Это была одна из версий, впрочем, гипотетическая, ничем не подтвержденная, кроме демонстрации противником профессионального умения драться, способности быстро принимать правильные, возможно, единственные решения, и плюс к тому моего личного впечатления, что мы с этим парнем уже влипли в нехорошую историю. Вершинин, в сравнении с нами, и думал, и действовал с большим опережением, а мы просто не успевали за ним. Обоснований версия под собой практически не имела. А личные впечатления не могут рассматриваться как факты. Впрочем, мы, менты, слишком привыкли действовать против неподготовленных людей. Но ведь среди преступников и подготовленные встречаются порой... А иногда – и сотрудники спецслужб. И отбрасывать версию было нельзя. Что-то мне словно в ухо об этом шептало.
* * *В управлении уже знали о том, что с нами произошло. Дежурный майор встретил нас такой радостной довольной улыбкой, словно жену вчера в карты проиграл, и сообщил, что Бегемот приказал отправить нас к нему сразу по возвращении. И того, и другого... Бегемот, иначе говоря, полковник Бамотов, наш начальник управления, вообще-то был человеком не слишком строгим, но достаточно скользким. Всегда знал, как, с кем и при каких обстоятельствах ему себя вести. Но мы при этом никогда не знали, как себя поведет он.
– Мы на больничном, – сообщил я дежурному майору. – Как только оправимся и поправимся, заглянем к товарищу полковнику.
И сразу прошел не в свой кабинет, а в туалет, чтобы рассмотреть себя в зеркало. Лейтенант Суглобов увязался за мной. Он вообще с дежурным не общался, потому что ему говорить было трудно. Вернее, сам-то он что-то мекал, но понять, что именно, было так же проблематично, как расшифровать мычание коровы.
Зеркало в туалете обрадовало нас мало. Внешний вид лейтенанта еще никого не пугал – просто синяя шишка на подбородке и небольшая опухоль правильной полусферической формы. А мой лиловый синяк не только мешал смотреть, он еще и ко мне все взгляды приковывал, как произведение высокого искусства. Хорошо, что в рабочем столе у меня завалялись, как помнится, солнцезащитные очки. Забыл кто-то из допрашиваемых свидетелей и уже несколько лет за ними не заходит. И в кабинете я в первую очередь нацепил на нос эти очки.
– Где твой Федя? – спросил Суглобова.
Лейтенант плечами пожал, но тут же постучал кулаком в стенку, за которой находился общий кабинет отдела уголовного розыска. Там мудро догадались о желании начальника отдела, и старший лейтенант Яковенко привел все того же забинтованного и заклеенного недострелянного страдальца Федю.
– Что вы мне такого нытика подсунули? – Вася Яковенко откровенно жаловался. – Чуть не плачет, домой хочет... Чувствует он себя, видите ли, плохо... Спина у него кружится вместе с задницей.
– В камере он себя лучше почувствует. Там спальные места, правда, выделяются на два часа в сутки по очереди. Все остальное время стоять придется. – Я сурово смотрел сквозь темные очки одним глазом. – Если ему надоело в кабинете сидеть, пусть там постоит.
Очки на мне были узкие и синяк полностью прикрыть, конечно, не могли, да и сам синяк вызрел широким и качественным, и Федя, глядя на него, что-то пробормотал под повязку на лице. Мне послышалось, будто он произнес, что есть все-таки на свете справедливость.
– Что-что? – переспросил я.
– Спасибо, я посижу. – Федя явно повторил не то, что бормотал. Но я умно сделал вид, что подбитый глаз помешал мне расслышать первую фразу. Перебарщивать в нажиме на свидетеля и пострадавшего тоже не следует. Такие люди могут еще пригодиться.
– Ну и садись, отдохни, болезный и бесполезный... Данные на Вершинина есть?
– Сейчас принесу. Недавно пришли, должны уже были распечатать... – Яковенко, почесав живот, двинулся к двери.
– Давай побыстрее, – сказал я ему в спину и повернулся к Феде. – Двор, куда ты нас привез сначала... Рисуй план. Где Вершинин живет?
Я пододвинул Феде лист бумаги и ручку. Но тот только плечами пожал:
– Это надо Польди спрашивать... Убитого. Мы на улице ждали. Программист из того двора выехал. Откуда я знаю, где живет... Там четыре дома. Десять средних размеров деревень поместить можно.
– По нынешним временам, – сказал лейтенант Суглобов, и я с трудом разобрал отдельные слова в его философском мычании, – в четырех среднего размера домах можно поместить сто деревень... Это потому, что народу в деревнях, как сказывают, не осталось.
Федя посмотрел на лейтенанта с удивленным довольством. Но относительно вокальных способностей лейтенанта ничего не сказал.
– Не знаешь, значит. – Я постучал по столу гипсом. Несильно постучал, но сразу почувствовал боль. Прежняя тактика угроз и угрожающих жестов дала о себе знать. Придется теперь обходиться надрывом голосовых связок. И лейтенант в надежные напарники тоже не потянет, хотя добросовестно будет что-то, грубо говоря, подсказывать.
– Не знаю.
Похоже, Федя понял, что его персональное избиение в нашей программе не предусмотрено, и неприлично осмелел.
Вернулся старший лейтенант Яковенко, положил на стол передо мной полторы странички текста и звучно вздохнул, таким печальным образом предваряя чтение документа из картотеки. То ли сочувствовал моему единственному рабочему глазу, то ли реагировал на текст распечатки.
– Что? – спросил я.
– Нарвались вы, – констатировал Вася. И кивнул на Федю: – А надо было бы им нарваться. Он бы их без автоматов на куски разорвал. Повезло дуракам, что их так просто расстреляли и без мучительной инвалидности обошлись.
– Понял, Федя? – сказал я. – Старший лейтенант Яковенко справедливо считает, что вас вместо расстрела следовало бы этому парню на растерзание отдать, чтобы до конца жизни уродами промучились.
Федя осторожно нос потрогал. Слово «урод» вызвало у него определенные ассоциации.
Я посмотрел распечатку и сразу определил, что данные не из нашей картотеки. Простое оформление документа не того стандарта. Это был обыкновенный ответ на запрос.
– Откуда такой калибр? – спросил у Яковенко.
– У нас ничего на него не было, кроме мелких данных. Я, с разрешения Бегемота, запрос послал в ФСБ. Потому так долго и шло...
Я стал читать. Анкетные данные тоже не простые. Вырос без отца в большом промышленном центре Урала. Мать – ныне генеральный директор и совладелица крупного металлургического холдинга. Очень богатый человек. Об отце данных нет... Сам Роман Павлович учился в техническом университете, с последнего курса вылетел, несмотря на влиятельность матери, и ушел в армию. По собственному желанию... Служил в частях спецназа ГРУ, принимал участие во многих боевых операциях, имеет правительственные награды. После службы переехал в Москву, женился, но через полгода развелся. В криминальных связях не отмечен. В случае необходимости более конкретной информации нам рекомендовали обратиться в управление кадров ГРУ.
– И это все? – спросил я.
– Читай между строк, – посоветовал Яковенко и опять почесал живот. – Если ФСБ рекомендует обратиться в ГРУ, значит, существуют какие-то закрытые данные. Я однажды сталкивался с подобным. На простых солдат обычно даже в ГРУ данные не хранят. А если сберегают, значит, это не простой солдат. ФСБ просто так переадресовывать не будет. Они, может быть, что-то и знают, но нам не скажут. Из этого я делаю вывод, что наш Вершинин – не простой солдат...
У меня от злости рука под гипсом начала по-сумасшедшему чесаться.
– Вася, короче, так... Гони Федю домой, только предупреди его конкретно, чтобы из квартиры носа не высовывал, по крайней мере дней пять. Скажи ему, что я очень милостив и даже подписку о невыезде с него не беру. Если выедет, найду под землей и в камеру засуну.
Федя на стуле перед моим столом заелозил. Хорошо хоть, машину не потребовал, чтобы его до дома отвезли.
– Сам бери Яркова, – продолжил я, – и мотай в эту компьютерную фирму. Все, что сможешь, накопай на господина Вершинина. Узнаешь номер мобильника, сразу сообщи, чтобы на «прослушку» ордер подготовили. И вообще все... Костя у нас со своим мычанием для работы не годится, поэтому посади кого-нибудь копать данные на бывшую жену Вершинина.
– Он все еще у нее зарегистрирован.
– Может быть, поддерживают отношения. Необходимо выставить пост во дворе, куда нас Федя возил проветриться. Синяя «Мазда» там едва ли появится, пусть самого Вершинина высматривают. Хотя он неброский и наверняка изменил имидж. И машину надо искать. В ГИБДД отношение отправь... Все, действуй!..
* * *Мое героическое решение пойти к начальству и сдаться было продиктовано вполне прозаической причиной – без санкции начальника управления я не мог отправить запрос в ГРУ, поскольку сам чином для такой акции не вышел. А ответ на запрос был мне необходим. И не только для того, чтобы иметь данные на Романа Павловича Вершинина. А просто для подтверждения одной из моих версий. Если есть на него данные в ГРУ, хоть какие-то данные кроме служебных, когда он солдатом был, значит, он представляет интерес. Если данных не окажется и ГРУ ничего не сможет о нем сказать, значит, я слишком вольно подбираю и систематизирую факты, короче говоря, снежинку с неба готов за горную лавину принять.
Полковник встретил нас сочувственным взглядом.
– Очки можешь не снимать, – милостиво разрешил мне. – Я и так вижу. Садитесь... Как так получилось?
– Недооценили, товарищ полковник.
– Себя переоценили... – Бегемот любит сентенции. – Тем не менее что-то в деле не так идет... Мне уже звонили из ФСБ, интересовались.
– Из какого управления? – спросил я.
– Пока только из следственного. Они не твоим парнем интересовались, а ходом следствия по расстрелу машины.
– Вот и взяли бы дело себе, «по тяжести», – предложил Суглобов.
– Ну уж нет, – не согласился я. – Мне лично хочется хотя бы одним глазом в глаза этому Вершинину заглянуть.
– Я бы передал без проблем... – Бегемот словно не услышал мою реплику. – Но для этого нужен хотя бы один серьезный фигурант. Такой, чтобы дело можно было перевести из простых «особо тяжких» в более серьезную статью... Лучше всего в терроризм.
– Пострадали посторонние машины, товарищ полковник, – гнул свою линию Суглобов. – Это уже может косвенно на терроризм потянуть.
– Пока не тянет...
– И лучше бы, если бы не потянуло. – Я тоже упрямый и тоже свою линию гнуть умею.
– Ладно, план мероприятий мне представь, – распорядился полковник. – Подробно. Меня еще и городская прокуратура тормошит... Сначала обсудим, потом отправишь. Сейчас доложи, что имеешь...
Я рассказал в подробностях. В том числе и свою возможную версию о сотруднике спецслужб высказал. Полковник что-то в блокноте отмечал, быстро и размашисто.
– Следовательно, мне еще запрос в ГРУ отправить надо, – сообщил я.
– В ГРУ? Прямиком? – Бегемот сомневался.
– Вершинин служил там. Правда, солдатом. В ФСБ посоветовали запрос отправить. Если это их игры, они начнут нас путать. Если что-то откровенное дадут, будем считать, что моя версия несостоятельна, но их данные мы постараемся использовать.
– Составляй, я подпишу. Что еще предполагаешь сделать?
– Нельзя другую линию оставлять без внимания. Я пока займусь машиной, из которой расстреливали «Шкоду». Водитель, мне сказали, вместе с соседом по гаражу сидят у нас.
– Действуй!
ГЛАВА ПЯТАЯ
ВАДИМ АВЕДОВ, КАПИТАН В ОТСТАВКЕ, СПЕЦНАЗ ГРУ
Собраться мне было недолго, я еще не потерял былых навыков подъема по тревоге, когда офицер обязан быть готовым к любым действиям раньше, чем солдаты, а тем отводится на подъем по тревоге сорок пять секунд. Основная проблема, которая мысли занимала, – Берсерк. Вернее, эта проблема не сразу стала основной. Сначала проблемой была жена, которая, конечно же, воспротивится моей поездке. А своего любимого пса я хотел оставить с ней. Я почесал в раздумье затылок и решил, что жену вообще лучше не ставить в известность. Связь мы поддерживаем через мой мобильник. А городской аппарат не показывает местонахождение трубки сотового телефона. Пусть я даже на другой конец страны уеду, жена будет разговаривать со мной в полной уверенности, что я дышу свежим воздухом в деревне. Но тогда другой вопрос становится проблемным – Берсерк. Конечно, он привык к машине и ведет себя в дороге образцово-показательно. Но в такую дальнюю дорогу я никогда еще с ним не отправлялся, хотя, в принципе, и в дальней дороге страшного ничего нет. Даже с питанием проблем возникнуть не должно. Да, пес привык есть кашу или макароны с мясом или с колбасой. Но и просто от мяса или просто от колбасы, если нет возможности сварить кашу, тоже, естественно, не откажется. Он даже на простом хлебе перебьется. Алабай вообще такой пес, который легко приспосабливается к любым условиям существования и к любой пище. И я не увидел причины, чтобы отказать Берсерку в своем обществе. И помешать он мне не должен при любых обстоятельствах! А вот помочь очень даже может, если ситуация будет трудной.
Я решился...
– Собак, поедешь со мной? – естественно, мне необходимо было добровольное согласие самого Берсерка.
Обрубок хвоста сигнализировал, что он всегда к такому готов. Поездки пес любил, о чем говорили его горящие радостью глаза...
Таким образом, решившись, я просто проверил наградной пистолет и документы на оружие, хотя понимал, что их использование вовсе не является моей целью, но пригодиться всегда могут. Кроме того, что за спецназовец, даже отставной, если он не имеет с собой оружия...
* * *Многие люди не любят ездить ночью, считая, что в темноте дорога опаснее, но я всегда придерживался другого мнения, причем прямо противоположного. В первую очередь потому, что служба в спецназе ГРУ приучила меня к такой работе. Ночь – это время спецназа, когда все органы чувств предельно обострены... «Дальнобойщиков» в этом смысле понять можно. У них светлое время – рабочий день, но между тем и отдыхать полагается, вот и останавливаются, чтобы на следующее утро за рулем чувствовать себя работоспособными. Но их ночной отдых только дороги нормальным автолюбителям освобождает, делает их более проезжими и безопасными. Не секрет, что дальнобойщики всегда утомлены больше, чем автолюбители, и засыпают за рулем гораздо чаще. И тогда они становятся угрозой не только для собственной жизни. Мне самому однажды удалось с трудом увернуться от тяжелого встречного «КамАЗа», водитель которого за рулем задремал и двигался посреди шоссе, прижимая меня к самой обочине. Я проскочил, а «КамАЗ» за моей спиной вылетел с дороги и поехал на боку по сырой пашне. Сам водитель, слава богу, не пострадал. Но ночная езда вызывала свои проблемы. У меня слегка барахлил дальний свет. Иногда включался сразу, иногда не хотел.
Машина у меня не скоростная, но дорогу держит хорошо и может долго ровно тянуть на подходящей скорости километров в сто. Конечно, только там, где дорога позволяла так ехать. И посты ГИБДД не донимали вниманием. В Москву добираться можно было двумя путями. Один получше, другой покороче. Но, памятуя старую истину, гласящую, что «получше» – это вовсе не означает хорошую дорогу, я выбрал ту, что короче. И только один раз за весь путь меня остановили инспекторы – около поворота на Ряжск. Но я знал, что мне предстоит встреча с постом, и потому, естественно, скорость держал чуть меньше девяноста.
Прижавшись к краю дороги, я опустил стекло в дверце и приготовил документы. Молоденький лейтенант козырнул, посмотрел на меня недовольно, представился и спросил:
– Выйти из машины можете?
– Если есть необходимость. Я вообще-то инвалид, и мне трудно выходить и садиться.
Лейтенант на стекло посмотрел и не увидел знака, сообщающего, что за рулем инвалид. Да и «Шевроле-Нива» не выпускается, кажется, в исполнении для инвалидов.
– Багажник откройте. – Лейтенанту очень хотелось заставить меня из машины выйти, чтобы полюбоваться моей походкой, хотя не думаю, что физиономией я походил на пьяного.
Я вышел довольный, зная, что произойдет дальше, и, хромая, пошел к задней дверце. Лейтенант за мной, держа документы в руке, но еще не заглядывая в них. Дверцу я распахнул, лейтенант включил слабый фонарик-авторучку и подался вперед, чтобы заглянуть в багажник. И в это время с заднего сиденья раздался такой мощный рык, которому любой лев позавидовать может. Мент шарахнулся в сторону, а я захлопнул дверцу.
– Спокойно, Берсерк, спокойно...
В ответ раздался лай и удар лапы в стекло.
– Предупреждать надо! – возмутился лейтенант.
– Да он у меня, вообще-то, беспроблемный пес, – пожал я плечами. – Правда, если кто-то очень уж не понравится, может и стекло высадить... Меня в машине нет – охраняет... Близко не подходите...
Лейтенант посветил в права. Когда я менял их на новые, то фотографировался в форме. Ее под слабым лучом лейтенант рассмотрел, больше ничего увидеть не смог и даже не понял, армейский я офицер или тоже мент. Но это его отрезвило. Он козырнул, вернул мне документы и недовольно произнес:
– Проезжайте.
Я сел в машину, потрепал Берсерка по шее и сообщил ему информацию:
– Лейтенант думал, что я ехал на сто рублей быстрее положенного. Но он ошибся, успокойся.
* * *В Москву я въехал перед рассветом. Около Кольцевой дороги остановился и позвонил Роману Берсерку. Тот ответил почти сразу, словно ночь не спал и только дожидался моего звонка.
– Товарищ страшный сержант, капитан Аведов вместе с собакой прибыл в ваше распоряжение, – шутливо доложил я.
– Я, товарищ капитан, в самом деле стал страшным. Но об этом потом... Вы где сейчас?
– Около Кольцевой... С Каширского... Дорога хуже, но путь короче...
– Значит, вы на правильном пути. Дальше дорога прямая. По Каширскому шоссе выезжаете на Варшавку, проезжаете под Третьим транспортным кольцом, и до метро «Тульская». Я буду там ждать. Прямо у метро. Нет... У метро с утра всегда менты ходят. Лучше на трамвайной остановке. Буду в камуфляжке. Наверное, узнаете, я не сильно изменился...
– На память пока не жалуюсь.
– Какая машина?
– «Шевроле-Нива» вишневого цвета. Номер – «600», легко запомнить. Встречай...