— Ясно.
— Если хочешь быть хорошим руководителем, то надо обсуждать вопросы с другими. В первую очередь с Хенри и Кристером, потом со мной и, наконец, трудные вопросы будем решать на редакционных совещаниях.
— Я приложу все усилия.
— Отлично.
Он уселся на диване в гостиной с ноутбуком на коленях и проработал без перерывов весь понедельник. Когда он закончил, у него получился первый черновой вариант двух текстов, общей сложностью в двадцать одну страницу. Эта часть материала строилась вокруг убийства их коллеги Дага Свенссона и его гражданской жены Миа Бергман: над чем они работали, почему их убили и кто является убийцей. Микаэль прикинул, что для летнего тематического номера ему придется написать еще приблизительно сорок страниц, и требовалось решить, как можно описать в статье Лисбет Саландер, не нарушив ее права на неприкосновенность частной жизни. Он ведь знал о ней такие вещи, которые она бы ни за что на свете не захотела предать огласке.
В понедельник Эверт Гульберг позавтракал в кафетерии гостиницы, съев только один кусочек хлеба и выпив чашку черного кофе. После этого он взял такси и поехал на улицу Артиллеригатан, расположенную в районе Эстермальм. В 09.15 утра он позвонил в домофон, представился, и ему тут же открыли. Гульберг поднялся на шестой этаж, где его прямо у лифта встретил пятидесятичетырехлетний Биргер Ваденшё — новый руководитель «Секции».
Когда Гульберг уходил на пенсию, Ваденшё был одним из самых молодых сотрудников «Секции», и он не успел составить себе о нем представление.
Ему бы хотелось по-прежнему видеть на этом месте решительного Фредрика Клинтона. Клинтон в свое время сменил Гульберга и оставался руководителем «Секции» до 2002 года, когда диабет и болезни сосудов более или менее вынудили его выйти на пенсию. А из какого теста Ваденшё, Гульберг толком не понял.
— Здравствуйте, Эверт, — сказал Ваденшё, пожимая руку своему бывшему начальнику. — Хорошо, что вы нашли время приехать.
— Время — это почти единственное, что у меня осталось, — ответил Гульберг.
— Вы же знаете, как оно бывает. Мы плохо поддерживаем контакты со старыми верными работниками.
Эверт Гульберг проигнорировал это замечание. Он свернул налево, вошел в свой прежний кабинет и сел за круглый стол для совещаний, стоявший у окна. Вероятно, решил Гульберг, репродукции Шагала и Мондриана на стенах развесил Ваденшё. В его время тут висели чертежи знаменитых кораблей, таких как «Корона» и «Ваза». В душе он был морским офицером и всегда мечтал о море, хоть и провел на нем всего несколько месяцев во время военной службы. Появились компьютеры, но в остальном комната выглядела почти точно так же, как в момент его ухода на пенсию. Ваденшё принес кофе.
— Остальные сейчас подойдут, — сказал он. — Я подумал, что нам стоит сперва переговорить вдвоем.
— Сколько человек осталось в «Секции» с моих времен?
— Кроме меня, здесь, в офисе — только Отто Хальберг и Георг Нюстрём. Хальберг в этом году выходит на пенсию, а Нюстрёму исполняется шестьдесят. А так в основном все новые. Кое с кем из них вы уже раньше встречались.
— Сколько всего человек сейчас работает в «Секции»?
— Мы провели небольшую реорганизацию.
— Вот как?
— На сегодня здесь у нас на полных ставках работает семь человек, то есть мы слегка сократили штат. Но всего из числа сотрудников ГПУ/Без в «Секцию» входит целых тридцать один человек. Большинство из них тут вообще не бывает, а занимается своим обычным делом и негласно собирает для нас материал.
— Тридцать один сотрудник.
— Плюс семь. Ведь такую систему, собственно, создали вы. Мы ее лишь подкорректировали и говорим сегодня о внутренней и внешней организации. Когда мы набираем новых людей, их на определенный период освобождают от службы и они проходят у нас обучение. Этим занимается Хальберг. Базовое обучение занимает шесть недель. Мы проводим его в военно-морской школе. Потом они возвращаются обратно на свои должности в ГПУ/Без, но теперь уже находясь на службе у нас.
— Понятно.
— Вообще-то это великолепная система. Большинство сотрудников даже не имеют представления о существовании друг друга. А здесь, в «Секции», мы в основном принимаем рапорты. Правила с ваших времен не изменились. Организация не должна быть иерархической.
— Оперативная группа?
Ваденшё нахмурил брови. Во времена Гульберга в «Секции» имелась маленькая оперативная группа, состоявшая из четырех человек, под командованием опытного Ханса фон Роттингера.
— Ну, не совсем. Роттингер ведь пять лет назад умер. У нас имеется молодой талант, который выполняет часть работы на земле, но обычно мы при необходимости используем кого-нибудь из внешней организации. К тому же организовать прослушивание телефона или войти в квартиру теперь стало технически сложнее. Повсюду есть сигнализация и всякие другие штуки.
Гульберг кивнул.
— Бюджет? — спросил он.
— Мы имеем около одиннадцати миллионов в год. Треть идет на зарплаты, треть на техническое обслуживание и треть на саму деятельность.
— Значит, бюджет уменьшился?
— Немного. Правда, у нас сократился штат, то есть бюджет в пересчете на каждого сотрудника на самом деле увеличился.
— Понимаю. Расскажи, в каких отношениях мы сейчас пребываем с Безом.
Ваденшё покачал головой.
— Начальник канцелярии и финансовый директор — наши люди. Формально в курсе нашей деятельности только начальник канцелярии. Правда, о нашем существовании знают еще два заместителя начальников, но изо всех сил стараются закрывать на нас глаза.
— Ясно. Следовательно, если возникнут проблемы, то для нынешнего руководства Службы безопасности это станет неприятным сюрпризом. А как обстоят дела с руководством министерства обороны и правительством?
— Министерство обороны мы исключили лет десять назад. А правительства приходят и уходят.
— Значит, если заштормит, мы останемся в одиночестве?
Ваденшё кивнул.
— Это минус такой организации работы. Но очевидны и плюсы. Ведь наши задачи тоже изменились. После крушения Советского Союза в Европе сложилась новая политическая ситуация. Нам все реже приходится выискивать шпионов. Сейчас речь идет о терроризме и, прежде всего, об оценке политической пригодности людей, занимающих ключевые посты.
— Об этом речь шла всегда.
В дверь постучали. Гульберг увидел аккуратно одетого мужчину лет шестидесяти и молодого человека в джинсах и пиджаке.
— Привет, ребята. Это Юнас Сандберг. Он проработал у нас четыре года и отвечает за оперативные дела. Я о нем рассказывал. А это Георг Нюстрём. Вы с ним встречались.
— Здравствуй, Георг, — сказал Гульберг.
Они пожали руки. Потом Гульберг обратился к Юнасу Сандбергу и спросил, разглядывая его:
— А ты откуда будешь?
— Непосредственно из Гётеборга, — шутливо ответил Сандберг. — Я навещал его.
— Залаченко… — произнес Гульберг.
Сандберг кивнул.
— Присаживайтесь, господа, — предложил Ваденшё.
— Бьёрк, — хмурясь, сказал Гульберг, сняв пиджак и откинувшись на спинку кресла за столом для совещаний.
Закуривая сигариллу, Ваденшё взглянул на него и поразился тому, как сильно старик исхудал.
— Его задержали в пятницу за нарушение закона о борьбе с проституцией, — ответил Георг Нюстрём. — Дело пока не возбуждено, но он, в принципе, сознался и уполз домой, поджав хвост. Он сейчас на больничном и живет в Смодаларё. В СМИ еще ничего не просочилось.
— Когда-то Бьёрк был одним из самых лучших сотрудников «Секции», — сказал Гульберг. — Он играл ключевую роль в деле Залаченко. Что с ним произошло после моего ухода на пенсию?
— Он, пожалуй, один из очень немногих внутренних сотрудников, кто перешел из «Секции» обратно на внешнюю работу. Он ведь выпархивал из гнезда и в ваше время.
— Да, ему требовался небольшой отдых и хотелось расширить кругозор. В восьмидесятых годах он брал отпуск из «Секции» и работал военным атташе. Перед тем он начиная с семьдесят шестого года как ненормальный работал с Залаченко почти круглые сутки, и я посчитал, что ему действительно необходим перерыв. Он отсутствовал с восемьдесят пятого по восемьдесят седьмой год, а потом вернулся обратно.
— Можно сказать, что он проработал в «Секции» до девяносто четвертого года, когда перешел во внешнюю организацию. В девяносто шестом году он стал заместителем начальника отдела по работе с иностранцами и попал в сложную ситуацию, так что ему приходилось очень много заниматься своими непосредственными обязанностями. Разумеется, он все время поддерживал контакт с «Секцией», и до самого последнего времени мы с ним регулярно общались примерно раз в месяц.
— Значит, он болен.
— Ничего страшного, но у него сильные боли — грыжа межпозвоночного диска. В последние годы она его периодически беспокоит. Два года назад Бьёрк пробыл на больничном четыре месяца, а в прошлом году в августе снова слег. Он должен был приступить к работе первого января, но ему продлили больничный, и теперь он просто ждет операции.
— И воспользовался больничным, чтобы бегать по шлюхам, — заключил Гульберг.
— Да, он ведь не женат и, если я правильно понял, в течение многих лет регулярно общался с проститутками, — сказал Юнас Сандберг, до этого почти полчаса не открывавший рта. — Я читал рукопись Дага Свенссона.
— Ясно. Но кто-нибудь может объяснить мне, что, собственно, произошло?
— Насколько мы понимаем, по всей видимости, всю эту карусель закрутил именно Бьёрк. Иначе просто невозможно объяснить, как материалы расследования девяносто первого года попали в руки к адвокату Бьюрману.
— Который тоже проводил время, бегая по шлюхам? — поинтересовался Гульберг.
— Насколько мне известно, нет. Во всяком случае, в материале Дага Свенссона он не упоминается. Зато он являлся опекуном Лисбет Саландер.
Ваденшё вздохнул.
— Вероятно, это моя ошибка. Вы с Бьёрком ведь заткнули Саландер в девяносто первом году, отправив ее в сумасшедший дом. Мы рассчитывали, что она пробудет там значительно дольше, но ей назначили наставника, адвоката Хольгера Пальмгрена, которому удалось ее оттуда вытащить. Он поместил ее в приемную семью. Вы к тому времени уже были на пенсии.
— Что произошло потом?
— Мы за ней приглядывали. Ее сестра, Камилла Саландер, тем временем жила в другой приемной семье, в Упсале. Когда им исполнилось по семнадцать лет, Лисбет Саландер вдруг начала копаться в своем прошлом. Она стала разыскивать Залаченко и штудировать все доступные ей официальные регистры. Каким-то образом, мы точно не знаем, ей удалось узнать, что сестре известно, где находится Залаченко.
— Это соответствовало действительности?
Ваденшё пожал плечами.
— Если честно, представления не имею. Сестры несколько лет вообще не встречались, а потом Лисбет Саландер отыскала Камиллу и попыталась заставить рассказать, что той известно. Их встреча закончилась бурной ссорой и основательной дракой.
— Вот как?
— В те месяцы мы тщательно следили за Лисбет. Мы также проинформировали Камиллу Саландер о том, что ее сестра агрессивна и психически больна. Она-то и связалась с нами после внезапного визита Лисбет, и мы сразу усилили слежку.
— Значит, ее сестра была твоим информатором?
— Камилла Саландер до смерти боялась сестры. В любом случае, Лисбет Саландер привлекла к себе внимание и других людей. Она неоднократно ругалась с работниками социальной комиссии, и мы решили, что она по-прежнему представляет угрозу расконспирации Залаченко. Потом произошел тот инцидент в метро.
— Она напала на педофила…
— Именно. Она явно проявляла склонность к агрессии и психические отклонения. Мы посчитали, что всем будет спокойнее, если она снова исчезнет в каком-нибудь интернате, и, так сказать, воспользовались случаем. Этим занялись Фредрик Клинтон и фон Роттингер. Они опять наняли Петера Телеборьяна и повели через поверенного борьбу в суде за то, чтобы снова поместить ее в закрытую лечебницу. Адвокатом Саландер выступил Хольгер Пальмгрен, и, против всех ожиданий, суд принял его сторону, оговорив, что ей назначат опекуна.
— А каким образом в деле оказался замешан Бьюрман?
— Осенью две тысячи второго года у Пальмгрена случился инсульт. Мы не спускали глаз с Саландер и вмешивались, если ее имя снова всплывало, и я проследил за тем, чтобы ее опекуном стал Бьюрман. Заметьте: он представления не имел о том, что она — дочь Залаченко. Расчет был прост — если она начнет трепаться об отце, Бьюрман среагирует и поднимет тревогу.
— Бьюрман был идиотом. Его ни в коем случае нельзя было подпускать к Залаченко и тем более к его дочери. — Гульберг посмотрел на Ваденшё. — Ты допустил серьезную ошибку.
— Знаю, — сказал Ваденшё. — Но тогда это казалось абсолютно верным ходом, я ведь не мог предположить, что…
— Где сейчас находится ее сестра? Камилла Саландер?
— Мы не знаем. Когда ей исполнилось девятнадцать, она собрала вещи и покинула приемную семью. С тех пор о ней не слышно ни звука. Она исчезла.
— Ладно, продолжай…
— У меня есть источник в обычной полиции, который разговаривал с прокурором Рихардом Экстрёмом, — сказал Сандберг. — Инспектор Бублански, который ведет расследование, полагает, что Бьюрман насиловал Саландер.
Гульберг посмотрел на Сандберга с неподдельным изумлением, потом задумчиво провел рукой по подбородку.
— Насиловал? — переспросил он.
— У Бьюрмана через весь живот шла татуировка с текстом: «Я садистская свинья, подонок и насильник».
Сандберг положил на стол цветную фотографию со вскрытия. Гульберг, широко раскрыв глаза, уставился на живот Бьюрмана.
— Значит, этим его наградила дочь Залаченко?
— Иначе это трудно объяснить. А она явно не беззащитное создание. Ей удалось здорово отделать двоих хулиганов из «Свавельшё МК».
— Дочь Залаченко, — повторил Гульберг и снова повернулся к Ваденшё. — Знаешь, я думаю, тебе стоит нанять ее на работу.
Ваденшё настолько опешил, что Гульбергу пришлось пояснить, что он пошутил.
— О'кей. Давайте примем в качестве рабочей гипотезы, что Бьюрман ее насиловал и она ему отомстила. Что еще?
— Рассказать, что именно произошло, мог бы, разумеется, только сам Бьюрман, но побеседовать с ним довольно затруднительно, поскольку он мертв. Однако он не должен был знать, что она дочь Залаченко — ни в одном официальном регистре это не отражено. Тем не менее в какой-то момент Бьюрман обнаружил связь между ними.
— Черт подери, Ваденшё, она ведь знала, кто ее отец, и могла в любую минуту рассказать об этом Бьюрману.
— Я знаю. Мы… я просто-напросто дал промашку.
— Непростительная некомпетентность, — сказал Гульберг.
— Знаю. Я себе уже все локти искусал. Но Бьюрман был одним из немногих, кто знал о существовании Залаченко, и мне подумалось, что пусть лучше он обнаружит, что Саландер дочь Залаченко, чем если такое открытие сделает совершенно неизвестный опекун. Она ведь, в принципе, могла рассказать об этом кому угодно.
Гульберг потянул себя за мочку уха.
— Ладно… продолжайте.
— Конечно, у нас есть лишь гипотезы, — мягко сказал Георг Нюстрём. — Но мы думаем, что Бьюрман надругался над Саландер, а она в ответ устроила ему это… — Он показал на татуировку на фотографии со вскрытия.
— Дочь своего отца, — произнес Гульберг с оттенком восхищения в голосе.
— В результате Бьюрман связался с Залаченко, чтобы тот разобрался с дочерью. Ведь у него, как известно, имелось больше причин ненавидеть Лисбет Саландер, чем у кого-либо другого. А Залаченко, в свою очередь, перепоручил дело ребятам из «Свавельшё МК» и этому Нидерману, с которым он общается.
— Но как Бьюрману удалось выйти… — Гульберг умолк. Ответ был очевиден.
— Бьёрк, — сказал Ваденшё. — Единственное объяснение тому, как Бьюрман мог найти Залаченко: информацией его снабдил Бьёрк.
— Дьявол, — произнес Гульберг.
Лисбет Саландер испытывала нарастающее беспокойство, смешанное со злостью. Утром две сестры явились перестилать ей постель и немедленно обнаружили карандаш.
— Ну надо же! А он как тут оказался? — воскликнула одна из сестер и под убийственным взглядом Лисбет сунула находку к себе в карман.
Лисбет вновь оказалась безоружной и к тому же настолько обессиленной, что даже не могла протестовать.
Все выходные она чувствовала себя очень плохо. У нее страшно болела голова, и ей давали болеутоляющие средства. В плече ощущалась тупая боль, которая резко обострялась, если Лисбет делала неосторожное движение или перемещала тяжесть тела. Она лежала на спине, все с тем же воротником вокруг шеи — его оставили еще на несколько дней, пока рана в голове не начнет заживать. В воскресенье температура у нее поднялась до 38,7. Доктор Хелена Эндрин констатировала, что по телу бродит инфекция. Иными словами, Лисбет была больна, и, чтобы определить это, термометр ей не требовался.
Вот и опять она прикована к постели в государственном учреждении, правда, на этот раз без удерживающих ее на месте ремней. Ремни в этот раз были бы лишними — Лисбет не могла даже сесть, не то что сбежать.
В понедельник днем к ней зашел доктор Андерс Юнассон, и его лицо показалось ей знакомым.
— Здравствуйте. Вы меня помните?
Она помотала головой.
— Вы были в полубессознательном состоянии, но это я разбудил вас после операции. Я вас и оперировал. Мне просто хочется узнать, как вы себя чувствуете и все ли в порядке.