Вошла Розенда и огорчила с порога: оказывается, Мартинес де Хойя приедет только завтра; а из Боготы пришла бандероль и письмо на имя Паулы.
– Какая бандероль, какое письмо? – нахмурилась девушка. Но в следующий миг она смотрела на письмо таким взглядом, что едва не затмила утреннее солнце. В глазах отразились слова о туризме. И она уже точно знала, что найдет под бумажной упаковкой. Три, нет, четыре разных по величине красочных журнала. Есть из чего выбрать, обрадовалась Паула. Она села на кровать, поджав под себя ноги, и взяла в руки первый журнал. «Мост в Европу». Новый. За последний месяц. Для тех, кто любит путешествовать. В глазах отразились первые броские строки рекламы: «Вершины горнолыжного мира», «Перекати Европу на четырех и двух колесах», «Путешествуй – это модно!», «Странствующая тусовка».
Морская метрополия… Солнце и синее море… Город у озера… От Средиземного моря до Черного… Оазисы…
Паула оторвала взгляд от журнала и посмотрела на изображение улыбающегося Бенисио.
– Ну, красавчик, подскажи, куда мне поехать? В Александрию? Ну нет! – рассмеялась девушка. – Сам езжай в Александрию. Лично я соскучилась по Франции. Хотя ни разу там не была. А может, мне снова поехать в Испанию?
Она открыла журнал в середине. Красочная фотография на целый разворот. Лазурное море, красные и жемчужные кораллы, разноцветные рыбы, ныряльщик в изумрудном костюме. Следующий снимок. Длинная высокая волна с крутым гребнем, накрывающая отчаянного серфингиста. Отдельная фотография инструктора, облаченного в облегающий и блестящий на солнце яркий костюм. Стройный, мускулистый парень. С длинными волосами и искренней, подкупающей улыбкой.
Рука девушки дрогнула. Она на миг прикрыла глаза и снова вонзила взгляд в снимок. На нее смотрел пусть не сам Бенисио, но его меткая копия. Верно, проглядывали в нем знакомые черты дель Торо. Скулы, может быть, улыбка, легкая припухлость под глазами. У Бенисио скулы словно обведены нежным огнем, а у этого парня они скованы морозом. Фотомодель, уверенно заключила Паула.
На следующей странице снова он. Инструктор стоит в окружении любителей дайвинга с аквалангом и, судя по всему, что-то объясняет им. Вот и надпись четко говорит об этом: «Наши опытные инструкторы дайвинга помогут вам легко и быстро освоить акваланг и открыть для вас удивительный подводный мир».
Так, что это за место? Паула вернулась на пару страниц назад и прочла:
«Dream’s Beach. Отель расположен в лучшей части лагуны близ Порт-Авентуры…»
Это же рядом с Коста-Бравой, отметила девушка, все то же пленительное средиземноморское побережье. И читала дальше:
«Отель построен в арабском стиле в пастельно-розовых тонах… Великолепный песчаный пляж… Большой открытый бассейн… Тренажерный зал, сауна… Возможно размещение с животными, но необходимо предварительное разрешение администрации отеля… Подводное плавание (общий язык – английский). Четырехдневный курс для получения сертификата международного образца. Обучение под руководством русского инструктора, трансферы, полная экипировка».
Русский инструктор? Может, поэтому его скулы словно заморожены?
Паула вновь вернулась к фотографии парня – на сей раз он смотрел на нее с обложки ежемесячника «Фламенко». Его волосы наполовину скрывала белоснежная бандана. На заднем плане яхта под названием «Ипанема» и бесконечное синее море. Даже без немного поднадоевшего рекламного слогана «Он знает все о твоих желаниях» Паула осознала сей факт. Казалось, этот парень знал о ней пусть не все, но многое. Он манил взглядом, улыбкой; ему помогали море и красавица-яхта.
Название яхты возродило райские воспоминания о Рио-де-Жанейро, заливе Гунабара, вход в который сторожит гора Сахарная голова, о пляже Ипанема. Там Пауле не обязательно было роскошно выглядеть, а просто быть раскованной, с легкой улыбкой наблюдать за гомосексуалистами, которые в поисках единомышленников приезжают в Рио со всей Бразилии.
Фотография была настолько четкой, что девушка разглядела каждую щетинку на подбородке парня, увидела свое отражение в его глазах, хотя такое было невозможно.
Не верится, что в его жилах течет неиспанская кровь.
Она от кого-то слышала, что русские – люди загадочные. Что еще? Ах да, Бенисио проходил актерскую подготовку как американец или даже как русский, это его слова. И еще то, что значительная часть кокаина, выращенного на плантациях ее отца Рафаэля Эспарзы, уходит именно в Россию.
Отец…
Он слышать не хочет о европейском образовании Паулы. Европа для него – рынок сбыта, ничего более. Девушка забыла о рекламных проспектах, горкой лежащих на кровати. Забыла о времени. Сейчас одиннадцать, а к этому часу отец ждал ее на старой террасе, чтобы запечатлеть сухой поцелуй на челе своей дочери. И все. Он даже не сможет поинтересоваться ее делами. Потому что у нее никаких дел нет.
15Рафаэль сидел на террасе, примыкающей к бару, и занимался своим любимым делом: пил текилу и курил одну сигарету за другой. Он был в сером полосатом костюме, в сланцах на босу ногу. Время от времени к нему подходила служанка, ставила тазик с теплой водой и мыла хозяину ноги. Со стороны он выглядел полным паралитиком.
За всю свою жизнь он ни разу не пробовал наркотиков. Ни разу не взял в руки сотовый телефон. Может, поэтому был еще жив. Канули в Лету те времена, когда каучуковые дельцы и наркобароны, купаясь в шампанском и прикуривая сигары от стодолларовых банкнот, старались перещеголять друг друга.
Рафаэль Эспарза среди кокаиновых королей считался долгожителем. Он смотрел на мир уже шестьдесят четыре года. Тридцать пять лет он занимался наркобизнесом и был первым из преступных авторитетов, кто стал использовать маршруты традиционной контрабанды спиртного и табачных изделий для нелегальной переправки за границу марихуаны и кокаина.
У него был усталый взгляд. Он говорил медленно, словно нехотя или как после тяжелейшего инсульта. Его мимика и движения были такими же заторможенными. Он походил на рыбу, выброшенную на берег.
Когда он был молод, люди искали его расположения. Когда постарел – все стали в страхе убегать от его симпатий и настроений. Сам он ощущал на своих сутулых плечах бесконечную усталость.
Пол террасы, примыкающей к южной части виллы, выложен крупным красным камнем, на котором видны несмываемые отпечатки времени, что также подчеркивали неровные швы между камнями и навеки въевшаяся в них глинистая масса. На беленых стенах несколько картин аборигенов. Окна, выходящие на террасу, забраны декоративной деревянной решеткой. Вдоль стены выстроились в ряд бордовые диваны и низкие столики между ними. Опоры кровли покоились на старинных фундаментах, чуть превышающих толщину потрескавшихся бревен. Покатая крыша террасы заканчивалась окнами в человеческий рост. Вдоль этой стеклянной стены также стояли диваны, стулья и столики. Окна никогда не открывались. Легкий ветерок проникал из настежь распахнутых дверей.
Эта часть владений Эспарзы, носивших название асьенда Сан-Тельмо (вторых по величине и роскоши в Антьокии, центром которой был Медельин), метко попадала под определение «музейной». Тут все было выдержано в старом стиле, без какой бы то ни было роскоши. Здесь все располагало к отдыху, к долгой и непринужденной беседе. Ничто не отвлекало и в то же время не было замылено. Эта пристройка – все, что осталось от старого дома, на месте которого выросла вилла колониального стиля, спрятанная в сердце антьокинских кокаиновых плантаций. Всё и все, кроме этого провинциального незапамятного уголка и Паулы Марии, наводило на Эспарзу тоску. Он и асьенда Сан-Тельмо, возведенная неподалеку от золотых приисков, были неразделимы, и Рафаэль не собирался менять привычный уклад жизни.
Он буднично ответил на приветствие старшего сына, пустив в его сторону струю табачного дыма и прикрыв глаза. Лениво заметил, что бог дал ему натурального урода. Выходило, наследника в роду Эспарзы не было. Артуро получился на удивление тщедушным, словно был зачат от родных брата и сестры. Он попробовал себя в боксе – в тараканьей категории, для этого Эспарза пригласил в свое поместье такого же костлявого тренера, дабы не тратиться на спарринг-партнера. И часами наблюдал, как бьют морду его сыну и колотят ему по печени. В конце концов тренер-мексиканец вспылил: «У него (Артуро) нет ни одной извилины». В этот же вечер тренера скормили свиньям. Сеньор Эспарза равнодушно наблюдал, как стая его чушек с жадностью пожирала себе подобного. Сначала они съели мясо и внутренности, потом начали с хрустом перемалывать его ребра. От боксера остался волосатый череп и пара берцовых костей.
Три месяца назад свиньи снова прилично прибавили в весе, урвав лакомый кусочек – молодого учителя английского языка. Его обнаружили в неожиданном месте, в спальне Паулы Марии, где он обучал девушку премудростям секса и в ее объятиях забыл обо всех трудностях перевода.
Три месяца назад свиньи снова прилично прибавили в весе, урвав лакомый кусочек – молодого учителя английского языка. Его обнаружили в неожиданном месте, в спальне Паулы Марии, где он обучал девушку премудростям секса и в ее объятиях забыл обо всех трудностях перевода.
Вчера вечером Артуро зарезал работницу. Разговор на эту тему несчастный Эспарза, раз и навсегда отказавшийся от репетиторов и снова взваливший на свои плечи педагогические функции, перенес на сегодняшнее утро.
– Скажи мне честно, сын: ты дурак? Почему ты не изрезал ей лицо, если она тебе чем-то не угодила? Мне придется искать ей замену. – Эспарза коротко и часто посасывал сигарету и почти не затягивался. – Ты доиграешься, я запру тебя в загоне, будешь убирать дерьмо за свиньями. Я благодарен богу за то, что твоя мать, упокой господи ее душу, не дожила до сегодняшнего дня. Пошел вон отсюда, – без натуги в голосе пробормотал сквозь зубы отец. И очистил дыхание через угольный фильтр сигареты.
Хозяин подозвал своего ближайшего помощника. Энрике Суаресу исполнилось тридцать шесть. Он был среднего роста, силен как лев. Он работал на Эспарзу два десятка лет и также причислял себя к категории долгожителей. Впрочем, полагал он, у старика нет другой кандидатуры и вряд ли найдется. В этом плане наркоимперия Эспарзы была крайне уязвимой. Стоило только взглянуть в затухающие глаза босса, как тут же приходил ответ: «Ему уже все равно». Но то было далеко от истины. Рафаэль также собирался дожить до ста лет и умереть завтра. Все равно настанет тот миг, когда вся жизнь останется позади. Какая разница, когда это случится?
Рафаэль отстранил руку и посмотрел близорукими глазами на часы.
– Половина двенадцатого. Почему Паулы до сих пор нет? Энрике, сходи позови ее. У меня к ней долгий разговор, – эти фразы хозяин растянул на добрую минуту.
«Долгий – не то слово», – незаметно усмехнулся помощник. Он имел виды на красивую девчонку. Еще и потому, что она являлась единственной наследницей Эспарзы. Он не без оснований сравнил себя с визирем при дворе султана. Жениться бы на Пауле Марии…
Энрике имел репутацию консервативного менеджера. Являясь исполнительным директором, он занимался реализацией продукции, организовывал ее транспортировку; несколько его помощников вели финансовый учет и ведали силовым прикрытием как в городе, так и в «деревне». Вся деятельность картеля, все распоряжения поступали из главного офиса и являлись обязательными для зарубежных филиалов, созданных для импортирования, продажи и распространения товаров.
Энрике был частым гостем этой гасиенды, которую он называл деревенским офисом. И его необоримо тянуло обратно в Медельин и Боготу, где у него, равно как и у Рафаэля, была роскошная недвижимость. Шикарные апартаменты на Сотой Авениде и Десятой Каррере. В медельинских apartamiento Эспарзы он был по уши в работе, а докладывал о делах в глухую деревню.
Мир изменился…
Недавно Энрике попал в кон: его очередной визит в Сан-Тельмо совпал с бегством русской проститутки. Он оделся в рабочее платье – джинсы, рубашку, прорезиненные полусапожки. Снял со стены своей «гостевой» комнаты шестизарядный дробовик и стал во главе отряда. Право первого выстрела, как право первой брачной ночи, он присвоил себе. В конце пути оказалось, что стрелять не в кого. И тогда он показал себя настоящим цивилизованным горожанином, а не диким деревенщиной. Тогда у него напрочь отсутствовало желание отстрелить голову хозяину, разрядить дробовик в живот его жене, позабавиться с их малолетними дочерьми. Не тот уровень…
Да, жениться бы на Пауле… Энрике спал и видел себя в главной кровати гасиенды. Порой в неожиданном свете, в своем обычном наряде: в строгом костюме, при галстуке, с набриолиненными волосами. Как в гробу. Он не знал мнения Papa Grande по этому поводу, а спрашивать не решался. Ведь слугам «дедушки» все равно, кого бросать за высокую изгородь к свиньям. Тот же Артуро может со свистом перелететь через вольеру, чтобы через полчаса оказаться за могильной оградой.
Все так или иначе находят свою смерть.
16– Чем тебе не понравился Кадакес? – спросил Рафаэль Паулу Марию.
– Я знаю, что ты хочешь сказать, – перебила его девушка. – Там спокойней. Но не мне, а тебе. Обо мне заботились твои испанские друзья. Я побывала в каждом курортном местечке Коста-Брава, даже на острове Меда-Гран. Я не видела твоих товарищей, мне за глаза хватило Энрике. Он не снимал наблюдения даже с моего туалета. И друзьям твоим не все ли равно, где меня опекать – в Коста-Брава или Коста-Дорада? Я мир хочу посмотреть, папа. И пока что ограничилась Каталонией. Ведь я не далеко уехала, так?
– Чем тебе приглянулся этот отель? – Эспарза не баловал себя разнообразием вопросов. Он взял со столика рекламный проспект и также открыл его посередине.
– У меня свои секреты.
– Даже от меня? – Мутные глаза Рафаэля подсветились изнутри голубоватым ключом.
– Мне понравился инструктор подводного плавания. Ты смотришь на него. Красивый парень. Русский.
Эспарза медленно оторвал взгляд от рекламы и в упор посмотрел на дочь.
– Что? – настороженно спросила Паула. – Что тебя не устраивает? – Она прикусила язык и покраснела, поняла, что не устраивает отца. Для него что инструктор, что учитель, что педагог – все на одно лицо. «Дура!» – ругала себя Паула. Она глазом не успела моргнуть, как искушенный и смазливый толмач затащил ее в постель. А по возвращении отца из свинарника она услышала затяжной монолог: «Я высоко ценю неприкосновенность твоей частной жизни, Паула, и вижу тебя вполне земной девушкой…»
О боже…
Рафаэль неторопливо встал с дивана и, опираясь на трость с серебряным набалдашником, со скоростью черепахи пошел к выходу из террасы. У распахнутой двери он поманил за собой дочь.
– Прогуляемся вокруг дома, – пояснил он.
«Господи Иисусе! – вздрогнула девушка. – Обратно мы доползем к концу следующей недели…»
К изгороди, на которой вился вековой плющ, наступающий на высокое каменное крыльцо и стены, отец и дочь подошли не скоро… Паула, убивая проклятое время, успела посчитать изразцы на прямоугольной каминной трубе. Она неподдельно обрадовалась, отметив, что в этот час мимо должен пройти… трамвай. Вокруг асьенда Сан-Тельмо ходил строго по расписанию – три раза в сутки – настоящий трамвайчик с одним-единственным вагоном. Если не брать в расчет дом и окружающую его природу, но принимая вечную сырость, то издали этот колониальный особняк под аккомпанемент трамвая походил на тихий лондонский уголок.
Так, где этот чертов трамвайчик? Паула прислушалась и невольно ускорила шаг. Не опоздать бы…
Но вот со стороны двухэтажного флигеля с прислугой, стоящего особняком, раздался мелодичный звон. Показался трамвай с подвесным тяговым электродвигателем, едва-едва освободившийся от образа конки.
– Папа, быстрее! – поторопила его девушка. Она чувствовала себя настоящей идиоткой, боясь опоздать на раритетное средство передвижения, которое окрестила «колумбийскими горками». Он, если понадобится, будет колесить вокруг гасиенды круглые сутки.
Вагоновожатый дождался, когда хозяева займут место на жестких скамьях. И трамвай, как парковый пони, снова тронулся в свой бесконечный путь.
– Твои желания для меня – закон, – продолжил Рафаэль. – Ты – моя жизнь. Я живу ради тебя. Артуро же отравляет мое существование. Он кара господня. – Потухшая сигарета во рту Эспарзы намокла, с нее на колени упала коричневая ядовитая слюна. Он выбросил окурок в окно. – Есть вещи, которые нельзя объяснить, есть вещи, которые нельзя понять. Ты просто знаешь о них. Одни тебе приносят радость, другие огорчают тебя. Когда мы начинаем задумываться над этим, все идет прахом. Почему я люблю тебя, Паула? Я помню тебя совсем маленькой, беззащитной. Не могу забыть твоих глаз, когда они впервые посмотрели на меня. Мои руки по сей день хранят тепло первого прикосновения к тебе. Твоя мать родила тебя далеко от этих краев. Как ты перенесешь двухчасовой полет – вот что сводило меня с ума. То время для меня было непростым, меня разыскивали Колумбия, США, Панама, Пуэрто-Рико, Испания. Я был вынужден оставить твою мать на Кубе, чтобы она не стала заложницей. Уже тогда она была больна, и через полгода после твоего рождения ее не стало.
«Господи, я это слышала сто раз», – мысленно взмолилась девушка. Она не знала своей матери, и мысли о ней всегда были отвлеченными. Она виделась Девой Марией с иконы, держащей на руках младенца. И все. Святой образ? Да, как песчаная коса, размытая со временем.
– Ты сказал, что мое слово для тебя – закон.
– Да. Но каждый закон нуждается в исправлении. – Эспарза с минуту молчал. Трамвай успел сделать полный оборот вокруг Сан-Тельмо. Кондуктор пару раз обернулся, не зная, заканчивать ли ему работу. Попер на второй круг, рассеянно заметила Паула.