грамоты. Сейчас его особенно интересовало место, где говорилось о рубежах имения Березки.
Выяснилось, что на севере и востоке лежат медынские земли и граница с ними: на севере — какое-то Черное болото, а на востоке — Черный ручей (ага, это там, где его вчера так любезно встретили). В пяти верстах к юго-востоку проходит граница с владениями Преображенского монастыря и прямо за межой сам монастырь (вот откуда доносился вчера звон колокола!). Южный и юго-западный рубеж — река Угра, на том берегу которой все земли относятся к Великому княжеству Литовскому, и, согласно грамоте, принадлежат князю Вельскому (без указания имени). Ну и, наконец, землями на северо-западе владеет некий Федор Лукич Картымазов, а земли пожалованы ему за верную службу удельным князем Борисом Васильевичем Волоцким, младшим братом Великого Московского князя, и до раздельной межи семь верст расстояния, причем особо отмечено, что владения дворянина Василия Медведева кончаются у брода через Угру, «каковой брод обоими вышеназванными дворянами может быть употребляем на равных правах для перехода через рубеж по государевой надобности».
Оттуда ночью доносился лай собак, и вчерашнее зарево пылало именно там — на северо- западе.
Медведев оседлал Малыша, заботливо осмотрел свое боевое снаряжение и направился в ту сторону по хорошо утоптанной дороге, идущей вдоль берега реки. По этой дороге проскакал вчера туда и обратно конный отряд, и Медведев подумал, что, быть может, человек, которого он едет навестить, лежит сейчас на черной обгоревшей скамье в оставшемся позади доме.
Совсем недалеко, в какой-то половине версты, он обнаружил остатки деревни, где, должно быть, некогда жили те самые «люди тяглые, слободичи и данники». Деревня была сожжена, видимо, прошлой осенью вместе с господским домом и теперь выглядела, как большой квадратный пустырь среди обгоревшего леса, где еще угадывались пять-шесть прямоугольников бывших изб, чуть позади простиралось довольно большое поле, отвоеванное у дикой пущи живущими здесь когда-то крестьянами, которые, вероятно, выращивали на нем все, что нужно для пропитания, да вдали, плавно опускаясь к Угре, тянулся большой заливной луг; где они пасли свой и хозяйский скот. Все выглядело заброшенным, диким, и казалось,никогда уже ничто не возродится в этом пустынном месте, но Медведев осматривал свои владения с невозмутимым спокойствием — он не раз видел в донских степях начисто разоренные поселения, в которых уже через год снова кипела и бурлила жизнь, — стоило только вернуться людям.
Теперь уже совершенно ясно, что все эти мельницы, ставы, бобровые гоны и прочие замечательные вещи существуют лишь в жалованнойграмоте да воображении великого князя, который ее подписал. О людях и говорить нечего — если их не перебили всех до единого, они давно разбежались с этой окаянной земли. Придется все начинать с самого начала. И полагаться толькона себя. Ну что ж — Господь поможет. Ибо, какговорил боевой поп Микула, воин в рясе, незабвенный первый учитель на донской заставе:«Богвсегда помогает тем, кто старается помочьсебе сам».
Мрачный горелый лес, куда даже птицы незалетали, тянулся еще с полверсты, а за нимот основной дороги, по которой ехал Медведев, направо,в непроходимую лесную чащу уходила ещеодна, та, что остановила когда-то полыхавшийздесь пожар, — дальше живой лес снова щебетал птичьимиголосами. Эта неизвестно куда ведущаядорога не была упомянута в грамоте, но ею пользовалисьдовольно часто, и колея обоза, проехавшегопод утро, сворачивала именно сюда.
Вот и славно. Теперь ясно, где их искать.Но это потом.
Главный путь по-прежнему тянулся вдоль берега Угры, которая, оправдывая свое название иизвиваясь угрем, то далеко убегала от дороги, товнезапно поблескивала рядом за деревьями,и спустя час Медведев достиг брода на северо-западной границе своих владений. Неглубокая вэтом месте река разлилась широким плесом и затопила большой луг. Василий направился прямопо мелкой воде, завидев впереди на пригорке продолжение дороги. .
На том берегу Угры, на землях Великого княжества Литовского, виднелось несколько изб среди леса, поднимался дым из труб и бродили берегом стреноженные кони.
За лугом пошел пригорок — здесь начинались владения Картымазова, и Медведев на всякий слу-. чай поехал осторожнее. За пригорком потянулись обработанные поля, затем снова лес, но нигде не было видно ни души, и Василий стал уже подозревать, что вчерашней ночью здесь перебили всех жителей, как увидел впереди с полдюжины мужиков, которые рубили сосны и, очистив от веток, грузили на телеги. Завидев незнакомого всадника, они сразу бросили работу и сбились в кучку, держа наготове острые топоры.
Медведев спокойно подъехал ближе, дружелюбно поздоровался, узнал от них, что до хозяйского дома осталось всего две версты, и, ни о чем больше не спрашивая, двинулся дальше. Он ни разу не оглянулся, но хорошо слышал, как мужики негромко переговорили, быстро выпрягли одного коня, и кто-то поехал лесом в обход, очевидно, предупредить о приближении незнакомца.
Через полчаса Василий въехал в дубраву. Где-то впереди лаяли собаки, и ветер доносил запах дыма и гари.
За дубравой на излучине реки ему открылось печальное зрелище. В центре широкой овальной поляны, окруженной лесом, еще дымились остатки большого дома, несколько соседних крестьянских изб и небольшая церквушка тоже обратились в пепелище, по всей поляне валялись обуглившиеся бревна, — наверно, долго их растаскивали, чтобы преградить огню путь к лесу и остальным жилищам, — а среди беспорядочно разбросанной повсюду домашней утвари сновало множество псов и бегали ребятишки. Несколько домов, стоящих подальше, уцелели.
Медведев проехал мимо пятерых покойников, — их тела оплакивали женщины, -г мимо двух мужиков, строгавших доски, и еще двух, что сколачивали очередной свежий гроб, и, наконец, приблизился к телеге с бревнами, которую разгружали человек шесть.
Ими командовал невысокий сухонький лысый мужчина лет сорока с коротко подстриженными седыми усами и, вопреки московскому обычаю, без бороды.
Медведев поздоровался, но никто ему не ответил — все делали вид, что поглощены работой и не замечают его.
Василий подождал, пока сгрузят последнее бревно, и обратился к лысому мужчине, который стоял к нему спиной:
— Мне надо повидать Федора Лукича Картымазова.
В то же мгновенье несколько людей выхватили спрятанные за бревнами самострелы, у остальных откуда ни возьмись тоже появилось оружие, и теперь на Медведева со всех сторон смотрели острые наконечники копий, стрел и рогатин.
Лысый мужчина медленно повернулся на каблуках.