***
Холод. Везде был лютый холод. Вселенная заледенела кристаллами снега и броней векового льда. Мир сократился в небольшой стылый кокон. Холод был и вовне, и внутри, полностью стирая разницу между этими понятиями. Он пронизывал насквозь не имея сопротивления и преград. Холод неподвижно струился в оледенелых жилах, в костях, в голове, даже глаза были неподвижными шариками стылого льда. Но внутри этого мертвого ледяного марева билась живым тонким клубком нечто, что он смог вырвать из-под власти льда. Нечто что и было им, - что было его волей к жизни и отделяло его от смерти. Вместе с холодом было постылое отчаяние и почти утерянная надежда на свободу. Множество голосов, живых и умерших, бились в нем, молили о помощи, удаче, победе, силе. Он мог слышать их, иногда мог даже что-то дать, но не мог попросить сам, не мог докричаться о помощи. Множество голосов не слышало и не знало его. Эти многие говорили на других языках и о другом. Все же он тянулся к этим голосам, как он тянулись к нему. - потому что в этом была его надежда. И бросая им частички своей скованной но живой силы, он вольно или невольно делился с ними своей надеждой, своей злой тоской.
И холодом.
Тонкий слабый росток коснулся его. Он дошел до него не за счет беззвучного крика просьбы, а только за счет сродства, когда близкое потянулось к близкому, и кровь к крови. Пусть даже его собственная кровь была голубым льдом, он помнил о времени когда она струилась в жилах. И помнил о тех, кто носил его кровь за пределами его ледяной темницы. Он принял свой дальний росток, он узнал его несмотря на смешение чужих родов и кровей. Это был неожиданно сильный, хоть и маленький росток. И бывший льдом скупо, и мимолетно обрадовался. Он признал свой росток, пометил его нотку в шуме других мелодий и голосов. Пометил и отпустил - чтобы не повредить до срока.
***
Отпускало. Будто постепенно таял огромный ледник, сперва медленными каплями под лучами солнца, а потом все быстрее и быстрее, истекая водой, откалываясь огромными кусками, исчезая, будто его и не было. Лед превращался, таял, испарялся, исчезая бесследно, разве что где-то под сердцем затаилась маленькая холодная заноза... Я разлепил глаза, и увидел свои руки, судорожно вцепившиеся в кромку стола. Вокруг скрюченных белых пальцев по столешнице серебрился иней, а впрочем, он быстро исчезал испаряясь с легким дымком, так быстро что может быть и померещилось... В горле запершило, я судорожно закашлялся. Кто-то цепко держал меня за плечо, он обернулся и увидел старика.
- Все, - сказал дед, - тише, все, все. Пришел в себя? Пришел в себя говорю?
Я с трудом кивнул головой.
- Что-нибудь помнишь? Что сейчас с тобой было?
- Холод. - Прошептал я. - Мне было... холодно.
- А что сейчас говорил, помнишь?
- Нет.
- Добро. Не надо тебе этого до срока... - Дед похлопал меня по плечу, сел за свой край стола, и посмотрел в глаза долгим взглядом. - Слушай внимательно, Михаил Вадимович. Я признаю тебя, как признавал твоего отца, - Вадима. Я не отошлю тебя ни в какую службу опеки. Будешь жить со мной. Буду тебя воспитывать. Мое слово. Ну, чего молчишь?
- А... ага. - обессилено кивнул я.
- Будешь звать меня дед Глеб. Можно просто - дед. Понял.
- Угу.
- Есть хочешь?
- Хочу!
- Ну еще-бы. Тогда, давай начнем готовить завтрак. Будешь помогать.
- А мама всегда без меня готовила.
- То мама. А я то старый уже, без твоей помощи не справлюсь. Ну, будешь помогать? Иначе оголодаем.
- А я... не умею...
- Ничего, пойдем, я тебя научу.
- А телевизор у тебя где?
- Телевизора нет.
- Как же это нет? - Ошарашился я.
- Да сам удивляюсь.
- А куда же ты плейстейшн подключаешь?!
- В кудыкину гору. Пойдем.
***
- Вот, - после обеда, когда помыли посуду, дед бросил мне на колени небольшой предмет, - тебе.
- Чего это? - Я завертел в руках непонятную причуду.
- Кубик-рубик. Головоломка такая. - Дед подошел, и взял кубик у меня из рук. - Видишь? Со всех сторон у него бока разного цвета. Красный, синий, желтый... А теперь мы его начинаем вертеть так и сяк... Смотри - все цвета на боках перемешались. Сможешь сделать как было?
- А зачем?
- Затем что это развивает геометрическое мышление, мелкую моторику и зрительную память, и... Ну чего вытаращился? Сделай, - затем что я так сказал. Ну как, осилишь?
- Попробую...
- Во-во, пробуй. - Довольно буркнул дед. - Займи свой умишко беспокойный.
Я поворочал кубик разными сторонами, вертанул пару раз плоскости, хмыкнул, и недовернув до конца секцию решительно потащил угловой элемент кубика. Шпынькнуло, и угловой кусочек кубика вывалился из конструкции. Дальше пошло бодрее, и скоро все секции отвалились. Головоломка лежала на столе печальная и ощипанная. Я решительно начал вставлять детали обратно, так чтобы они совпадали по цветам. Еще через пару минут кубик лежал на столе целым.
- Ну-у... - Протянул безмолвно наблюдавший дед. - Тоже конечно способ... Разрубил, так сказать, гордиев узел... Иногда и так бывает надо. А иногда - не надо. Сможешь сделать тоже самое, но по-другому? Не разбирая на части?
- Попробую.
- Попробуй. Потом пойдем на прогулку. Раньше только Курабата выводил, теперь вас двоих буду.
***
- Ранний осенний лес пах какой-то особой прозрачной свежестью. Деревья уже частично обронили свои листья, устлав землю пестрым разноцветным ковром, а другие деревья, которые покрепче, еще держали свои кроны, пожелтевшие, покрасневшие, а некоторые даже зеленые. Я вертел головой, и поспешал за дедом, который ходко шагал на своих длинных ногах, обутых в смешные мягкие, спущенные гармошкой, сапоги. Это было похоже на прогулку в парке, только здесь не было дорожек, а все время было неровно, и все росло густо и беспорядочно. Я так ходить не привык, и уже подзапыхался.
- Деда, - заканючил я, - подожди! Я устал!
- Сейчас еще чуть-чуть, - отвечал дед не сбавляя хода. - Сделаем привал.
- У меня уже ноги совсем-совсем не идут.
- Ленивые потому что ноги. А ты их заставляй. Вон, на Курбата посмотри, - как он по лесу шлындит, больше нашего. А не устает.
Сбоку от меня затрещали ветви кустов, и в поле видимости возник лохматый Курбат. Хвост у него довольно вихлялся, язык свесившийся изо рта подергивался в такт дыханию, белоснежные клыки обнажались, можно было подумать будто пес улыбается. Курбату гулять нравилось. Сегодня он вовсе не выглядел страшным.
А идти тем временем стало совсем сложно, потому что земля под ногами вдруг круто забрала в гору. Я полз за дедом, поджимая губу, чтоб не пустить слезу. Вдруг, земля выровнялась, и спина деда в долгополой куртке перестала удаляться. Я доковылял до остановившегося деда, и... разинул рот. Мы вышли на крутой обрывистый берег лесной реки. Спокойная вода почти беззвучно бежала широкой изогнутой лентой, темной по средине, и коричневато желтой у краев, где просвечивало дно. Река выбегала из-за крутого поворота, и скрывалась за другим. Деревья свешивали к воде свои ветви, а некоторые с обнажившимися от течения корнями сами клонились к спокойной воде. Одно дерево даже упало прямо через реку, и лежало раскинув пустые голые ветви как мостик.
- Привал! - Торжественно объявил дед, и уселся как раз на поваленный ствол дерева, в той его части которая была на этом берегу, у самых вывороченных корней. Я сел рядом, и закряхтел от облегчения. Курбат подбежал, посмотрел на деда, сунул в меня мокрым носом, и побежал трещать ветвями где-то в округе.
- Вон, погляди, - мы отдыхаем, а Курбат и не присел, - сказа дед.
- У Крубата твоего четыре ноги, а у меня только две! - отговорщицки пропыхтел я.
- Ничего, и на двух ногах можно, если с привычкой. А можно и на руках. Смотри малец - хоп!
Тут дед легко соскочил с дерева, нагнулся, перевернулся, и действительно пошел вверх-ногами на руках.
- Здорово! - Закричал я.
Дед сделал на берегу небольшой круг, перевернулся и снова сел рядом.
- Видал? - Довольно сказал он. - А ты так можешь?
- Не... - помотал головой я.
- Можешь, - уверенно сказал дед. - Только сам не знаешь, что можешь. Для этого учить тебя надо.
- Научи. - Загорелся я. - Научи меня так, деда!
- Если хочешь уметь делать как я, - для этого тебе Мишка, варягом стать надо.
- А варяги это кто?
- Варяги? - Прищурился дед. - Ну вот я например, Варяг.
- А это как? Это как деда? Что такое варяг?
- Варяги, это те кто вот такие усы носит, как я! - Дед победно закрутил свой седой длинный ус.
- Значит варяг, это тот, кто усы отрастил?
- Да нет. Маленько поболе надо. К усам вдовесок - уменья. Раньше вот все варяги носили такие вислые усы, потому что отец наш Перун такие носил.
- Какой-такой Перун?
- Ты пока не спрашивай, кто это. Я вас с ним вечером познакомлю.
- А что тогда нужно чтоб варягом, кроме чуба да усов?
- Много что, надо, Мишук. Драться уметь. Красться уметь. Всем оружьем владеть. А пуще того знать, когда красться, когда драться. За что и на кого оружие поднимать. Варяг не сеет не жнет, варяг с боя живет... Живет варяг по клятве-роте, которую он своим братьям и Перуну приносит. Много та клятва на него запретов накладывает. Зато варяги - семья. Если один в беде, - другое стеной встанут. Но даже если варяг один, - он никого не боится. Другие от него потряхиваются да побаиваются.
- Какой-такой Перун?
- Ты пока не спрашивай, кто это. Я вас с ним вечером познакомлю.
- А что тогда нужно чтоб варягом, кроме чуба да усов?
- Много что, надо, Мишук. Драться уметь. Красться уметь. Всем оружьем владеть. А пуще того знать, когда красться, когда драться. За что и на кого оружие поднимать. Варяг не сеет не жнет, варяг с боя живет... Живет варяг по клятве-роте, которую он своим братьям и Перуну приносит. Много та клятва на него запретов накладывает. Зато варяги - семья. Если один в беде, - другое стеной встанут. Но даже если варяг один, - он никого не боится. Другие от него потряхиваются да побаиваются.
- Деда! - Заголосил я. - Я тоже хочу! Чтоб никого не боятся! Можно я тоже варяг?
- По крови-то ты от отца варяг. - Покачал головой дед. - А по выучке - с печки бряк! Не варяжечка даже. Многому научится надо, чтоб варягом стать.
- Научи! Ты научи меня. Деда.
- Да-а, научи... - С сомнением потеребил подбородок дед. - Я ж тебе говорю. Ограничений на варягах много. Кто хочет варягом быть, знаешь чего? - В плейстейшн не играют!
- Совсем? - Охнул я.
- Совсем. - Убил всякую надежду дед. - У них на плейстейшны-то времени нет. Они учатся в жизни так делать, как ни в одной плейстейшн тебе не покажут.
- Я тоже хочу. Научи.
- Это ты сейчас так говоришь. А завтра опять заноешь небось, чтоб в видеогеймы свои играться.
- Не заною, - пообещался я. - Деда-а! Научи чтоб варягом.
- Научить разве? - С сомнением прищурил хитрый глаз дед.
- Научи!
Дед помолчал, почесал рукой гладко выбритый затылок.
- Ладно, так и быть - научу. Поглядим что из тебя получится. Отдохнул слегка?
- Отдохнул.
- Тогда слазь с дерева. С простого начнем. Вот ты ходишь как, шуршишь листвой, топочешь. Так ходить не надо. Лес тихих любит. Смотри как надо ставить ногу, чтоб не шуршать...
***
- Не замерз сегодня на прогулке-то? - Спросил дед дома, после того как мы пообедали, и помыли посуду.
- Не.
- А почему? Воздух ведь нынче уже не летний.
- Куртка теплая потому что. - Подумав сказал я. - Мама мне её купила...
- Ну, ну чего носом расшмыгался. - Дед вдруг погладил мой затылок тяжелой задубевшей от мозолей рукой. - А вот подумай лучше, - почему я не замерз? Моя-то курточка против твоей совсем легкая. Так, для карманов основа.
- А почему? - Удивился я.
- Сейчас узнаешь почему. - Поднимаясь из-за стола таинственно сказал дед. - Жди здесь.
Через некоторое время дед вернулся с подносом, на котором стояло три небольшие миски, и поставил на стол.
- Смотри сюда, - показал дед. - Три миски. В них вода. Суй правую руку в среднюю.
Я подошел к миске и осторожно макнул в неё палец.
- Как? - Спросил дед. - Горячо? Холодно?
- Эта... никак, - мотнул головой я. - Вода в миске мягко обволакивала пальцы, а холода и тепла в ней не было.
- Правильно, - кивнул дед. - Вода комнатной температуры; пришла в динамическое равновесие со средой. Вынимай руку... Ну, теперь суй правую руку в правую миску. Какая вода?
- Холодная. - Отозвался я. - Аж пальцы сводит.
- Только что из колодца. - Согласился дед. - Студена вода. Правую руку пока так и оставь. Суй теперь левую руку в левую миску.
- Горячо, - сообщил я.
- Вестимо горячо, - левая-то подогретая на плите. А ну теперь - только быстро - вынимай обе руки и суй их в центральную миску!
Я выдернул руки и плюхнул их в центральную миску, - так что из неё аж вода плеснула на выскобленные доски стола.
- Ну? - Поинтересовался дед. - Какова теперь в центральной миске вода?
- Чудно... - удивленно выдохнул я: правой руке было тепло, а левой было холодно. Даром, что оба кулака в одну миску уместил.
- То-то что чудно. - Удовлетворённо хмыкнул дед. - Когда твое тело говорит, что ему тепло или холодно, оно только сообщает тебе об изменении внешней температуры. Холод и тепло - это только твои ощущения. До определенных пределов конечно... Слушай тело. Внимательно слушай. Но не позволяй ему диктовать. Оно вишь, бывает и глупое. А вывод отсюда - какой?
- Какой?
- Такой, что завтра с утра займемся твоим закаливанием. Начнем помаленьку, с обтираний.
- Холодных? - Поежился я.
- А это смотря с чем сравнивать, - хохотнул дед. - Ничо. Ты у меня еще побегаешь босиком по снежку.
***
Побежали дни. Дед заставлял вставать в несусветную рань, и сразу чем-нибудь заниматься, то по хозяйству, а то над собой. Зарядку делать, тянуться по-всякому, бегать по округе, то медленно и далеко, а то быстро-быстро с лохматым Курбатом наперегонки. Сперва тяжело было, все тело болело к вечеру, а потом полегче стало. Будто все его косточки жилы и мышцы по-новому прилаживались в теле, чтобы мне легко было себя носить. А еще дед в тетрадке писать заставлял, да цифры складывать, да еще рассказывал всякое интересное. Только слов много встречалось непонятных. Все приходилось уточнять да переспрашивать...
Неприятность однажды случилась. Все я косил глазами на меч, что висел среди прочей воинской сряды на стене. Тот был не такой большой и красивый, как у полудемона в игрушке "Девил Мэй Край", - без завитушек, - но все равно. Очень мне его хотелось пощупать. Вот и спросил однажды, как сидели за столом.
- Деда, а это меч?
- Меч.
- Настоящий?
- Самый настоящий.
- А можно посмотреть?
- Можно. - Разрешил дед, и тут же подкосил - Только ведь пока что он длинней тебя. Поглядишь, когда сам сможешь до него дотянутся, не подставляя табурет.
- Так это еще когда... - Разочарованно протянул я.
- Скоро, хлопец. Скорее чем ты думаешь. Дети растут как побеги бамбука, - не успеешь оглянуться, а уже будешь стучать лбом в потолок.
- Ну деда-а... - Попробовал заканючить я.
- Воспитывай в себе терпение Мишук, - Спокойно сказал дед. - самая это нужная вещь для воина... Как подрастешь. Или я тихо сказал?
Так и висел меч. Да только раз вечером дед сказал, что уехать ему нужно, чтобы пополнить запас продуктов. По следующему утру роздал дед мне ценные указания, велел никому без него дверь не открывать, доглядывать за Курбатом, а сам вывел из гаража свой допотопную зеленую "Ниву", и укатил. Я-то к полудню уже быстряком переделал все порученные мне дела. Поглядел печально на заброшенную на полке плейстейшн, которую некуда было подключать, поиграл с Курбатом... А дед все не возвращался. Зашел я тогда в горницу, поглядел на меч, потом поглядел на ближайшую скамейку...
Подвели меня руки... Ножны с мечом с грохотом повалились вниз, пребольно стукнули по ноге и со слитным - металлическим и деревянным - звоном впечатались в пол. Тихонько звеня покатилось отскочившая от ножен круглая накладка. Я охнул. До самого возвращения деда мне было неуютно. А как услышал я звук подъезжающей машины, так и вовсе мне стало тягостно.
- Как дела? - Осведомился вернувшийся дед, обвешанный сумками как цыганка детьми. - Происшествия?
Я тяжело вздохнул. Надо было признаваться, раз уж нафиговничал. За свое надо отвечать. Так мама учила. И отец, когда дома бывал... Я засунул руку в карман, вытащил оторванную от ножен меча бляшку, и протянул её деду.
- Вот...
Дед молча взял бляшку, поглядел на неё, и не говоря не слова снова посмотрел на меня. Под этим взглядом мне стало совсем уж тяжко.
- Я полез. - пробормотал я глядя в пол, - А он... свалился... И... оторвалось...
- Ага. - Кивнул дед. - Я и сам вижу, что не так меч висит. Молодец что сказал. Своим не врут. Своим всегда говорят правду, даже если неприятно. А вот что полез за мечом, да ножны сломал, - плохо. Я же сказал, - возьмёшь сам, когда сможешь достать без табурета.
- Я не с табурета! - Горячо зашмыгал носом я. - Я вон, скамейку из угла взял. Я без табурета достал.
Усы у деда едва заметно дрогнули.
- Не ослушался значит... На де-юро обскакал... Ну, ты его хоть осмотрел, после того как уронил, сметливец?
- Там... Только эта штука отвалилась, - опустил голову я.
- Да я не про это. Ты ж его посмотреть хотел. Так, посмотрел? Из ножен-то вытянул?
- Не...
- Не-е. - Передразнил дед. - Эх ты, голова... Раз уж влез в дело, так надобно доводить до конца. Не бросать на середке. Ну-ка...
Дед подошел к стене, снял с крюка меч, подошел к скамейке. Правой рукой взялся за рукоять, левой ухватился за ножны, и - с тихим шелестом побежала рекой из старых ножен блестящая мерцающая полоса. Дед положил меч передо мной.
- На, смотри.
Я подошел к мечу. Рукоять и перекладину полностью оплетала затейливая вязь, линии бежали, свивались, подныривали друг под друга, и не было им ни начала, и ни конца. И вдруг в одном месте в этом плетении я вдруг заметил пару змеиных голов! Не линии, - металлические змеи увивали собой рукоять, неразлично сплетаясь телами. А на самом клинке была надпись. Непривычные, остроугольные буквы рельефно выступали над полосой. Часть из них я распознал, а часть нет. Но было ясно, - буквы наши, только наверно старые.
- Ко-ва-ль... - прочитал я, и дальше забуксовал на незнакомой букве-аброкадабрице, похожей то ли на треугольную палатку, то ли на наконечник стрелы.