Доктор Кудрявцев был в Риме во время карнавала. Сначала он сохранял вид серьезного человека, каким был, очень презирал Дандре, выбирающего себе самые фантастические костюмы, но вскоре, увлеченный его примером, он смешался с толпой со своим пледом, тростью и приделанным носом; затем, всегда обернутый в плед и вооруженный тростью, рискнул обрядиться под пьеро (воробья); позже, не оставляя названных выше атрибутов, напялил на себя карнавальный костюм pulcinello (итал.) – ц ы п л е н о ч к а. Наконец, переходящий из животного в растительное царство, он был, благодаря непременному пледу и трости, крайне забавным кочаном капусты, морковкой, луковицей. Чтобы заставить его покраснеть до ушей, нужно было только напомнить ему об этих часах безумия, когда он растерял свои достоинство и ученость. Доктор Кудрявцев больше всего нуждался в том, чтобы об этом не смели и думать. Это он, кто возится с шишками, что набивает себе Саша, с мигренями графини, порезами мадемуазель Элен, мадемуазель Аннетт и горничных.
/
В то время не находится больных, кроме меня. Меня беспокоит фурункул размером с голубиное яйцо, посмевший ловко устроиться на моей правой скуле. Доктор, проявляя заботу, требует, чтобы я не трогал его во избежание заполучить шрам как у герцога де Гиза. Бог его слышит! В какой-то момент я боюсь, не пришлось бы отрубить мне голову, спасая остальное тело.
После доктора Кудрявцева идет преподаватель Бельчанский (или Рельчанский). Старый гувернер графа, которого он воспитывал; после, закончив с воспитанием графа, он остался в его доме. Это тип коллекционера. Из всего, что презирают, от чего отказываются и что ломают, он собирает коллекции. В Санкт-Петербурге, в зимнем доме графа, у него квартира на первом этаже. Эта квартира - настоящая лавка старьевщика, где он собрал, не скажу - все, но всего понемногу: инкрустированные сундучки с испорченными запорами; столы на трех ножках, к которым добавил четвертую; битую глиняную посуду Фаянса и Бернара де Палисси; поцарапанные, погнутые и обновленные эмали; картины, с которых сошел лак, подправленные и заново покрытые лаком; ткань - испачканную, подвергнутую чистке и присоединенную к портьерам и покрывалам; на все это славный профессор расходует только терпение, сильный клей и неаполитанское мыло.
Однажды, когда профессор Бельчанский привезет всю коллекцию в Париж и передаст ее в торговый отель на аукцион, он заработает на этом 20 тысяч франков.
Смотр мужчин окончен, перейдем к женщинам.
Глава и теоретик - мадемуазель Элен, давняя знакомая графини, подруга ее матери, почти мать девочке. Это – любящее сердце, улыбчивое лицо, дух опеки и предупредительности. Это она распоряжается чаем. Она знает, кто любит его с лимоном или со сливками, кто предпочитает меньше, кто больше сахару. У нее найдется посуда для всякого гостя, по его комплекции и способностям; она поставила для меня - большого любителя чая прибор, куда входило три чашки. Отрадно, что мадемуазель Элен не только счастлива, но и вид у нее счастливый.
После мадемуазель Элен, идет мадемуазель Аннетт.
Мадемуазель Аннетт взята на воспитание графиней. Моложе графини на 5 - 6 лет, она с 12 годков в ее доме. Это тип русской девушки: спокойная, кругленькая, свежая, безучастная и сама привязанность; маленькие глаза, маленький нос, маленький рот, толстые щеки и в целом приятная внешность. Она играет на пиано, хорошо говорит по-французски, танцует с удовольствием, но без увлечения. Скоро выйдет замуж за молодого художника Чумакова. Граф дает за ней 200 тысяч ливров приданного. Это она, согласно весу и мере, готовит чай, которым щедро угощает мадемуазель Элен.
Наконец, настала очередь - в самом деле, нам нужно говорить в прошедшем времени; поскольку речь ведем лишь о персонах, прибывших с графом из Петербурга, - наконец, настала очередь двух комнатных слyг - Симона и Миссама, двух горничных – Аннушки и Луизы, и, помимо них, двух писателей, которых я прежде никогда не видел и спросить имена которых мне нe пришло в голову; сверх всего - любимицы графини, собаки Душки, то есть Petite Ame (фр.) - Маленькой Души.
Душка, как мы установили, существо женского рода из аристократического племени кингс-чарли. Ее привезли из Петербурга беременной, не будучи достаточно осведомлены о законности ее толстоты; одни приписывали этот результат псу из борзых, другие - спаниелю. Рожала она в Вене; только там было установлено отцовство щенков: она принадлежала спаниелю. Потомство было безобразным. Чтобы не разбивать материнское сердце Дyшки, ей оставили ее четырех собак; только тогда, когда они достигли возраста самообслуживания, трех из них отдали друзьям графини, которые сделали мину, что находят их очаровательными, и лишь графиня - за порог Вены, по всей вероятности, свернули им шею или приказали отнести их к Дунаю, чтобы твердо знать, что они больше не вернутся.
Мадемуазель Луиз, вторая горничная, укрывала четвертого щенка. Скажем только, что это был самый красивый или, скорее, наименее уродливый из четырех. По словам мадемуазель Луиз, он, должно быть, однажды станет моделью; de Dreux и Joseph Stevens придут просить на коленях позволить им сделать с него портрет: нечто вроде Аполлона или Антиноя среди собак. Те, кто знал его отца-спаниеля, утверждали, что это - его фотография, то есть - миниатюра собаки из О б о з а б е д н я к а де Виньерона. Кличка его Шарик, Petit Boule (фр.) - Маленький Шар, Шарик.
Теперь с исторической достоверностью о том, как караван обогатился в дороге тремя новыми персонами из отряда двуногих, двумя - из отряда четвероногих и черепахой. Трое двуногих принадлежали к роду человеческому; из четвероногих одно – к собачьей, другое - к кошачьей породе; черепаха - к черепашьей.
Применяя контрудар, наши читатели, мы просим тех, кто впал в раздумье, не брать от термина д в у н о г и й того, чего не надобно; мы применяем классификацию, принятую естественной историей. Александр, Ганнибал, Цезарь - полубоги в глазах Квинтия Курция, Тита Ливия и Светония. В глазах Бюффона, Кювье и Жоффруа Сент-Илера они - двуногие. Тот, кто пишет эти строки - двуногое; только оно действует больше руками, чем ногами, больше правой, чем левой, больше большим, указательным и средним, чем безымянным пальцем и мизинцем. Но оно не может сказать, как Платон, что оно есть животное на двух ногах и без перьев.
Теперь, когда гарантирована самая высокая восприимчивость, продолжаем, начиная двуногими: по месту и почет. Три новые персоны из рода человеческого: поэт Polovski [Полонский Яков Петрович, 1819-1898], маэстро Миллелотти, чародей Home (англ.) – Хоум.
А, дорогие читатели, вижу, как при имени Хоум у вас таращатся глаза и открываются уши! Будьте покойны, мы вернемся к нему. Возможно, не скaжем всей правды, но перескажем вам все, что он сам рассказал нам, присев на пороге лейтенантской каюты парохода В л а д и м и р.
- А когда это будет?
- Немного терпения, и вы все услышите.
Примечания:
Кораллово – это название унаследовала станция на Большой Московской окружной железной дороге
Чумаков Федор Петрович (1823 – 1899) – русский художник, академик, в последние годы писал портреты в стиле Греза
Хоум - Home (англ.) в нашей печати фигурировал как Юм
В л а д и м и р - пароход-фрегат водоизмещением 895 тонн и мощностью 350 л. с., построен в Ливерпуле (Англия) в 1845 году; с 26 марта 1856 года судно водил капитан-лейтенант Эрдман Густав Федорович (1818–1883), завершивший службу вице-адмиралом; по данным коллекционера-мариниста Б. В. Лемачко, в 1862 году судно было переоборудовано в плавучую мастерскую для броненосцев, в 1867 оснащено краном на 20 тонн, в 1893-м исключено из списков флота
де Дрё Альфред (1810-1860) – с 1840 года писал потреты породистых лошадей Орлеана, затем – лошадей Наполеона III и его сыновей в изгнании, в Англии; убит на дуэли в результате спора вокруг полученного заказа на портрет Наполеона III
Стивенс Джозеф Эдуард (1819-1892) – тоже художник-анималист;разъезжал между Парижем и Брюсселем, писал портреты бездомных и цирковых собак; кавалер французского ордена Почетного легиона и бельгийского ордена Леопольда.
___
Может быть, вам кажется, что нам довольно далеко до того, чтобы отправиться в путь, и вы запаздываете, чтобы услыхать гудок локомотива; но, как-никак, нам предстоит проделать три тысячи лье - треть кругосветного путешествия, только-то - прежде чем снова мы окажемся вместе во Франции; это же вполне естественно, что я вас, как следует, знакомлю с моими компаньонами по путешествию.
Впрочем, сначала я драматург, а потом уже романист, и поэтому должен п р е д с т а в и т ь мои персонажи. Мне предстоит проделать с ними 800 лье, дорогу длиною, в три Франции: вдумайтесь в это. Итак, возвращаюсь к нашей теме.
___
Может быть, вам кажется, что нам довольно далеко до того, чтобы отправиться в путь, и вы запаздываете, чтобы услыхать гудок локомотива; но, как-никак, нам предстоит проделать три тысячи лье - треть кругосветного путешествия, только-то - прежде чем снова мы окажемся вместе во Франции; это же вполне естественно, что я вас, как следует, знакомлю с моими компаньонами по путешествию.
Впрочем, сначала я драматург, а потом уже романист, и поэтому должен п р е д с т а в и т ь мои персонажи. Мне предстоит проделать с ними 800 лье, дорогу длиною, в три Франции: вдумайтесь в это. Итак, возвращаюсь к нашей теме.
Месье Полонский жил в Риме. Поэта и мечтателя, граф встретил его и в Колизее, и в соборе св. Петра. Они узнали друг в друге соотечественников. За границей соотечественники - братья. Завязался разговор. У rpaфa есть замысел – основать в Санкт-Петербурге литературный журнал. Он сказал о своем журнале месье Полонскому и попросил его составить план издания. Месье Полонский принес его. Графа план устраивал и принимался в том случае, если месье Полонский принял бы руководство изданием. С этого дня он стал членом семьи и путешествовал вместе с графом.
Этот человек очарователен тем, что поэт и мечтатель, как Байрон, и рассеянный, как Ла Фонтен. Рассеянность, в частности, проявляется в отношении шляп, перчаток и брюк, что неосторожно соседствуют с другими его вещами, и так как он их себе в ущерб не находит, что происходит почти всегда, то обычно являет собою сына Аполлона.
Перейдем к другому сыну Аполлона.
Поэзия и музыка - сестры, перейдем к маэстро Миллелотти. Это целая Илиада; ошибаюсь, целая Одиссея - история маэстро Миллелотти. Вообразим себя Гомером этой захватывающей поэмы.
В Риме граф жил в М и н е р в е примерно в таких же условиях, как в отеле Т р е х И м п е р а т о р о в, то есть с открытой дверью круглые сутки, с освещенным салоном ночь напролет и тратя от двух до трех тысяч франков в день, когда среди докучливых людей и паразитов, какие наваливаются на путешественников его типа, он угадал одного соотечественника. Этот соотечественник был композитором и создал оперу, рядом с которой В и л ь г е л ь м Т е л л ь Россини, Р о б е р т-Д ь я в о л Мейербера, Н о р м а Беллини, Н е м а я Обера, Л ю ч и я Доницетти, Д о н Ж у а н Моцарта и Т р а в и а т а Верди мало что значат.
Он не хотел позволить соотечественнику ранга графа Кушелева-Безбородко проехать без того, чтобы не дать ему возможности испытать чувство гордости - услышать оперу, превосходящую все созданные и будущие итальянские, французские, немецкие оперы. Граф имел неосторожность ответить: «Да, очень хорошо», вдыхая от своего флакона и выдергивая нитки из своего носового платка; занятия машинальные, поскольку для него они вошли в привычку. Раз данное согласие привело к повторению средневековой ситуации с бесноватыми, в тела которых вселились Бегемот или Астарта, неважно кто.
Трое суток длилось общение с Лазаревым - так звали маэстро-петербуржца - с пяти часов вечера до пяти часов утра. Все то время, что он не занимал свою руку, чтобы подносить съестное ко рту, жуя, он пел, мурлыкал, насвистывал свою оперу, разные отрывки из которой исполнял пальцами на пиано.
В интервалах между пением и исполнением неизменно говорил о концерте, который хотел бы дать, в котором сыграл бы куски своей оперы.
Маэстро Лазарев страшно раздражал графа, давшего ему в один прекрасный день 300 римских экю на концерт с условием, что тот больше не вернется и оставит его в покое. Маэстро прикарманил 1800 франков и исчез. Граф, было, уверовал, что совсем избавился от него, но как-то вечером, когда этого меньше всего ждали, произошло вторжение певиц и музыкантов в салоны графа. Всем заправлял маэстро Лазарев, держащий дирижерскую палочку в руке, как Аттила бич, которым он был вооружен, чтобы карать людей. За ним поспешал аккомпаниатор. Аккомпаниатор, направляемый маэстро Лазаревым, сел за фортепьяно; согласно грянули басы и скрипки; флейты и гобои дали л я; пианист выдал руладу; мадам Сприкия (сопрано), месье Паталуччо (тенор), месье Сапрегонди (первый бас) высморкались, и начался безобразный кошачий концерт. Это была знаменитая опера, призванная заставить померкнуть солнце Россини, Мейербера, Беллини, Доницетти, Моцарта и Верди. Мы сказали уже о нервной чувствительности графа. Вместо того, чтобы поступить как Иисус, который взял кнут и выгнал торговцев из храма, он попросту отправился спать в комнату, самую удаленную от салона.
Граф вышел, графиня нашла в себе силы остаться и оказывать гостям честь. Она смирилась, велела принести всем прохладительные напитки, возглавила ужин, аплодировала маэстро, благодарила певцов и музыкантов. Среди них она отметила аккомпаниатора, молодого человека 25-26 лет, который, несмотря на явный талант - может быть, потому что он действительно обладал талантом - был простым, скромным и выглядел бедным. Добрая, как добрые феи средних лет, не желающие видеть людские страдания, она подошла к нему, расспросила его, узнала, что он был одной-единственной поддержкой бедной матери и что он трудно зарабатывает на жизнь, аккомпанируя певцам в концертах. Она предложила ему приходить давать ей уроки пения: по два экю за урок. Артист согласился. Два экю, столько он получал за две недели. Он спросил, когда смог бы дать первый урок. Графиня, полагающая, что он спешил больше, чем она, показала нетерпение и назвала три часа после полудня следующего дня.
На следующий день Миллелотти - так звали артиста - прибыл в назначенный час; но вместо того, чтобы брать урок, графиня велела ему играть польку за полькой. Живой музыкальный репертуар; Миллелотти играл до пяти часов вечера.
В пять часов объявили, что стол для графа накрыт. За стол усадили и Миллелотти. После обеда отправились прогуляться в коляске на виллу П а м ф и л и я. Вернулись в полночь, устроились у фортепьяно. Граф, превосходный музыкант, оригинальный композитор, наиграл три - четыре своих романса для Миллелотти, который их сразу освоил. Граф спел романсы и нашел, что никогда у него не было такого хорошего аккомпаниатора.
Ужинали в два часа ночи. Миллелотти хотел уйти, но его оставили ужинать. Оглушенный, восторженный и покоренный, Миллелотти оставил М и н е р в у в пять часов утра. У него вырвали обещание прийти вновь на следующий день - к двум часам. Он был далек от того, чтобы этим манкировать.
И снова началась жизнь, какой она была накануне. То же продолжалось и завтра, и послезавтра. Миллелотти был неутомим: играл польки, мазурки, кадрили, schottisches (англ.) – шотландские танцы, тарантеллы, мелодии, этюды; это была вечная музыка; это был луч гармонии в сплетении с лучами солнца, которое уже проникало в дом.
Настал день отъезда. Это было большим страданием для знаменитейшего; так в доме назвали Миллелотти. Поспешим сказать, что это огорчение разделяли все. Он стал чем-то необходимым с его длинными волосами под листву плакучей ивы, носом как клюв сокола, кроткими и грустными глазами, небольшой испанского вида шапочкой и манто а-ля Крисп. Что делали бы, когда больше не слышали бы чарующей мелодии, ставшей постоянным аккомпанементом жизни? Не было бы больше тела, которое остыло бы, осталось бы сердце: слезы стояли в глазах.
- Но, к делу! - сказала вдруг графиня. - Почему знаменитейший должен покидать нас так скоро? Кто мешает ему ехать с нами в Неаполь?
- К делу! - сказал граф. - Кто не дает вам отправиться с нами в Неаполь?
- В Неаполь! - повторил знаменитейший со вздохом. - Увы! Поехать в Неаполь - стремление всей моей жизни.
- Тогда отправляйтесь в Неаполь, - повторила графиня.
- Поехали в Неаполь, - хором воззвал весь дом.
- M a l a m a d r e?.. (итал.) - А м о я м а т ь?.. - заикнулся знаменитейший.
- Ба! L a m a d r e! Идите проститься с ней. Дандре проводит вас, и с этой стороны ничем больше вы не будете связаны.
Знаменитейший скакнул к фортепьяно и, как жизнерадостная птица, заставляющая внимать ее самому нежному пению, исполнил самую бешеную тарантеллу. Затем он взял свою испанскую шапочку, свое короткое манто а-ля Крисп и удалился из М и н е р в ы. На Дандре была возложена вселенская обязанность следовать за ним. А ни у кого нет ног Дандре, когда речь заходит о том, чтобы совершить благое деяние. Он присоединился к знаменитейшему и обогнал бы его, если бы знал, где живет добрая женщина. Простились с ней, конечно, таким образом, чтобы она ничего не потеряла за время краткого отсутствия сына, и на следующий день уехали в Неаполь.
v
В Неаполе оставались месяц; месяц – в Сорренто. Это была весна, это был сезон цитрусов, это был рай земной. Знаменитейший помешался от радости: фортепьяно переводило на язык музыки его радость и заставляло умирать от зависти малиновок и соловьев.