— М-да… — начал он с сомнением.
— Не мучайся зря! Я возьмусь только за такую работу, которая будет мне интересна, так что очень велик шанс, что я откажусь. Дай мне знать, когда появится по-настоящему сложная проблема. Я умею разгадывать загадки.
Она решительно повернулась к нему спиной и вышла. Драган Арманский покачал головой. Странный она человек! Действительно очень странный!
В следующий миг она вновь возникла в дверях:
— Кстати! У тебя два человека целый месяц были заняты тем, что защищали эту актрису Кристину Ратерфорд от тех дураков, которые посылают анонимные письма с угрозами. Вы считаете, что это кто-то из близких к ней кругов, потому что писавшему известно много подробностей ее жизни…
Драган Арманский в изумлении уставился на Лисбет Саландер. Его словно током ударило. Она опять взялась за старое. Ее реплика относилась к делу, о котором она ровно ничего не могла знать, ей просто неоткуда было это знать.
— Да?
— Забудь об этом. Это фальшивка. Эти письма писала она сама на пару со своим дружком, чтобы привлечь к себе внимание. В ближайшие дни она получит еще одно письмо, а на той неделе они сольют часть информации в прессу. Вычеркни ее из числа своих клиентов.
Не дав Драгану опомниться, Лисбет исчезла, прежде чем он успел открыть рот. А он так и остался сидеть, уставясь в пустой дверной проем. Она никоим образом не могла ничего знать об этом деле. Должно быть, в «Милтон секьюрити» есть человек, который делится с ней информацией. Но здесь об угрозах актрисе знали лишь четыре или пять человек: сам Арманский, начальник оперативного отдела и несколько работников, непосредственно занятых этим делом, а это были проверенные и надежные профессионалы. Арманский только потер подбородок.
Он перевел взгляд на письменный стол. Папка с делом Ратерфорд лежала в запертом на ключ ящике, весь офис был поставлен на сигнализацию. Взглянув на часы, Арманский понял, что начальник технического отдела Харри Франссон уже ушел домой. Тогда он включил почтовую программу и отправил Франссону сообщение с просьбой прийти завтра в контору и установить скрытую камеру наблюдения.
Лисбет Саландер пешком направилась домой на Мосебакке. По лестнице она взбежала бегом — у нее было такое чувство, что нужно спешить.
Она позвонила в больницу Сёдера и после нескольких переключений с одного коммутатора на другой узнала в конце концов, где находится Хольгер Пальмгрен. Вот уже четырнадцать месяцев он лежал в Эрставикенском реабилитационном центре в Эльте. Перед глазами у нее сразу же встал Эппельвикен. Она позвонила, и ей ответили, что сейчас больной уже спит, но завтра его можно навестить.
Весь вечер Лисбет с тяжестью на душе мерила шагами свою квартиру. В постель она легла рано и почти тотчас же уснула. Проснувшись в семь, она приняла душ и позавтракала в супермаркете, а около восьми уже была в агентстве по аренде автомобилей на Рингвеген и взяла тот же «ниссан микро», что и в прошлый раз. «Надо будет обзавестись своей машиной», — подумала она. Подъехав к реабилитационному центру, Лисбет занервничала, но, собравшись с духом, вошла в вестибюль и сказала, что хотела бы повидать Хольгера Пальмгрена.
Сидевшая за столиком администратора женщина с бейджем на груди, на котором значилось имя Маргит, заглянула в свои бумаги и сообщила, что сейчас пациент на занятии по лечебной физкультуре и его можно будет видеть не раньше одиннадцати. Посетительнице она предложила посидеть в комнате ожидания или зайти еще раз попозже. Лисбет вернулась на парковку и, пока ждала, выкурила в машине три сигареты. В одиннадцать она вновь вошла в вестибюль. Ее направили в столовую — по коридору направо, затем налево.
Она остановилась на пороге и в полупустом зале сразу увидала Хольгера. Он сидел лицом к двери, но все его внимание было сосредоточено на тарелке. Вилку он неуклюже сжимал в кулаке и сосредоточенно трудился над тем, чтобы донести ее до рта. Примерно треть этих попыток заканчивалась неудачно, и еда падала на стол.
Вид у него был безнадежно поникший, лицо какое-то неподвижное — он казался столетним старцем. И только сейчас, видя его в кресле-каталке, Лисбет по-настоящему осознала, что он действительно жив и Арманский ее не обманул.
Хольгер Пальмгрен выругался про себя, в третий раз безуспешно попытавшись подобрать на вилку очередную порцию макарон. Он смирился с тем, что не может как следует ходить, что очень многое он не в состоянии делать сам. Но то, что он не может даже нормально есть и что порой у него, как у младенца, текут слюни, было для него невыносимо.
Умом он прекрасно понимал, как это делается. Нужно наклонить вилку под прямым углом, подцепить еду, поднять ее и поднести ко рту. Однако что-то разладилось в координации движений. Рука жила словно своей отдельной жизнью. Когда он приказывал ей подниматься вверх, она медленно уплывала куда-то в сторону. Когда он направлял вилку ко рту, рука в последний момент меняла направление и он попадал себе в щеку или в подбородок.
Однако он знал, что реабилитация уже принесла некоторые успехи. Всего лишь шесть месяцев тому назад руки у него так тряслись, что он вообще не мог донести еду до рта. Теперь же, хотя принятие пищи занимает много времени, все же он справляется без посторонней помощи. И он не собирался сдаваться, пока вновь не научится владеть своим телом.
Он только что опустил вилку, чтобы взять следующую порцию макарон, как вдруг из-за плеча к нему протянулась чья-то рука и мягко забрала вилку. Он увидел, как эта рука подцепила и подняла с тарелки кусок макаронной запеканки, и тотчас же узнал эту тонкую кукольную ручку. Обернувшись, он встретился глазами с Лисбет Саландер, стоявшей к нему вплотную. Она смотрела на него выжидающе, с выражением робости на лице.
Пальмгрен долго без движения смотрел на нее. Сердце, непонятно почему, отчаянно забилось. Наконец он открыл рот и принял предложенную еду.
Кусочек за кусочком, она его покормила. Вообще-то Пальмгрен терпеть не мог, чтобы его кормили за столом, но он понял, что у Лисбет это было движение души. Она делала это не потому, что он стал неуклюж, как тюфяк. Своим поступком она выражала сочувствие, которое вообще было ей не свойственно. Она подавала еду довольно крупными кусочками и терпеливо дожидалась, пока он прожует. Когда он показал ей на стакан с молоком и торчащей соломинкой, она спокойно поднесла его ко рту больного и держала так, чтобы ему было удобно пить.
За все время завтрака они не обменялись ни словом. Когда он проглотил последний кусок, она положила вилку и вопросительно посмотрела на него. Он покачал головой: нет, хватит, добавки не нужно.
Хольгер Пальмгрен откинулся на спинку кресла-каталки и глубоко вздохнул. Лисбет взяла салфетку и отерла ему рот. Он вдруг почувствовал себя кем-то вроде главы мафиозного клана из американского фильма, этаким capo di tutti capi,[42] которому какой-нибудь подручный оказывает мелкие услуги в знак уважения. Мысленно он уже видел, как она целует ему руку, и невольно улыбнулся такой игре фантазии.
— Как ты думаешь, можно ли тут где-нибудь раздобыть чашку кофе? — спросила Лисбет.
Он пробормотал что-то невнятное. Язык и губы не слушались его, звуки не складывались в слова.
— Быффт зыглом. — «Буфет за углом», как она поняла.
— Тебе принести? С молоком и без сахара, как раньше?
Он кивнул. Она забрала поднос и через несколько минут вернулась с двумя чашками кофе. Он отметил, что она пьет черный кофе, что было не в ее привычках, а потом улыбнулся — она сберегла соломинку, через которую он пил молоко, и поставила ее в кофейную чашку. Они молчали. Хольгер Пальмгрен хотел задать ей тысячу вопросов, но не мог выговорить ни одного слога. Зато они то и дело встречались глазами. У Лисбет был жутко виноватый вид. Наконец она прервала молчание.
— Я думала, что ты умер, — сказала она. — Я не знала, что ты жив. Если бы знала, я бы ни за что… Я бы давно уже навестила тебя.
Он кивнул.
— Прости меня!
Он снова кивнул и улыбнулся. Улыбка получилась кособокая, как будто он скривил губы.
— Ты был в коме, и доктора сказали, что ты умрешь. Они думали, что ты умрешь в ближайшие дни, а я взяла и ушла. Мне очень стыдно. Прости!
Он приподнял руку и положил на ее стиснутый кулачок. Она крепко сжала ее и с облегчением вздохнула.
— Тяя дыга неыо. — «Тебя долго не было».
— Ты говорил с Драганом Арманским?
Он кивнул.
— Я путешествовала. Я была вынуждена уехать. Уехала, ни с кем не попрощавшись. Ты беспокоился?
Он покачал головой.
— Никогда не надо из-за меня беспокоиться.
— Я ныннда за тяя неспооися. Ты ффега спависся. Ааски спокоисся. — «Я никогда за тебя не беспокоился. Ты всегда справляешься. Арманский беспокоился».
— Я ныннда за тяя неспооися. Ты ффега спависся. Ааски спокоисся. — «Я никогда за тебя не беспокоился. Ты всегда справляешься. Арманский беспокоился».
Тут она в первый раз улыбнулась. У Хольгера Пальмгрена отлегло от сердца — это была обычная ее кривоватая улыбка. Он пристально рассматривал ее, сравнивая образ, хранившийся в его памяти, с девушкой, которая сейчас стояла перед ним. Она изменилась. Она была живой и здоровой, хорошо и аккуратно одетой. Исчезло кольцо из губы и… гм… татуировка в виде осы, которая раньше была у нее на шее, теперь тоже исчезла. Лисбет выглядела повзрослевшей. Впервые за много недель он захохотал, и его смех был похож на кашель.
Лисбет еще больше скривила рот в улыбке и вдруг почувствовала, как сердце ее переполнилось давно забытым теплом.
— Ты ршшо спавиась. — «Ты хорошо справилась», — сказал он, показывая на ее одежду.
Она кивнула:
— Я отлично справляюсь!
— Как тее новы пекун? — «Как тебе новый опекун?»
Хольгер Пальмгрен заметил, как помрачнела Лисбет. Губы ее чуть-чуть сжались, но она ответила с невозмутимым видом:
— Он ничего… Я знаю, как с ним обращаться.
Брови Пальмгрена вопросительно поднялись. Лисбет обвела взглядом столовую и переменила тему:
— Как давно ты здесь?
Пальмгрен был не дурак. Он перенес удар, он с трудом говорил и утратил координацию движений, но интеллект его не пострадал, и внутренним чутьем он тотчас же уловил в тоне Лисбет Саландер фальшь. За те годы, что они были знакомы, он понял, что она никогда не врет ему напрямую, но в то же время не всегда бывает вполне откровенна. Ее способ утаивания правды заключался в том, чтобы отвлечь его внимание. С новым опекуном определенно что-то было не так, и Хольгера Пальмгрена это совершенно не удивило.
Внезапно он ощутил прилив раскаяния. Сколько раз он говорил себе, что надо бы как-то связаться с коллегой Нильсом Бьюрманом и поинтересоваться, как обстоят дела Лисбет Саландер, но всякий раз откладывал! И почему он не занялся вопросом о ее недееспособности, пока еще был ее опекуном? Да потому что эгоистично желал сохранить с нею контакт. Он полюбил эту чертову трудную девчонку, как родную дочь, которой у него никогда не было, и хотел сохранить эти отношения. Кроме того, ему, старому тюфяку из приюта для инвалидов, который еле-еле справляется с тем, чтобы расстегнуть в туалете штаны, было слишком сложно и трудно начать такое дело. А теперь он чувствовал себя так, словно подвел Лисбет Саландер. «Но она выживет в любых условиях, — подумал бывший адвокат. — Она самая непотопляемая личность из всех, кого я когда-либо встречал».
— Сет.
— Не поняла.
— Суд.
— Суд? О чем это ты?
— Ндо отмнить ршение о твоей недееспссп…
Хольгер Пальмгрен весь покраснел, лицо его перекосилось от напрасного усилия произнести нужное слово. Лисбет положила ладонь на его руку и осторожно ее пожала:
— Не… беспокойся за меня, Хольгер! У меня уже есть план, как в ближайшее время избавиться от статуса недееспособной. Это сейчас не твоя забота. Но вполне может быть, что мне еще понадобится твоя помощь. Хорошо? Ты согласишься быть моим адвокатом, если мне это понадобится?
Он покачал головой:
— Сишк стар! — Он постучал костяшками пальцев по столу. — Стары драк.
— Конечно, ты чертов старый дурак, если так говоришь! Мне нужен адвокат. И я хочу, чтобы это был ты. Хоть ты и не сможешь выступать в суде как защитник и произносить длинные речи, но ты всегда сумеешь дать мне умный совет. О'кей?
Он снова покачал головой. Затем кивнул.
— Рыбтш?
— Не поняла.
— Деты рыбтш? Не Рмнски. — «Где ты работаешь? Не у Арманского?»
Лисбет минутку помолчала, не зная, как сказать и как объяснить ему свое нынешнее положение. Вопрос был сложный.
— Я больше не работаю у Арманского, Хольгер. Мне не нужно у него работать, чтобы зарабатывать себе на жизнь. У меня есть деньги, и дела мои обстоят хорошо.
Пальмгрен снова приподнял брови.
— Теперь я буду часто тебя навещать. Я все тебе расскажу, но давай не будем пока волноваться. Сейчас я хочу заняться другим.
Она нагнулась, подняла с пола сумку и, поставив ее на стол, вынула оттуда шахматную доску.
— Мы с тобой уже два года не резались в шахматишки!
Он смирился с неизбежностью. Как видно, она затеяла какие-то интриги и не хочет об этом рассказывать. Наверняка он бы их не одобрил, но Хольгер достаточно верил в нее и знал: если она что-то затеяла, значит, это возможно. Сомнительно с юридической точки зрения, но не противоречит божеским законам. В отличие от большинства Хольгер Пальмгрен был убежден, что Лисбет Саландер — человек по природе порядочный. Проблема была лишь в том, что ее личная мораль не всегда совпадала с установлениями закона.
Лисбет расставила перед ним шахматные фигуры, и потрясенный Пальмгрен узнал свою собственную доску. Очевидно, она стащила ее из квартиры, когда его положили в больницу. Лисбет предоставила ему играть белыми, и он вдруг обрадовался этому, как ребенок.
Лисбет Саландер провела у Хольгера Пальмгрена два часа. Три раза она его обыграла, но тут в самый разгар схватки вошла сиделка и сказала, что ему пора на послеобеденное занятие лечебной физкультурой. Лисбет собрала фигуры и спрятала доску в сумку.
— Не могли бы вы рассказать мне, как идут дела с лечебной физкультурой? — спросила она сиделку.
— Мы делаем упражнения для развития силы и координации и уже достигли успехов, правда?
Вопрос был обращен к Хольгеру Пальмгрену. Тот кивнул.
— Ты уже можешь пройти несколько метров, а к лету начнешь самостоятельно гулять в парке. Она твоя дочь?
Лисбет и Хольгер Пальмгрен переглянулись.
— Прмм дочь. — «Приемная дочь».
— Как хорошо, что ты пришла его навестить!
Иными словами: «Где ты, черт возьми, до сих пор пропадала?» Лисбет сделала вид, что не заметила скрытого упрека. Она нагнулась к нему и поцеловала в щеку:
— В пятницу я снова приду тебя навестить.
Хольгер Пальмгрен с трудом встал с инвалидного кресла, она проводила его до лифта, и там они расстались. Как только двери лифта закрылись, Лисбет направилась к администратору и спросила, можно ли видеть лечащего врача. Ее направили к доктору А. Сиварнандану, которого она нашла в кабинете в конце коридора. Она представилась и сказала, что является приемной дочерью Пальмгрена.
Доктор А. Сиварнандан, обладатель рябого лица и тоненьких усиков, открыл карточку Хольгера Пальмгрена и стал читать первые страницы. Лисбет ждала, все больше раздражаясь. Наконец он поднял голову и заговорил, к ее удивлению, с заметным финским акцентом:
— В бумагах ничего не сказано о дочери или приемной дочери. Согласно записям, из ближайших родственников у него есть только восьмидесятишестилетняя двоюродная сестра, проживающая в Емтланде.[43]
— Он заботился обо мне с тех пор, как мне исполнилось тринадцать лет, и до того дня, как у него случился удар. Тогда мне было двадцать четыре.
Она порылась во внутреннем кармане куртки и бросила на письменный стол доктора А. Сиварнандана ручку.
— Меня зовут Лисбет Саландер. Запишите мое имя в его карточку. Я его самая близкая родственница на всем белом свете.
— Возможно, — строго ответил А. Сиварнандан. — Но если вы его самая близкая родственница, то что-то уж очень долго вы собирались его посетить. До сих пор его лишь изредка навещал один человек, не являющийся его родственником, но записанный в качестве того лица, с которым следует связаться в случае ухудшения состояния больного или его смерти.
— Должно быть, это Драган Арманский.
Доктор А. Сиварнандан удивленно поднял брови и задумчиво покивал:
— Правильно. Вижу, вы знаете его.
— Вы можете позвонить ему и убедиться, что он тоже меня знает.
— В этом нет надобности. Я верю вам. Мне сообщили, что вы два часа просидели с Хольгером Пальмгреном за шахматами. Однако я не могу обсуждать с вами его здоровье без его разрешения.
— А такого разрешения этот упрямый черт ни за что не даст, потому что он вбил себе в голову бредовую идею, будто не должен обременять окружающих своими несчастьями, а еще будто по-прежнему он несет ответственность за меня, а не я за него. Вот как было дело: два года я была в уверенности, что Пальмгрен умер. Только вчера я узнала, что он жив. Если бы я знала, что он… Это трудно объяснить, но я хочу знать, каков прогноз и может ли он поправиться.
Доктор А. Сиварнандан взял ручку и аккуратно вписал имя Лисбет Саландер в карточку Хольгера Пальмгрена, выяснив к тому же ее идентификационный номер и телефон.
— О'кей. Теперь вы официально его приемная дочь. Возможно, я поступаю не совсем по правилам, но, принимая во внимание, что вы первый человек, навестивший его после Рождества, когда к нему приезжал господин Арманский… Вы видели его сегодня и сами наблюдали, что у него проблемы с координацией движений и неважно с речью. Он перенес удар.