Членов четверо. Ты, я, Чума и Троица.
Твои таинственные сетевые приятели.
Страховка.
О'кей.
Чума скопировал информацию с компьютера прокурора Экстрёма. Мы его взломали в апреле.
О'кей.
Если я лишусь компьютера, Чума будет держать тебя в курсе.
Отлично. Спасибо.
Микаэль отключил ICQ и зашел во вновь созданную на yahoo группу «Riddarna». Там он обнаружил только присланную Чумой ссылку на анонимный http-адрес, состоявший из одних цифр. Микаэль скопировал адрес в Explorer, нажал клавишу ввода и сразу попал на какую-то домашнюю страничку в Интернете, которая содержала шестнадцать гигабайтов, представлявших собой жесткий диск прокурора Рихарда Экстрёма.
Чума явно упростил себе задачу, просто скопировав жесткий диск Экстрёма целиком, из-за чего Микаэлю больше часа пришлось потратить на сортировку его содержимого. Он отбросил системные файлы, программное обеспечение и бесконечное множество предварительных следствий, похоже, проведенных за несколько прошлых лет, и в конце концов скачал четыре папки. Три из них имели рубрики «ПредСл/Саландер», «Ерунда/Саландер» и «ПредСл/Нидерман» соответственно. Четвертая папка представляла собой копию электронных сообщений прокурора Экстрёма вплоть до 14.00 вчерашнего дня.
— Спасибо, Чума, — сказал про себя Микаэль Блумквист.
В течение трех часов он читал материалы предварительного следствия и стратегии Экстрёма в преддверии суда над Лисбет Саландер. Как и можно было предположить, многое строилось вокруг вопросов о ее умственной полноценности и душевном здоровье. Экстрём требовал проведения подробной судебно-психиатрической экспертизы и разослал массу сообщений, призывавших к ее скорейшему переводу в следственный изолятор «Крунуберг».
Поиски Нидермана, как убедился Микаэль, пока, похоже, ничего не дали. Руководителем расследования являлся Бублански. Ему удалось найти кое-какие технические доказательства против Нидермана по делу об убийстве Дага Свенссона и Миа Бергман, а также в деле об убийстве адвоката Бьюрмана. Микаэль Блумквист сам помог сбору большой части этих доказательств во время трех долгих допросов в апреле, и если Нидермана когда-нибудь арестуют, то ему придется выступать в качестве свидетеля. Наконец-то ДНК из нескольких капель пота и двух волосков из квартиры Бьюрмана объединили с ДНК из комнаты Нидермана в Госсеберге. Та же ДНК была обильно представлена и на останках финансового эксперта «Свавельшё МК» Виктора Йоранссона.
Зато у Экстрёма имелось на удивление мало информации о Залаченко.
Микаэль закурил сигарету, подошел к окну и посмотрел на остров Юргорден.
Экстрём в настоящий момент вел два предварительных следствия, на которые разделили изначально единое дело. Изучением всех вопросов, касавшихся Лисбет Саландер, руководил инспектор Ханс Фасте, Бублански же занимался исключительно Нидерманом.
Со стороны Экстрёма было бы логичным ходом, как только в предварительном следствии возникло имя Залаченко, связаться с генеральным директором Службы государственной безопасности и узнать, кто такой Залаченко на самом деле. Но никаких следов подобных контактов ни в электронной почте Экстрёма, ни в регистрационном журнале или заметках Микаэль не обнаружил. Правда, было очевидно, что какую-то информацию о Залаченко он имел. Среди заметок Микаэль нашел несколько загадочных формулировок.
Отчет о Саландер фальшивка. Оригинал Бьёрка не соответствует варианту Блумквиста. Гриф секретности.
Хм. Далее следовал ряд записей, утверждавших, что Лисбет Саландер параноидальная шизофреничка.
В 1991 году Саландер заперли правильно.
Связь между двумя расследованиями Микаэль обнаружил в разделе «ерунды» насчет Лисбет Саландер, то есть среди той сопутствующей информации, которую прокурор расценил как не относящуюся к делу и, следовательно, не намеревался использовать в судебном процессе или включать в доказательства против Саландер. Сюда входило почти все, касающееся прошлого Залаченко.
Короче, все расследование никуда не годилось.
Микаэль задумался над тем, какая часть из этого случайность, а какая кем-то организована. Где проходит граница? И знает ли Экстрём о существовании некой границы?
Или, может быть, кто-то сознательно снабжает Экстрёма достоверной, но вводящей в заблуждение информацией?
Под конец Микаэль зашел на hotmail и последующие десять минут посвятил проверке десятка созданных им анонимных почтовых ящиков. Он каждый день обязательно проверял адрес, который дал инспектору уголовной полиции Соне Мудиг, правда, не слишком надеясь, что она проявится. Поэтому он слегка удивился, когда, открыв этот почтовый ящик, нашел там сообщение от «[email protected]». Сообщение состояло из одной строчки.
Кафе «Мадлен», второй этаж, суббота 11.00.
Микаэль Блумквист задумчиво кивнул.
Чума вызывал Лисбет Саландер в ICQ около полуночи, прервав на полуслове ее работу над описанием жизни под опекой Хольгера Пальмгрена. Она раздраженно посмотрела на дисплей.
Что тебе надо?
Привет, Оса, приятно тебя слышать.
Да, да. Что?
Телеборьян.
Она села в кровати и напряженно уставилась на экран компьютера.
Рассказывай.
Троица все устроил в рекордные сроки.
Как?
Психдоктор не сидит на месте. Он все время мотается между Упсалой и Стокгольмом, и hostile takeover[45] нам никак не организовать.
Знаю. Как?
Он два раза в неделю играет в теннис. Примерно по два часа. Оставил компьютер в машине на подземной стоянке.
Ага.
Троица без проблем отключил в машине сигнализацию и достал компьютер. Ему потребовалось тридцать минут, чтобы скопировать все через Firewire и инсталлировать «Асфиксию».
Где?
Чума назвал http-адрес сервера, где он сохранил жесткий диск доктора Петера Телеборьяна.
Цитируя Троицу… This is some nasty shit.[46]
?
Глянь на его жесткий диск.
Лисбет Саландер отсоединилась от Чумы, зашла в Интернет, нашла указанный сервер и последующие три часа просматривала папку за папкой в компьютере Телеборьяна.
Она обнаружила переписку между психиатром и человеком, который имел адрес на hotmail и посылал зашифрованные сообщения. Поскольку у нее имелся доступ к ключу шифрующей программы Телеборьяна, прочесть корреспонденцию ей не составило труда. Звали человека Юнас, фамилия отсутствовала. В своей переписке Юнас с Телеборьяном проявляли нездоровый интерес к состоянию здоровья Лисбет Саландер.
Есть… мы можем доказать наличие заговора.
Однако больше всего Лисбет Саландер заинтересовали сорок семь папок, содержащих 8756 снимков с грубой детской порнографией. Снимок за снимком, Лисбет открывала изображения детей лет пятнадцати или младше, в основном девочек. На ряде фотографий оказались совсем маленькие дети. Некоторые из снимков были садистского характера.
Она обнаружила ссылки по меньшей мере на дюжину людей в разных странах, которые обменивались друг с другом детским порно.
Лисбет прикусила нижнюю губу. Не считая этого, ее лицо хранило безразличное выражение.
Ей вспомнились ночи, когда она, двенадцатилетняя, лежала привязанной ремнями в «лишенной раздражителей» палате детской психиатрической клиники Святого Стефана. Телеборьян раз за разом появлялся из полумрака и рассматривал ее при свете ночника.
Она знала. Ее он так и не тронул, но она всегда знала.
Лисбет проклинала себя — ей следовало заняться Телеборьяном еще несколько лет назад, но она вытесняла его из головы и игнорировала его существование.
Тем самым она позволила ему продолжать.
Через некоторое время она вызвала в ICQ Микаэля Блумквиста.
Микаэль Блумквист провел ночь в квартире Лисбет Саландер на Фискаргатан. Компьютер он выключил только в половине седьмого утра, и когда он засыпал, перед глазами у него стояли снимки грубой детской порнографии. Проснулся он в четверть одиннадцатого, выскочил из постели Лисбет Саландер, принял душ и заказал такси, которое подобрало его перед театром «Сёдратеатерн». Без пяти одиннадцать он остановил машину на улице Биргера Ярла и прошел пешком до кафе «Мадлен».
Соня Мудиг ждала его за чашкой черного кофе.
— Здравствуйте, — сказал Микаэль.
— Я очень сильно рискую, — сказала она, не поздоровавшись. — Если станет известно, что я с вами встречалась, меня выгонят с работы и могут отправить под суд.
— От меня об этом никто не узнает.
Она явно нервничала.
— Один из моих коллег только что побывал у бывшего премьер-министра Турбьёрна Фельдина. Он ездил к нему по собственной инициативе, и его работа тоже под угрозой.
— Понятно.
— Я требую гарантий анонимности для нас обоих.
— Я даже не знаю, о каком коллеге вы говорите.
— Я расскажу, но хочу, чтобы вы пообещали, что он останется анонимным источником.
— Даю слово.
Она покосилась на часы.
— Вы торопитесь?
— Да. Я через десять минут встречаюсь с мужем и детьми в пассаже Стурегаллериан. Муж думает, что я на работе.
— А Бублански об этом ничего не знает?
— Да.
— О'кей. Вы с коллегой являетесь источниками, и вам гарантируется полная анонимность, обоим, до могилы.
— Мой коллега — это Йеркер Хольмберг, с которым вы встречались в Гётеборге. Его отец — член Партии центра, и Йеркер знает Фельдина с детства. Он поехал с частным визитом и спросил о Залаченко.
— Ясно.
У Микаэля вдруг заколотилось сердце.
— Фельдин производит впечатление порядочного человека. Хольмберг рассказал ему о Залаченко и спросил, что Фельдину известно о перебежчике. Фельдин ничего не ответил. Потом Хольмберг сказал ему о наших подозрениях относительно того, что люди, прикрывавшие Залаченко, заперли Лисбет Саландер в психушку. Фельдин страшно разволновался.
— Ясно.
— Фельдин рассказал, что сразу после того, как он стал премьер-министром, его посетил руководитель СЭПО с одним коллегой. Они рассказали ему фантастическую шпионскую историю о русском агенте, перебежавшем в Швецию, и объяснили, что это самая страшная военная тайна Швеции, что по значению с этим не сравняется ни один факт из сферы шведской обороны.
— О'кей.
— Фельдин говорит, что не знал, как ему следовало поступить. Премьер-министром он стал только что, и у правительства еще не было опыта. Ведь страной более сорока лет правили социалисты. Ему объяснили, что принимать решение он должен лично и что если он станет консультироваться с членами правительства, то СЭПО снимает с себя всякую ответственность. Фельдину все это показалось неприятным, но он не знал, что ему делать.
— О'кей.
— Под конец он посчитал, что вынужден поступить так, как предлагают господа из СЭПО. Он выдал директиву, полностью отдававшую Залаченко им в руки. Он обязался никогда ни с кем это дело не обсуждать, а сам так и не узнал имени перебежчика.
— Понятно.
— За два периода пребывания у власти Фельдин потом об этом деле практически ничего не слышал. Правда, он сделал нечто исключительно мудрое. Он настоял на том, чтобы в тайну посвятили госсекретаря, который должен был функционировать как go between[47] между Объединенной администрацией министерств и теми, кто охранял Залаченко.
— Вот как?
— Госсекретаря зовут Бертиль К. Янерюд, ему сейчас шестьдесят три года, и он является генеральным консулом Швеции в Амстердаме.
— Дьявол.
— Уяснив всю серьезность предварительного следствия, Фельдин сел и написал письмо Янерюду.
Соня Мудиг передала через стол конверт.
Дорогой Бертиль.
Тайна, которую мы оба защищали, когда я возглавлял правительство, стала сейчас объектом пристального внимания. Человека, которого это дело касалось, уже нет в живых, и ущерб ему причинен быть не может. Зато могут пострадать другие люди.
Крайне важно получить ответы на необходимые вопросы.
Человек, который доставит это письмо, работает неофициально и пользуется моим доверием. Я прошу тебя выслушать его рассказ и ответить на вопросы, которые он задаст.
Привлеки свое знаменитое здравомыслие.
ТФ— В письме, следовательно, имеется в виду Йеркер Хольмберг.
— Нет. Хольмберг попросил Фельдина не указывать имени. Он объяснил, что не знает, кто именно поедет в Амстердам.
— Вы хотите сказать…
— Мы с Йеркером все обсудили. Мы с ним уже ходим по такому тонкому льду, что нам требуются скорее весла, чем «кошки». У нас нет абсолютно никаких полномочий для того, чтобы ехать в Амстердам и допрашивать генерального консула. А вы вполне можете поехать.
Микаэль сложил письмо и уже начал засовывать его в карман пиджака, когда Соня Мудиг весьма крепко схватила его за руку.
— Информацию за информацию, — сказала она. — Мы хотим знать, что Янерюд вам расскажет.
Микаэль кивнул. Соня Мудиг встала.
— Подождите. Вы сказали, что к Фельдину приходили два человека из СЭПО. Одним был руководитель. А кто второй?
— Фельдин встречался с ним только однажды и не мог припомнить его имени. Никаких записей во время встречи не велось. Он помнит, что тот был худым, с тонкими усиками. Правда, его представили как начальника «Секции для спецанализов» или чего-то подобного. Фельдин потом смотрел организационную структуру СЭПО, но такого отдела обнаружить не смог.
«Клуб Залаченко», — подумал Микаэль.
Соня Мудиг снова села, казалось, в нерешительности.
— О'кей, — в конце концов сказала она. — Я рискую, что меня расстреляют. Имелась запись, о которой не подумали ни Фельдин, ни посетители.
— Какая?
— Регистрационный журнал Фельдина в Русенбаде.
— И?
— Йеркер запросил журнал. Это не секретный документ.
— И?
Соня Мудиг снова посомневалась.
— Журнал сообщает, что премьер-министр встречался с руководителем СЭПО и его сотрудником для обсуждения общих вопросов.
— Там было какое-то имя?
— Да. Э. Гульберг.
Микаэль почувствовал, что кровь прилила к голове.
— Эверт Гульберг, — произнес он.
В лице Сони Мудиг отразилась решительность. Она кивнула, потом встала и ушла.
Все еще сидя в кафе «Мадлен», Микаэль Блумквист достал анонимный мобильный телефон и забронировал авиабилет в Амстердам. Самолет вылетал из аэропорта Арланда в 14.50. Микаэль дошел до магазина мужской одежды «Дрессманн» на Кунгсгатан и приобрел чистую рубашку и смену белья, потом завернул в аптеку, где купил зубную щетку и туалетные принадлежности. Все время проверяя, нет ли слежки, он добежал до отправлявшегося в аэропорт экспресса и оказался в Арланде, имея в запасе десять минут.
В 18.30 Микаэль уже снял номер в обшарпанной гостинице в квартале красных фонарей, примерно в десяти минутах ходьбы от центрального вокзала Амстердама.
Примерно два часа он посвятил тому, чтобы определить местонахождение в Амстердаме генерального консула Швеции и около девяти часов вечера сумел-таки связаться с ним по телефону. Используя весь свой дар убеждения, Микаэль всячески подчеркивал, что у него дело первостепенной важности, которое ему необходимо обсудить без промедлений, и в конце концов добился от консула согласия на встречу в воскресенье утром в десять часов.
После этого Микаэль вышел на улицу и слегка перекусил в ресторане неподалеку от гостиницы. Около одиннадцати он уже спал.
Генеральный консул Бертиль К. Янерюд, угощавший гостя кофе у себя в апартаментах, особой разговорчивостью не отличался.
— Ну… Что же потребовало такой срочности?
— Александр Залаченко. Русский невозвращенец, перебежавший в Швецию в семьдесят шестом году, — сказал Микаэль, протягивая ему записку Фельдина.
Янерюд явно растерялся. Он прочел письмо и аккуратненько отложил его в сторону.
В последующие полчаса Микаэль объяснял, в чем состоит проблема и почему Фельдин написал это письмо.
— Я… я не имею права обсуждать это дело, — сказал под конец Янерюд.
— Нет, имеете.
— Нет, обсуждать его я могу только перед конституционной комиссией Риксдага.
— Весьма вероятно, что такой случай вам представится. Но в письме говорится, что вам следует привлечь свое здравомыслие.
— Фельдин — порядочный человек.
— Я в этом нисколько не сомневаюсь. К тому же я не собираю информацию о вас или о Фельдине. Не надо выдавать мне никаких военных тайн, которые, возможно, раскрыл Залаченко.
— Я никаких тайн не знаю. Я даже не знал, что его звали Залаченко… Мне он известен только под псевдонимом.
— Под каким?
— Его называли Рубен.
— О'кей.
— Я не имею права это обсуждать.
— Нет, имеете, — повторил Микаэль, усаживаясь поудобнее. — Дело в том, что вся эта история вскоре станет достоянием общественности. И когда это произойдет, СМИ либо уничтожат вас, либо охарактеризуют как порядочного государственного чиновника, сделавшего в отвратительной ситуации все, что от него зависело. Ведь Фельдин поручил вам роль посредника между ним и теми, кто занимался Залаченко. Это мне уже известно.
Янерюд кивнул.