На правом фланге видна разношерстная толпа. Скандинавы… Бросить клибанариев на них — отличная мысль. Удел варваров — поединки один на один. Их там немного, строй, наверняка, рыхлый… Правильной атаки не выдержат. Хотя и там не смотрится столь просто. Мало он знает о свеях, очень мало. Может, прорваться в другом месте? Вариантов много. И каждый ничуть не хуже предыдущего…
Так на что же все-таки рассчитывают русы? Их вдвое меньше. Дальнобойное оружие? Ай, бросьте. Видел Иоанн те «новинки». Смешно! Детские игрушки! Надо будет из трофеев выбрать парочку поцелее, для подарка жене. Хотя, варвары могут просто идти на смерть, как быки на бойню. В их головах нет ума! Там — грязь! И она хорошо будет смотреться, выплеснувшись из расколотых черепов!
Куркуас поднял руку. Трубы взревели…
* * *Набежавший со стороны вражеского войска ветер принес звук труб! А значит, неторопливая масса ромейской армии сейчас стронется с места и пойдет, чтобы растоптать союзную пехоту… Пусть идет!
Свежеподошедшая конница, до поры укрытая от нескромных взглядов меж далеких холмов, в изобилии вспучивших землю, напружинилась, готовясь прийти в движение, стать плотной массой, способной затопить любую равнину…
Авангард вынесся вперед, оставив лаву позади. Первый десяток взлетел на вершинку, выделяющуюся среди товарок высотой. Пологий склон не стал препятствием для коней. Оттуда можно было разглядеть все. Ветер не обманул. Началось!
Шамси вскинул ладонь, закрываясь от солнца, и внимательно разглядывал вражеское построение. Где, в каком месте расступятся ромейские ряды, и вырвется бронированный клин конницы, где даже кони одеты в железо…
Согдиец и мига не жалел, что оказался в рядах русинов. Русины — странные люди, но их цели совпадают с его целями. И лучше с русинами дружить. Скоро, очень скоро, Согдиана разделается с проклятыми арабами и вернет независимость. Новому государству нужны друзья. Тем более, такие друзья. Кони, что на голову, нет, на две лучше «арабок» из бейских табунов. Невиданные самострелы, страшные в бою. Дивное умение рукопашного боя. А луки!.. Рука непроизвольно сжала подаренное другом Мстиславом оружие. Невероятный лук. Такие бывают только в сказках!
Но главная загадка, шакалом гложущая сердце, заключена в другом. Выходцы из северных лесов знают об оросах. Откуда?! И знают они не о кочевниках, чьи воины застыли сейчас позади, ожидая сигнала и мечтая о грабеже. Нет, о других, пехлеванах из древних легенд, много веков назад пришедших в родные горы Шамси, приведших с собой чуру. Тех воинов, что остановили Искандера Зулькарнайна и заставили непобедимого полководца подписать мир. От них мало что осталось. Кровь великих бойцов сильно разбавлена в жилах народа Согдианы.
Да изредка появляются в собачьих пометах щенки, в которых видны наследники пришедших с оросами псов, большие черные якимены, сами выбирающие себе хозяев. Из таких щенков вырастают не простые псы. Из них вырастают Друзья, чуру, такие, как его Коно, пробежавший тысячу фарсахов по чужим землям, держа след, но не бросивший попавшего в беду хозяина. Впрочем, от чуру невозможно ожидать другого. Только откуда эту историю знают русины? Рука Шамси привычно опустилась к голове верного пса, неподвижно стоящего рядом с конем, и столь же привычно вернулась к оружию.
— Что, Шамси, кеклика на обед приглядываешь? — спросил Снежко. — Поторопись, а то разбегутся ромеи.
Привычка Шамси к уничтожению вождей служила предметом непрекращающихся шуточек. Может, потому, что русины и сами были не прочь присоединиться к снайперской стрельбе.
— От судьбы не убежишь, — улыбнулся согдиец. — А для стрелы далековато пока. И ветер рвет, может снести.
— Да не так, чтобы очень, — рассмеялся Снежко, прекрасно понимая правоту лучника. — Видишь того петуха? Который весь сверкает, а шлем на спине болтается? Слабо его снять? С учетом ветра — хотя бы со второй.
Шамси поцокал языком и натянул лук…
* * *— Господин! С фланга заходят конные!
Иоанн Куркуас оглянулся. Что за чертовщина! На одном из ближних холмов возник десяток всадников. То, что это русы, было понятно сразу. Но откуда?! Конечно, десять человек — это смешно, но там, где из ниоткуда возникает десяток, может оказаться и тысяча. А то и десяток тысяч!
Вот и ответ на загадку! Вот на что надеялись варварские вожди! Монолитный гул, отлично знакомый любому воину, послужил ответом. Так гудит земля под ударами копыт. Десятков тысяч копыт. Враг зашел с тыла. Но как? Откуда? Еще вчера дозоры ничего не докладывали! И посланные с утра, вернулись в целости. И ни один не заметил врага?! Или заметил, но ему не донесли, боясь потревожить покой доместика?!
Отходить к стенам поздно. И не нужно! Ничего не потеряно и ничего не решено! Успеть развернуть навстречу атаке резервные турмы. И ту, что стоит на атакуемом фланге. Встретить подходящую конницу стеной щитов и копьями. И держать строй, держать, пока основные силы сбросят в море русскую пехоту и развернутся на помощь товарищам. Вспомнилась бесшабашная рубка при Милетене…
Длинная стрела безошибочно нашла цель. Иоанн Куркуас, один из лучших полководцев Империи и ее единственная надежда, падал на землю, обеими руками схватившись за торчащее из глазницы древко стрелы, в оперении которой дрожал на ветру тонкий черный волосок…
Книга
«Ромеи — древняя нация. И традиции свои ведут со времен Великого Рима. Их сопротивление не сломить одиночной смертью, пусть даже убит главнокомандующий. Принял бы командование на себя кто из заместителей, и все. Сражение запросто могло кончиться победой ромеев. Все же преимущество в тяжелой кавалерии и панцирной пехоте было за ними. Да ждали нас, хоть и не сидя по казармам, но и не мчась в сумасшедшем темпе по горам и пустыням. Выстрел Шамси не принес немедленной победы. Но он дал выигрыш времени. Пока ближайшее окружение сообразило, что произошло, пока разобралось со старшинством в «табели о рангах», пока оценило оперативную обстановку…
Резерв начал разворачиваться навстречу серпу нашей атакующей лавы. И не успел. А когда пехота встречает конную атаку не в строю, а вразнобой, она обречена. Сивера, оросы и сполы ворвались в ряды ромеев, словно лиса в курятник. Только перья полетели. Со шлемов.
Клибанарии, готовые к удару по киевлянам, начали поворачиваться. Не все, отдельными турмами, командиры которых заметили и оценили опасность. Решение, принятое от отчаянья: против легкой конницы тяжелые и неповоротливые «живые танки», заточенные под неторопливый разгон и прошибание строя, практически бессильны. И самое лучшее оружие против них — аркан. Благо у скотоводов этим куском веревки владеют даже дети.
Легкая наемная конница на флангах ромеев заметалась в растерянности. И начала частью разбегаться, а частью переходить на нашу сторону, ибо состояла, в основном, из тех же печенегов, что их атаковали. Оторвался от отряда под ромейским стягом — уже свой.
Еще «казаки» Рубца и Щараха накалывали на пики пытающихся выстроиться пехотинцев, еще первые клибанарии падали на землю, выдернутые из седел, еще штаб византийского войска пытался руководить процессом, а не пал, порубленный в мелкий фарш вятичской дружиной, а вторая колонна уже прорвалась сквозь заслоны и неслась в тыл пехотинцам неприятеля, атакующим порядки киевлян…
В отличие от многих и многих, эти ребята не дали маху. Мгновенно перейдя от атаки к обороне, прямоугольники друнгариев и центурий во все стороны ощетинились лесом копий. Судьба битвы была уже решена. Но ромеи сражались с упорством обреченных. За что их даже зауважали. Не слишком ждали от хитроумных ратных подвигов. Хотя, если задуматься, злато покупает, но приходит хладное железо и отбирает силой. Не может Империя жить исключительно на подкупе и интригах. Воины обязаны быть! И они были! Каждый копьеносец понимающий, что обречен, подыхая, старался забрать кого-нибудь с собой. Бой шел чуть ли не полдня, но так и не превратился в избиение…
Пытаясь спасти армию, император решился на рискованный шаг. Вывел на помощь погибающим десять тагм, практически обезлюдив стены. Не знаю, каким в молодости император Роман был адмиралом, но в семьдесят лет полководец получился из него хреновый. Резерв мог повлиять в первые минуты катастрофы. Чтобы наша конница завязла в трясине гарнизонных бойцов…
Но, выйдя с опозданием, императорский резерв не сумел ничего. Увеличилось лишь количество прямых потерь. И намного облегчилась работа внутри города. Впрочем, бились гвардейцы достойно, надо отдать им должное. Да и в целом, лично мое мнение о воинах Константинополя за этот день выросло очень сильно. Хотя, когда считали потери, не раз поминали стойкость и мужество обреченных со злобой…
Остатки ромейской армии начали сдаваться, лишь когда над башнями Царьграда взвились белые полотнища. Увлеченные наблюдением за битвой горожане (подозреваю, что они еще и ставки делали) прозевали наш десант. Водный и подземный».
Остатки ромейской армии начали сдаваться, лишь когда над башнями Царьграда взвились белые полотнища. Увлеченные наблюдением за битвой горожане (подозреваю, что они еще и ставки делали) прозевали наш десант. Водный и подземный».
Под стенами Царьграда, лето 6449 от Сотворения мира, червень
Князь неподвижно сидит в седле. Рука на навершии меча, вторая сжимает поводья. Если бы не лошадь, прядающая ушами, можно принять за статую самому себе. Посреди Киева, на Майдане. Внутри бушевала буря, так и норовящая выплеснуться наружу непроизвольной дрожью. Но нельзя. Ты — князь. Ты — знамя. Ты — символ.
Впрочем, все волнение до того мига, как конское копыто первый раз опустится в пыль, понемногу, шаг за шагом разгоняя дружинный строй для удара. Нет, мы — не катафракты какие. Мы — дружина! Мы лучше!
— Атака, — тихо сказал Князь, отвернувшись от врага.
Громко не надо. Опытные вестовые сами знают, кому куда бежать, чтобы полетели к небу последние молитвы всем богам, коих удастся вспомнить, зашипели об оковки клинки, покидающие ножны…
Чистый звук труб срывает с места. Плотный строй единой волной начинает набирать скорость, выдавая всей мощью сотен легких:
— Гыыыыр на вас!!!! Урааааа!!!
В реве почти не слышны приказы. Но они звучат. И привычное ухо вычленяет знакомые команды.
— Надвинуть! — в мерный шаг вплелось тонкое позвякивание опускаемых личин. Неважно, что у кого-то на шлеме нет защиты лица. Будет. К командам лучше всего приучать сразу…
— Сомкнуть ряды! — подравниваются ряды, шеренги. Колено в колено! И горе клибанариям! Или кто встретится там, на пути!
— Мечи вниз! — пусть клинки до поры дремлют, охватив темляком правое запястье. Пока есть работа для старших сестер…
Лава переходит с шага на легкую рысь. До противника совсем немного. Глаза врагов не видны, но даже сквозь личины ощущается ужас перед летящими русами.
— Копья вверх!
Пики поднимаются на «уровень пупка». Лошади идут галопом. И нет в мире силы, способной их остановить!
Навстречу атаке поднимаются с земли устрашающей длины копья, готовые пронзить налетающих всадников. Сшибка! Наконечник, промяв броню на конской груди, с хрустом ломает ребра, и доходит до сердца… Эх, Орлик! Земля недружелюбно бьет по ступням. Пика сломана, да и бесполезна она в тесной сшибке. Уже сделала своё дело, отправив к Богу-С-Креста невезучего врага. Пришло время меча!
Нырнуть под копье, отвести удар, двумя ногами по высокому щиту, сбивая с места, ужом проскочить в щель мимо дрогнувшего щитоносца. И кинжалом его, выблядка, под ребро. По горлу следующего. С оттягом, чтоб сдох быстрее и не выл за спиной. Выдернуть клинок, и второго, пока таращится на кровь. Заорать в рожу подыхающим и живым:
— В пекло, суки! Черти заждались!!!
Дружинники, зверея от криков и пролитой крови, врубаются в ряды пехотинцев…
Кто-то всхрапнул за плечом. Развернуться, выводя меч для удара. Конь! Кого из соратников точным ударом вынесло из седла? Кто упал, пятная кровью землю? Потом все, потом! Сейчас в седло и вперед!!!
Выметывается из-за смятых коробок пехоты конная ала. И широким серпом несется на дружину, растерявшую строй в запале схватки.
— Ряды сомкнуть!
Ала, две, три, да хоть десяток! Нам без разницы! Всех сметем, переколов пиками, и будем гнать, полосуя трусливые спины мечами… Пленных не будет. Мы не берем, и нас не берут. Не тот случай.
Сошлись, столкнулись. Злая волна бьет в голову. Ярость бежит по клинку искрящейся молнией. Кони, встав на дыбы, лупят копытами воздух. Взлетают мечи и рушатся вниз, унося жизни. Перечеркивает клинок искаженное криком лицо декарха. Раз и все! Следующий! Меч в корпус! Клинок выскакивает навстречу клинку. Удар! Рвущий уши звон. Разлетается ромейский меч. Еще удар! Повод на себя, конь вертится кругом. Не многовато вас? Раз! Два! Еще! Ударил! Пропустил! Ударил! Все? Вперед!.. Но нет сил поднять меч… Вороной уносит в сторону… Липкое горячит бок, струйкой бежит по ноге… Радужные круги в глазах, заливаемые чернотой… Держись, князь, держись, ты не должен упасть. Нельзя. Ты — князь. Ты — знамя. Ты — символ…
Чужой конь выносил из сечи Светлена, князя древлянского, а тот упрямо оставался в седле, хотя давно был готов обнять истоптанную землю широко раскинутыми руками…
Константинополь, лето 6449 от Сотворения мира, июль
Башня была высока. Нет, спорить с «Вавилонянкой» она не собиралась. До неба все же не доставала. Но порой, в тягучие осенние дни, когда город у подножья покрывала плотная завеса тумана, башня казалась одинокой вершиной, торчащей из белесого моря.
Сегодняшняя погода тоже не баловала. Совсем не летнее небо, затянутое серостью. И мелкий моросящий дождь. По небосклону проносились тучи, складываясь в причудливые скульптуры. В такую погоду хорошо воевать. И побеждать.
Но молодой декарх застыл в неподвижности, напоминая сам себе каменную статую. Он смотрел не на небо, любуясь видами. Совсем рядом происходили более интересные события. Внизу, под стенами города, сошлись в ожесточенной схватке две армии.
Разноцветные квадраты и прямоугольники войск, то подобно несокрушимым скалам отбивали натиск конных волн, закрученным сошедшим с ума Бореем, то сходились, соревнуясь в грохоте со Сциллой и Харибдой, то кружились, словно в танце, накатываясь друг на друга. Кровавая пена взлетала над рубкой, оседая на истоптанную землю убитыми и ранеными.
Рука декарха металась по поясу, то и дело, норовя лечь на рукоять меча. Вперед, в бой! Туда, где один за другим погибают за Город и Веру соплеменники!!!
Но молодой декарх волею Господа и безжалостного времени заключен в теле старого турмарха. А тот отлично понимает, сколь ничтожен вклад в победу единственного бойца, когда сражаются тысячи. И если бы тысячи. Десятки тысяч!
Игорь Безжалостный неведомым образом сумел сбить в один кулак войска Степи, Леса и Гор. И привести их под стены Города. Армия обречена. А вместе с армией обречен и Город. Откупиться в этот раз не получится. Если верить глазам и ушам, то прибитый над воротами щит не устраивает варваров. Они хотят большего — всего!
И свое получат. А за ценой никто из них стоять не собирается.
Никифор в последний раз окинул взглядом равнину. Развернулся, подметя подолом плаща скопившийся на смотровой площадке мусор. Винтовые лестницы давным-давно перестали кружить голову и мутить желудок. Рецепт простой — считаешь каждую сотню шагов. А потом преднамеренно сбиваешься и начинаешь вести счет снова. И так, пока истертые ступени не останутся позади, и не распахнется дверь в кабинет.
Богородица со стены смотрела печально. То ли чуяла настроение вошедшего. То ли предчувствовала беду. Все может быть…
Турмарх размашисто перекрестился и ударил кинжалом точно Богородице в лоб. Клинок с легкостью прошел сквозь воск, уперся в штукатурку. Никифор налег на рукоять, проломив преграду своим малым, но все же достаточным весом.
Пробив отверстие, начал расширять, выламывая части стены. В считанные мгновения от иконы не осталось и следа. Разве что куски воска, при всем желании не сложившиеся бы в цельную картину. Прости, Богородица, раба своего! Так надо. Нет ни одного лишнего мига, дабы убрать аккуратно.
Город падет. Днем раньше, днем позже, но падет. А паутина должна жить. Для этого нужно не так уж много. Пыльные свитки и пергамент. Объем получился изрядный — наплечный мешок рядового пехотинца набит доверху. А веса мало. И это хорошо. Пора уходить. Ход, открывающийся нажатием на пару неприметных кирпичей, выведет далеко за пределы города, туда, где в крохотной заводи ждет маленький быстроходный кораблик с верными людьми…
Издалека донеслась дробь быстрых шагов. Никифор отставил в сторону мешок. В подвале так не бегали. Никто и никогда! Но — никогда не говори никогда…
В притворенную дверь постучались. Три размеренных удара. «Тук» — «тук» — «тук».
— Войдите! — проскрипел осознавший все старый турмарх. — Открыто! — и сунул в не завязанную еще горловину мешка горящую свечку.
А молодой демарх, тоже все осознавший, улыбнулся, глядя, как пламя жадно вгрызается в пожелтевшие от старости листы. И, боясь не успеть, быстрыми уверенными движениями начал наматывать на левую руку плащ…
Под стенами Царьграда, лето 6449 от Сотворения мира, червень
Полевой госпиталь армии русов под стенами Царьграда. Нормальный такой госпиталь даже по меркам Второй Мировой. Легкие печенежские шатры вполне заменяют армейские брезентухи. Вместо коек войлочные кошмы, бинты из тонкой льняной ткани… Нет тусклых лампочек, болтающихся под потолком, но их старательно пытаются заменить свечи. Хорошие, восковые… Летний день долог, но не вечен, а госпиталь работает круглосуточно.