Этот невероятный круиз должен был начаться через несколько дней – второго августа восемьдесят шестого года. Девять человек из одесской группы. Ничего не подозревающие молодые люди. Двое парней и семеро девушек. Они не осознавали, что подобное нарушение было немыслимо в условиях существовавшего тогда режима. Но им не хотелось задавать лишних вопросов. Ни себе, ни этому молодому человеку из Баку, так кстати оказавшемуся рядом с ними.
К вечеру группа была готова. Роман Винник, Захарий Патрев, Галина Галота, Ольга Яворская, Светлана Измайлова, Галина Шарук, Валентина Огородникова. Ольга Ейникова, Наташа Иванькова. Он переписал все фамилии и отправил список по факсу в Варну. Молодые женщины были в восторге от предстоящей поездки. Они даже предложили сыграть в «бутылочку», решив своебразно отблагодарить своего «спасителя». На каждого из мужчин, на кого указывала бутылочка, приходилось по пять-шесть женщин, с которыми можно и нужно было целоваться. Игра всем понравилась. Шум и крики привлекали внимание остальных отдыхающих. Было уже достаточно поздно, когда на аллее появилась Ирина и увидела своего ветреного друга, который в этот момент как раз целовался с одной из девушек. Она остановилась, замерла. Затем повернулась и пошла к ресторану. Дронго подумал, что для полноты счастья ему не хватает почти семейного скандала и поспешил за ней следом.
Он прошел в ресторан. Ирина ужинала с каменным выражением лица. Рядом сидела ее соседка. Дронго вежливо поздоровался, соседка ответила. Ирина даже не повернула голову. Ужин прошел в неловком молчании. Почувствовавшая неладное соседка начала бросать грозные взгляды на Дронго. Очевидно, он мешает молодой журналистке работать или завидует ее таланту, решила эта неприятная особа. Люди обычно судят других по собственным меркам, так устроена человеческая природа. Когда ужин закончился, Ирина поднялась, чтобы выйти, Дронго поспешил за ней. Он нагнал ее уже на улице.
– Что случилось? – спросил он. – Тебя весь день не было видно. А вечером ты появилась с таким выражением лица, словно уже подписала мой смертный приговор.
Она не улыбнулась.
– Я работала, – пояснила Ирина, – сегодня весь день. А завтра утром я уезжаю в Бухарест и оттуда улетаю в Москву.
– Значит, впереди целая ночь, – улыбнулся он.
Но она не захотела его понять.
– Нет, – сказала Ирина, – сегодня уже ничего не будет. Я вернусь в свой номер и мы попрощаемся прямо здесь. Я видела, как ты «развлекался» с этими молодыми женщинами из Одессы.
– Послушай, Ирина, я не делал ничего плохо. Мы играли в безобидную игру и всем было весело. Дело в том, что я спас часть одесской группы от их руководителя, который читал им политинформацию из газеты. Можешь себе такое вообразить? Теперь они отправятся в поездку по стране без него. Ты не представляешь, какое хорошое и благородное дело я сделал.
– Представляю, – она покачала головой, – я думала, что ты более серьезный человек. В какие-то моменты ты кажешься совсем другим, более взрослым и более серьезным. Как будто жизнь для тебя одна большая игра.
– По-моему, Акутагава сказал, что жизнь похожа на коробку спичек. Относиться серьезно – глупо, относиться несерьезно – опасно. В этой большой игре не бывает победителей, – очень серьезно ответил Дронго, – мы все заранее проигравшие. А раз так, то нужно немного разнообразить свой приход в этот мир.
– Встречаясь со мной, ты тоже играешь в эти игры?
– Не нужно так серьезно, Ирина. Ты мне ужасно понравилась. И после двух встреч с тобой нравишься еще больше. Но я не готов к серьезному разговору. Может, потому, что не уверен в своем будущем.
– В каком смысле? – спросила она.
В будущем он не будет допускать подобных ошибок. Он понял, что проговорился. И проговорился намеренно, решив объяснить женщине причину своего поведения.
– Ты можешь сегодня не приходить ко мне, – серьезно сказал Дронго, – и можешь считать, что я тебя обманываю. Но на самом деле мне предстоит довольно сложная встреча, в которой я не могу гарантированно остаться в живых. Ты меня понимаешь?
Она молчала. И вдруг неожиданно спросила:
– Кто ты такой? Чем ты занимаешься на самом деле? Я уже давно поняла, что ты не работаешь на Интурист. Здесь не бывает индивидуальных туристов. И никому не дают отдельных номеров.
– Мне дали по блату, – попытался пошутить он, но она отмахнулась.
– Не нужно больше ничего говорить. Я просто пытаюсь понять. До свидания. Я к тебе больше не приду, – она повернулась и пошла по аллее не оглядываясь.
Он нахмурился. Но не пошел за ней следом. Даже тогда, когда нужно было бежать, он не стал ее догонять. Потом, вспоминая и анализируя свое поведение, он пытался понять, почему он так поступил? Это бесчувственность или поза? Это манера поведения или бессовестный эгоизм? Самого себя он успокаивал тем, что некрасиво преследовать женщину, если она не хочет с ним разговаривать. А может, иногда нужно ее преследовать. Может, в тот момент она хотела, чтобы он ее догнал, попытался объяснить, остановил. Но он этого не сделал. В будущем он доведет эту черту своего характера до абсурда, когда никогда не будет перезванивать своим знакомым женщинам. Может, это будут последствия и той встречи в Мангалии.
Он вернулся в свой номер, чтобы собрать вещи. Вышел на балкон. Отовсюду доносились веселые крики отдыхающих. Он взглянул на море. Странно, что он не очень любит купаться в море. Хотя он вырос у моря, родился в Баку. Он любит сидеть у моря, любит наблюдать за ним, размышлять рядом с ним, отдыхать. Так получилось, что он видел все четыре океана, существующие на земном шаре. Океаны были разные. Добрые, грозные, холодные, теплые, потрясающие своей мощью и размерами. Но хороший горячий душ нравился ему куда больше купания в море. Может, потому, что подсознательно он помнил о невозможности контролировать ситуацию в море так, как в собственной ванной.
Дронго вернулся в комнату. Разделся. Лег на кровать. Как обидно получилось с Ириной, подумал он. Она серьезно обиделась. Но он не виноват, что похож на человека, который ей когда-то нравился и с которым она не смогла связать свою жизнь. Он не виноват, что не сложилась ее семейная жизнь. Он вообще ни в чем не виноват. Но легко себя успокаивать подобными словами. А на самом деле? Он ведь с самого начала видел, как она нервничает, как ведет себя не совсем адекватно. При первой встрече она разделась с видимым усилием. Было очевидно, что подобные интрижки не для нее. Было понятно, что в ее жизни было не так много мужчин. Это чувствовалось.
И все-таки он виноват. Нужно было как-то иначе попытаться объясниться с ней, попытаться успокоить ее, понять состояние женщины. А он начал говорить глупости и еще вспомнил про свою предстоящую встречу с Дершовицем. Какое отношение имеет его возможное противостояние с судьбой Ирины? И почему он позволяет себе вести себя таким образом? Ему захотелось встать, одеться и пройти в ее корпус, чтобы извиниться за сегодняшний вечер. И за предыдущую ночь. Он вел себя достаточно деликатно, но как искусный ловелас. Он получал удовольствие и наслаждался удовольствием, которое доставлял женщине. Ее душа в этот момент интересовала его гораздо меньше ее тела. Может, мы все, мужчины такие скотины, с отвращением подумал Дронго. И в этот момент в дверь постучали.
Он подошел и открыл дверь, почти уверенный в том, что это может быть только она. Он словно ее почувствовал, понял, что в эту ночь она просто не хочет оставаться одна. Не хочет уехать отсюда после такого прощания. И сегодня ей нужны не кувыркания в постели, а его забота, его нежность, его понимание. Он открыл дверь. На пороге стояла Ирина.
– Я подумала, что была неправа, – тихо произнесла она, – не нужно нам было ссориться. И прощаться так глупо не нужно. Я попыталась взвалить на тебя все свои заботы. Загрузить своими проблемами. Это было неправильно.
Он молча посторонился и она вошла в комнату.
– Ты можешь делать со мной все, что тебе нравится, – предложила Ирина, – сегодня я пришла к тебе за удовольствием... Возможно, ты прав, нужно жить одним днем, одной ночью.
– Не нужно, – поднял он руку, – ничего не говори. Давай договоримся, что на сегодняшнюю ночь мы просто друзья. У нас много времени впереди. Мы можем так много рассказать друг другу.
Она улыбнулась. Потом они действительно много и долго говорили. Обо всем и ни о чем. Рассказывали друг другу какие-то детские наблюдения, впечатления, рассказывали о своих привычках. В такую ночь человек может открыться и узнать гораздо больше о своем партнере, чем за обычные десять или двадцать лет. Конечно, им не удалось соблюсти полный «нейтралитет». Под утро они занялись сексом. Это было как необходимое условие перед их прощанием. Потом они тепло попрощались. Она поцеловала его в щеку, он поцеловал ее в голову. Они оставили друг другу свои адреса и телефоны. Тогда еще не было мобильных. И оба потеряли эти бумажки уже через несколько дней. И она ушла, чтобы увидеться с ним только через двадцать с лишним лет. Уже в другой стране и в другой обстановке.
ПЕРВЫЙ ДЕНЬ. ВОСПОМИНАНИЯ
Давид Георгиевич смотрел на сидевшую перед ним Ирину и все еще не верил своим глазам. Неужели эта красивая элегантная женщина та самая девушка, с которой он встречался почти четверть века назад.
– Ты сейчас свободна? Или у тебя есть друг? – поинтересовался он.
– Опять твое мужское «эго», – усмехнулась она, – заметь, что я не спрашиваю, есть ли у тебя подруга. А тебе интересно, с кем я сейчас встречаюсь.
– Может, потому, что это я хочу с тобой встречаться, а не ты со мной. Ты пока не ответила на мое предложение.
– Мы не виделись столько лет, – напомнила Ирина. – Все не так просто, Давид. Мы изменились за эти годы и сильно изменились. У меня своя жизнь, а у тебя своя. У меня уже взрослая дочь.
– Я слышал, что ты тогда родила, – кивнул Давид, – вышла замуж и родила девочку. Не звонил еще и поэтому. Когда у тебя счастливая семья, другой не должен мешать.
– Ты же знал Викентия, за которого я потом вышла замуж, – возразила Ирина, – и должен был представлять, насколько он мне не нравился. Но ты сделал вид, что все так и должно быть.
– Если бы ты его не любила, то не выходила бы замуж, – разозлился Давид, – теперь легче всего сделать виноватым меня. Вышла замуж за нелюбимого человека. А нужно было выходить за любимого. Дождаться меня, а не выходить за это ничтожество. Но у тебя не было времени.
– У меня не было времени, – кивнула она, – и знаешь почему? Я ждала ребенка, Давид. Твоего ребенка. Когда ты ругался со мной на нашей лестничной клетке, я думала не столько о разговоре с тобой, сколько о твоем ребенке, который был у меня под сердцем.
– Какой ребенок? – не понял ошеломленный Давид. – О чем ты говоришь? Ты родила ребенка от меня? Почему ты мне ничего не говорила? Столько лет!
– Что я должна была сказать? Ты вспомни, какой я была. Девочка из интеллигентной московской семьи. Я встречалась с парнем, который мне нравился. И когда ты пришел ко мне, убежденный в своей правоте, решивший уехать в Новосибирск, я посчитала невозможным удержать тебя таким примитивным способом, шантажируя тем, что я уже в интересном положении. К тому же я была на втором месяце и еще ни в чем не была уверена. А потом ты уехал...
– Что ты наделала, – он поднялся со своего места, лихорадочно прошелся по комнате, – как ты могла скрывать от меня такую новость. Ты совсем сошла с ума. И все эти годы ты молчала. Значит, у тебя есть дочь от меня. Моя дочь?
– Это не твоя дочь, Давид, – холодно возразила Ирина, – я вышла замуж за Викентия. И родила через шесть с половиной месяцев. Мужу я сказала, что это был недоношенный ребенок. Он был настолько счастлив, что не задавал никаких вопросов. Но больше я не могла рожать. У меня были сложные роды. И у девочки тогда появилась фамилия Викентия. И его отчество. Поэтому никто не узнал, что это твоя дочь. Даже мой отец. Только мама знала о том, что со мной случилось на самом деле.
– Как ты могла? – он остановился, взглянув на нее. – Как ты могла? Не сказала мне ничего. Обманула меня, своего отца, своего мужа. Как ты могла?
– Что я должна была делать? – спросила Ирина. – Броситься за тобой и умолять тебя жениться на мне? Не забывай, что я была совсем молодой. И конечно, я растерялась. Врачи сказали, что аборт делать нельзя. А Викентий был рядом, он каждый вечер приносил мне цветы. Я даже думаю, что он чувствовал мое состояние. Возможно, узнал, что ты уехал. Ни для кого не было секретом, что мы с тобой встречались. Викентий наверняка знал от наших общих знакомых, что ты уехал в Новосибирск и решил использовать свой шанс. К тому же у моего отца в это время случился гипертонический криз. Я не хотела его огорчать. Он бы не поверил, что я жду ребенка, зачатого вне брака от парня, который меня бросил...
– Я тебя не бросал, – перебил ее Давид.
– От парня, который меня бросил, – упрямо повторила Ирина, – и поэтому я вышла замуж за Викентия. А потом... Потом случилось то, что должно было случиться. Нельзя строить свое счастье на обмане. И нельзя выходить подобным образом замуж. Это я теперь понимаю. Чтобы не остаться одной, чтобы не рожать незаконорожденного ребенка, в Советском Союзе это был такой неслыханный позор, особенно учитывая известность моего отца, чтобы не добивать в конце концов моего отца. Возможно, в тот момент я хотела доказать тебе, что не пропаду без тебя. Сейчас понимаю, что и такие мысли могли у меня быть. Но все равно глупо. Стыдно и глупо. Я поэтому всегда жалею Викентия, стараюсь к нему нормально относиться. Викентий был хорошим мужем и он менее всего виноват в случившемся. Мы прожили два года, но второй год мы почти не жили вместе. Он был мне даже физически неприятен. Сейчас у него все нормально. Он снова женился, у него растут близнецы, чудесные мальчишки, с которыми мы очень дружим. Но ни он, ни его родители так никогда и не узнали, от кого я родила свою дочь. Они ее обожают, считая своей внучкой.
– Я не представляю, как ты могла молчать все эти годы, – вздохнул Давид. Он подошел к столу и снова плеснул себе виски. Выпил. Уселся на свое место. – Столько лет, – произнес он с сожалением, – потерять столько лет. Но почему ты молчала потом? Почему не нашла меня, когда я вернулся в Москву, почему не позвонила мне?
– Не знаю, – она опустила голову, подумала. И неожиданно сказала: – Да нет. Знаю. Знаю, почему не звонила. Я почти сразу решила развестись с Викентием. Было стыдно, что я использую его в качестве прикрытия своего греха. Вот так высокопарно и гордо. А потом я случайно встретила одного человека. Очень похожего на тебя. Вполне самодостаточного, гордого, независимого. У нас была с ним случайная встреча. Вернее три встречи, только три встречи. Но он во мне что-то перевернул. Как-то незаметно поставил меня на место. С самого начала он дал понять, что это всего лишь обычная мимолетная встреча двух людей. Мужчины и женщины. У него было какое-то другое понимание жизни. Отличное от моего. И я подумала, что ты также относился ко мне. И успокоилась. Я ушла от мужа и стала заниматься своей карьерой. Но специально оставила его фамилию как напоминание о моей ошибке. Кроме того, я хотела все начать с нуля. Чтобы меня никто не знал и не вспоминал, ведь фамилию моего отца знала вся Москва. И я стала журналисткой Ириной Миланич. Под этой фамилией я могла публиковать любые материалы, писать о чем угодно, брать любые интервью и готовить самые раскованные репортажи. Меня никто не узнавал. Это было все, что мне осталось от первого мужа. А дочери я позже дала фамилию своего отца.
Она замолчала. Немного подумала и продолжала:
– Потом у меня появился друг, который был старше меня лет на пятнадцать. Он тоже мне многое дал, был интересным и веселым человеком. Мне было с ним легко. Но он был женат и наши встречи были с привкусом горечи. В них было нечто от украденного счастья. Затем был мой датчанин, за которого я вышла замуж и о котором тебе говорила. И теперь я одна. У меня есть друг, если тебя интересует моя сексуальная жизнь, но по жизни я одна. И ты знаешь, меня даже устраивает подобное положение вещей. Я ни от кого не завишу, живу своей жизнью. У дочери своя жизнь, она переехала два года назад в однокомнатную кватиру, которую я ей купила. Она решила, что так будет более правильно. Я не возражала, вспоминая, как мы с тобой встречались на нашей даче и с какими пересадками мы туда добирались. В общем все нормально, жизнь удалась, как говорят в таких случаях.
Чхеидзе всплеснул руками.
А если бы я не вернулся? Если бы еще двенадцать лет не приезжал в Москву. Или никогда бы сюда не вернулся. Ты бы мне так ничего и не сказала? Неужели ты не понимаешь, насколько... глупо и нечестно ты поступила.
– Глупо, возможно. А нечестной я была только с собой. И может быть, отчасти с Викентием. Но не с тобой, Давид. Ты сам выбрал свой жизненный путь. Ушел от меня, не желая меня даже слышать. И я видела, что не смогу тебя удержать. А жаловаться или плакать мне не хотелось. Я была иначе воспитана.
– Где моя дочь? – поднялся Чхеидзе. – Я должен ее увидеть.
– Ты ее увидишь, – улыбнулась Ирина, – но только завтра. Сегодня уже достаточно поздно.
– Как ее зовут? – спросил Давид Георгиевич.
– Завтра, – пообещала она, – все узнаешь завтра. Тебе лучше сегодня отдохнуть. У тебя столько событий произошло за сегодняшний день. Приезд в Москву, встреча с этой цыганкой, твои переговоры, ее предсказание, авария. И наша встреча. По-моему, на один день более чем достаточно. Тебе нужно отдохнуть и немного поспать. А завтра мы с тобой обязательно увидимся.
– Красивая форма отказа, – мрачно заметил Давид, – я думал, что ты останешься сегодня у меня.
Она поправила очки. Усмехнулась:
– Ты неисправим. Все такой же упрямый мальчишка, каким был тогда.
– Я прошу тебя остаться, – сказал он, – и учти, что если цыганка права, то у меня осталось только два дня. Или два вечера. Или две ночи. А потом меня все равно убьют. Не знаю, кто и зачем, но если цыганка сказала, значит, так оно и будет. Может, поэтому тебе нужно остаться сегодня здесь. Хотя бы из жалости.